06. Приют "Чёрная роза"

Вера пришла в себя, когда над городом парил день, сотканный из светло-голубого шёлка. Голова у девочки болела, временами ей казалось, что в мозгу у неё поселились огромные красные муравьи, без устали роющие себе ходы. Реальность и бред слились воедино.

Стоило Верочке закрыть глаза, она оказывалась на берегу пруда. Неприятного, снулого наполненного забвением и гнилой водой. От плеснево-зелёной поверхности поднимался тяжёлый запах разложения и чьих-то старых, заскорузлых воспоминаний. Картинок из жизни какого-то старика, совершившего много грехов и умершего в полном одиночестве. В скрипучем, изодранном кресле-качалке.

И стучали, убегая от себя самих, золотистые стрелки чёрных настенных часов. И скрипела, прощаясь с никому не нужным хозяином, постылая уродливая мебель.

Вере становилось страшно, безнадёжно-тоскливо, и она уходила от бледной сероглазой Грусти в покосившийся деревянный домишко.

Пела пропитым голосом уличную песню рассохшаяся дверь, раздражённо гремели какие-то вёдра и щётки в сенях. В комнате поселились Беспорядок и Тряпочная неуютность. В кресле сидел скелет в синем выцветшем халате, на коленях у него лежал иссморканный бывше-белый платок. На кровати с панцирной сеткой свернулось пахнущее мочой коричневое одеяло. Может быть, у него болел живот, а, возможно, его, как и Верочку, мучили тоска и чувство вины.

На столе стояла треснувшая зелёная тарелка с обглоданными костями, а рядом ждала своего часа свежая, слишком свежая для этого царства запустения, газета. Она была раскрыта на заметке, называвшейся «Убийство на улице Ситцевой»:

«Утром двадцатого июня Наталья Санникова обнаружила тело двадцатипятилетнего сына Руслана. Парень лежал на полу кухни в своей съёмной квартире, расположенной на третьем этаже дома номер шесть по улице Ситцевой. Убийцы вырезали молодому человеку глаза. От увиденного у женщины случился сердечный приступ, и её доставили в кардиологическое отделение городской больницы. Никаких вещей и ценностей из квартиры украдено не было. Так что по версии следствия Руслан Санников был убит из ревности или из личной неприязни»

И тут же пахнущий сладкой гнилью мир становился жидким, растекался, превращался в желтовато-коричневую лужу. Вера открывала глаза. И видела голубое небо за окном, неряшливую стопку учебников на подоконнике, золотистые от солнца пылинки. Бабушка сидела на стуле у кровати и с беспокойством смотрела на девочку.

И вспоминалась Вере трагическая гибель несчастного, безнадёжно влюблённого парня. Руслан ел суп и знал: как только тарелка опустеет, ему придёт конец. И так жаль, до невозможности жаль стало себя, свою мать, отца и младшую сестру. По щекам текли слёзы и капали в суп, и звучал, усугублял ледяную, безысходную тоску плачущий мотив. Русик оплакивал умершие раньше времени надежды, несбывшиеся мечты, чистую, единственную любовь и прерванную на полуслове жизнь. А музыка тосковала вместе с ним. Тряпичные гладили Руслана по голове и всё время повторяли: «Не плачь. Чего ты плачешь? Рина же с тобой».

Верочка начинала плакать, а бабушка, не тряпичная, тёплая, гладила её по голове и всё повторяла:

- Что же ты у нас горемычная такая? О чём грустишь? Почему тоскуешь?

На душе у Веры становилось ещё печальнее, ещё горше. Она закрывала глаза и опять оказывалась на берегу пруда. Неприятного, снулого, наполненного забвением и гнилой водой. От плеснево-зелёной поверхности поднимался тяжёлый запах разложения и чьих-то старых, заскорузлых воспоминаний. И опять являлась пахнущая нечистотами комната и издевательски-свежая газета.

Девочка в шёлковом голубом кимоно по имени Июнь рисовала раскалённый город и каких-то чудесных птиц. Изредка эти журавли с сапфировыми глазами залетают в сны выздоравливающих детей. Иногда, прильнув к оконным стёклам, Синеглазы наблюдают за уснувшими влюблёнными. Случается это на исходе коротких летних и поздневесенних ночей.

Но вскоре рисование утомило Ию, она пообедала клубникой со сливками и уснула на циновке. Наступил вечер.

Вернулась мать, принесла помидоры и зелень. Верочка ужинала в постели. Она всё ещё была слишком слаба и подавлена. После ужина девочка лежала навзничь, иссиня-бледная, печальная и опустошенная. Буквы стали острыми, как ножи, и всё время норовили выколоть Вере глаза. Поэтому мама читала ей вслух, как маленькой. Не по возрасту чудесную, яркую, словно восточный ковёр, сказку «Волшебная лампа Алладина».

Когда-то Вера просто обожала её. Но теперь приключения багдадского мальчишки совершенно не трогали девочку, и слушала она только из вежливости. Из головы у Верочки не выходили игрушки, погубившие Руслана.

«Зачем куклам понадобились его глаза? Драгоценные камни. Что если они специально превратили...» - на город спустилась шелковистая чернокрылая бабочка-ночь. Мать постелила себе на полу в комнате Веры на случай нового приступа.

В окно заглядывал голубоватый, подмигивающий глаз уличного фонаря. Верочка ворочалась, постель казалась ей жаркой, душной тюрьмой. Синеватый квадрат окна пугал. И звучал и звучал стук падающих на стол глаз. Тук-тук, стак-ак! Такой звук бывает, когда уронишь на твёрдое (пол или поверхность стола) карамельку в обёртке, кольцо или...

Девочка погрузилась в болезненную, дрожащую, словно пламя свечи на ветру, дремоту. В синевато-выцветающий рассветный час ей приснился круглосуточный супермаркет с горевшей в предутреннем полумраке вывеской «Стрекоза». Оттуда вышла миловидная девушка с длинными красновато-каштановыми волосами. Она выглядела утомленной, едва держалась на ногах от усталости.

«Всё-таки надо кончать с этими ночными сменами. Перейти на другую работу», - мысли её были такими же мелодичными, как и голос. Девушку звали Линдой. Это экзотически-холодное имя не шло ей. Отдавало запахом крепких, дешёвых и отталкивающе-холодных духов. Так могли звать истеричную и глупую сероглазую женщину с кроваво-красными губами и угольно-чёрной, несвежей шевелюрой.

Линда замерла, как будто к чему-то прислушиваясь. Откуда-то доносился заунывный, страшный в своей безысходности вой. «Странно, собак бездомных у нас давно нет. Это, наверное, с завода. Там какой-то загадочный и жутко вредный цех открыли. Так Ванька говорил. Надо будет позвонить ему. Но не сейчас. Когда проснусь. Теперь только чай с печеньем и сон. Долгий сон», - но непонятные завывания тревожили девушку, и её мирные, уютные мысли разбивались с хрустальным тихим звоном о стену, состоявшую из депрессии, одиночества и страха.

Продолжение следует