08. Ягода кулацкого дерева. Сибирь-матушка

Теплушки, из которых формировались эшелоны, бежали днём и ночью. В перестуке колёс можно было уловить слова: «В Сибирь! В Сибирь!» Бежали долго, как загнанные кони. А внутри их, прямо тут же, на полу, вершились человеческие судьбы. Одни простудились, так как одеты и не по-сибирски, и не по-дорожному, и просили помощи. А её в дороге нет. Приедем, дескать, там и подлечитесь. Другие, ввиду отсутствия правил гигиены, валялись на соломе от сыпного тифа, от желудочно-кишечных заболеваний…

«Веснушчатый» хорошо знал, так как читал сводки, что умирает в таких вагонах более 3% «пассажиров». И знал о причинах высокой смертности. Тоже читал. Но, к сожалению, не выполнял, что от него требовалось. А что, разве не требовалось от него – не брать «больных и стариков, явно не могущих по состоянию здоровья выдержать длительную перевозку»? А он брал. Заталкивал в повозку и – поехали. Вот Вера, например. Она ведь переболела тяжелым инфекционным заболеванием. Её бы ещё «наблюдать», держать подальше от людей. А он, даже не разобравшись – кто она и откуда, бросил в повозку и повёз. А если она заразит инфекцией весь вагон? А если? И так далее! Ещё вопрос к «веснушчатому». А почему «пассажиров» в пути кормили одним хлебом? И тот «скверного качества»? А где «2-месячный запас продовольствия» на каждого, как требовала инструкция? А где кипяток? О! О! О! Отпишется уп- олномоченный, не переживайте. Дескать, не было подходящих условий! Ну, значит, потому и болели «массово». А сколько бед, в связи с этим, принесла сырая вода! Так что, «веснушчатый», не делай вид, что не знаешь, от чего болеют да умирают люди! Тебя «верхи» уж точно ставили в известность, что в теплушках наблюдается «скученность», отсутствует чистота, распространена массовая «вшивость», детские и взрослые "поносы". Короче, если на эти явления взглянуть совершенно нейтрально, то в теплушках, в силу халатности «организаторов выселения», была создана среда «для всплеска эпидемических заболеваний».

А «пассажиры» ехали и надеялись, что их уберегут от болезней да от голодной смерти. Им ничего больше не оставалось, как молчать, стонать да разговаривать. Рядом с семьёй Василия Афанасьевича сидели, как и все, на соломе, пожилая пара: муж и жена. Оба седые, больные, тощие. Видно, долгую жизнь прожили дружно, а поэтому и теперь сидят в обнимку. В разговоре они возмущались лишь одним. Почему это их, да и всех «пассажиров», обзывают «антисоветским элементом»?

-Разве мы идём против новой власти?

Василий Афанасьевич такого же мнения:

-А слово-то, глядите, какое подобрали? Элемент! Унизительное и оскорбительное. Шкворень, что ли, от повозки? Тот уж точно – элемент.

Вера:

-Верно! Когда я работала на шахте, то там для остановки вагонеток использовали такую штучку, которая называлась шкворнем. Ну, а шахтеры часто говорили: не забыл, мол, взять тормозной элемент? Хм, ещё бы занозой назвали.

Старушка:

-Послушайте, если вы работали на шахте, то почему тогда оказались тут?

Мать ответила за Веру:

-Должно быть, уполномоченный «выполнял план». Схватил, не разобравшись, и бросил в повозку, как тот самый «элемент»...

В теплушке лихо хозяйничали сквозняки. Стены и полы дырявые, дверь и люки - открыты. А одежда - не по сезону. Ведь, чем дальше продвигались вперёд, тем климат становился холоднее. И у Веры разболелась травмированная нога. Ей ничего другого не оставалось, как забиться в угол, обнять руками коленки, да стучать на них подбородком. Коса толстой прядью свалилась на солому. Поправлять её не было ни сил, ни желания. Разве в такой обстановке до косы? В одном месте кричат, в другом плачут, ходят, переступают. Ноги обшарпали, а косу потоптали. Всё это ей, думала, уже, наверное, не нужно! Но мозг исправно работал. Различал разговоры, подвергал их анализу.

Василий Афанасьевич раскашлялся:

-Я вам так, уважаемый, скажу. Мы, как сами выразились, против новой власти не идем. Но нас всё равно почему-то выселяют. Кому мы мешаем? Я думаю, тут вот что. Кулак, заметили, как противится, даже саботирует? Его судят, выселяют, а он через связи дело свое делает. А потом: прячется он где? За спинами зажиточных крестьян. Так вот, как кажется, и нас загребли за компанию, чтоб не было за кого прятаться.

-Знаете, в этом есть толк.

«Пассажиры» теплушки высказывались, кто как мог. Это были их личные соображения. Ведь они постановлений да инструкций не читали, и им думалось, что, как они говорят, так оно и есть. Вполне возможно! Порой, мысли простого человека совпадают с буквой закона. А, порой, и нет. Чтоб убедиться, насколько Василий Афанасьевич прав, надо ознакомиться с документами того периода. Попробуем. В нынешних библиотеках полно и газет, и книг, и брошюр. Читаем. Вот выдержка из выступления одного из секретарей Обкомов КПб. Он и вышел-то на трибуну, собственно говоря, для того, чтоб, как он понимал, определить, в конце концов: кого надо относить к кулакам? А поскольку в проблеме единодушия не было, то могли раскулачить даже сущего бедняка. И он выдал на всю страну броские слова: «Рассуждения о том, как понимать кулака – есть схоластика гнилая, бюрократическая, бесцельная, никому не понятная и к тому же очень вредная». Вот тебе, бабка, и Юрьев день! Да это же чуть ли не призыв - ссылать всех без разбора!

Ну и ну! А пока теплушки с «антисоветским элементом» прошивали своей напористостью унылый, холодный воздух почти безлюдной Сибири. Просторы сменялись реками и озерами, на которых ещё лёд и не думал таять, еловые стены лесов – сосновыми. Потрескивал мороз, на стоянках каркало воронье. А в теплушке, на затоптанной в стельку соломе, недалеко от Веры, умирал от жара старик. Это тот, что говорил: «Мы что, против власти идём?». Его колотило. А помочь некому. Да разве он тут один такой? Старушка молится. Но от этого ему не легче. Конвой всё равно не помогает, даже не реагирует, лишь подает «дежурные» команды и всё...

Вот уже в тысячный раз поезд сбавляет скорость, сцепки стучат, а колеса на стыках въедливо внушают «пассажиру»: «Кулака везём! Кулака везём!». Вот он останавливается, и конвоир что-то кричит. Что, не разобрать? Прислушалась Вера и поняла: «Приготовиться к выходу!». Слава Богу! Наверное, приехали! За длинную дорогу, почти в месяц продолжительностью, даже дни запамятовала. Какое, например, сегодня число?

Ещё один стык рельса. Ещё. Всё! Кулак приехал. Принимай, Сибирь, пополнение: дедушек, бабушек, инвалидов, больных, детей. А что, лес ведь валить надо! С помощью толстого металлического прута конвоиры начали открывать тяжёлую дверь. Послышался скрежет. Наконец-то, в вагон проник дневной свет. И народ, почуяв глоток свободы, посыпался, как горох, на промерзшую землю. В этой ложно-радостной суматохе трудно было разобраться, кто из «пассажиров» болен, а кто просто измучен ужасными условиями транспортирования. Одни радуются, что прибыли. Другие кричат, что-то требуют. Третьи стонут. Четвертые проклинают жизнь. Однако не скажешь, что Сибирь к ним равнодушна. Посмотрите, целая толпа мальчишек встречает. Они, по всему видно, из поселка, который приютился у полустанка. И пришли, наверное, поглазеть: кого это сюда привезли? Ссыльных? Так, вроде бы, не похоже, поскольку тут лишь – старые люди да женщины с детьми. А милиционеры тем временем всех оцепили, больных и женщин с детьми оттеснили в сторону, чтоб в монастырь на первое время подселить, остальных построили в длинную колонну и повели к реке для погрузки на баржи.

-Подтянись! Разговорчики! – слышалось в морозном воздухе...

Сибирь оказалась не такой уж и приветливой. Сложилась ситуация, при которой «антисоветский элемент» прибыл, а поселение, куда планировалось их определить, ещё не построено. Не успели, говорят. Лишь собираются строить. Теперь, понятное дело, руками кулака. Взгляните, сколько елей да сосен высится на горизонте? Стена! Полнеба закрыто. Вот завтра там и зазвенят топоры. А возьмут их в руки эти же «пассажиры». И не думайте, что в этом "маленьком недостатке", если его можно так назвать, кроется какая-нибудь ошибка. Нет. Это так задумано. «Сверху», например, дали команду – строить бараки, а «внизу», как всегда, поручено какому-нибудь «уполномоченному», наподобие «веснушчатого», а тот - проволынил, вот и остались люди без жилья.

Но ничего. Наш человек, как говорится, всё стерпит. Вот уже старики и женщины с детьми, которые расселились в холодном монастыре, переминаются с ноги на ногу и проклинают всё и вся. А остальные, преодолев на баржах бурную реку, вышли на берег в мокрой обуви и назло конвоирам запели песню «Эх, дубинушка, ухнем!». «Ухайте! Ухайте! – думали конвоиры - Впереди сплошные лесные массивы. Наухаетесь ещё». И, чтоб не дать расслабиться, прибывших быстро разбили на группы (примерно по 500 чел.) и повели к месту будущего поселения.

Читатель! Не подумай, пожалуйста, что по дороге повели, как это всегда и везде делается, а по лесу. По пути им еще выдали пилы и топоры. Ими они пилили и рубили деревья, свозили повозками сырье в определенные начальством места, а там специалисты строили. И спали, и ели пока, где и как придется. В основном, под открытым небом. Ну, может, и не совсем под обнаженной луной, поскольку кроны деревьев таки служили в качестве шатра. Но и не под одеялом. Пока строили себе жилье, столько людей погибло: холод, голод, тяжкий труд, болезни. Но - росли и бараки, и прочее…

А что, интересно, относится к «прочему»? О, много чего! Ну, если отнести барак к главному элементу архитектуры посёлка, где должно быть размещено 100 чел., а размещали, как позже убедились, по 200, то, как требовала инструкция, к 10 баракам, например, положено построить хлебопекарню, основной склад, а на 20 – изолятор на случай эпидемии. И детский дом положено иметь, так как привезли много сирот. И комендатура в поселке нужна, и дом коменданту, который будет являться тут полноправным хозяином. И без фельдшерского пункта не обойтись, и без школы, и без ларьков, где будет, как тоже позже убедились, продаваться продукция по завышенным ценам. А как только всё это построят, комендант наберёт себе технический персонал, по согласованию, конечно, с органами ОГПУ, а также назначит исполнителей, из числа поселенцев (1 чел. на 10 дворов), и жизнь потечёт...

Покидать территорию посёлка можно лишь с разрешения коменданта. Узнав об этом, Вера расстроилась. Она ведь давно, ещё из дому, носит в голове план побега. Хоть пешком, хоть по шпалам! Лишь бы обрести свободу. Но тут, оказывается, не так всё просто. Продумано до мелочей. Нарушать правопорядок лучше не пытаться, так как в посёлке положено иметь 1 милиционера на 50 семей. Ну, а если уж и «залетишь», то, в зависимости от сложности нарушения, получишь штраф 100 руб. или арест до 30 суток. Во всяком случае, так гласит инструкция…

И вот бараки уже готовы. Идут приготовления к их заселению. Строения - так себе. Из досок, со щелями, с нарами. А сквозняков! Расселяли так: семейный люд, как в Кадиевке, занимал отдельные бараки, одиночки жили – в общем. Так, что семью Василия Афанасьевича «разнесли» по разным баракам. Отец с матерью – в одном, брат с женой – в другом, а Вера – в третьем, среди одиноких женщин.

Когда закончили заселяться, нервы у каждого были на пределе. Кацавейки на острых плечах обвисли. Глаза запали. А ведь это лишь начальная стадия лесоповала, буква «А» в алфавите. Что же, так и терпели неудобства да невзгоды. Ветер, например, балуется дверью, и она дотошно скрипит. Кому тут жаловаться! Женщины плачут, а малышня просто скулит. Картину дополняет умершая в день заселения женщина, которая надорвалась тяжелым бревном и не вынесла страданий.

Чтоб хоть как-то помочь людям, которые беспокоятся о её похоронах, в барак пригласили помощника коменданта. Может, хоть заставит своих, чтоб освещение сделали. Темно ведь в помещениях.

А тот – сразу:

-Где я вам столько керосину возьму? Вот подвезут цистерну, тогда и…

-А когда подвезут?

-А я откуда знаю?

Это вызвало недовольство.

-Так ведь из нашего заработка вычитают 15 процентов! Куда они идут? А говорили, что в фонд посёлка!

-Какого там посёлка? Кто говорил? Покажите…

-И кормить обещали по-людски.

-А дают что? 200 грамм хлеба на день!

-А картошка? 3 кило на месяц! Мыслимо ль?

-А крупа? 300 грамм! И капусты 300 грамм! Смех, ей-Богу!..

В тот день «лесорубы» сильно расшумелись, и в поселок бросили солдат. Те быстро навели порядок и уехали. Но недовольство осталось. И оно время от времени вспыхивало. Вера, под этот шумок, опять вспомнила о побеге. Любым способом! Ничего, что «полторы ноги»! Главное, сбежать отсюда, сесть на поезд и раствориться в людской толчее. И ей захотелось «прощупать», как тут, интересно, налажена «связь с внешним» миром? Где бы ни собиралась кучка поселян, там и она. Слушала, не мешала, иногда задавала вопросы. Но знатоков, как выяснилось, было немного. В итоге, если сложить, скажем, в горсть добытую ею по крупинкам информацию, то серьезного ничего не добавилось. Но вот однажды к «кучке» подошёл человек, явно видно, что из числа поселян. Как раз спорили две женщины, а он подключился:

-Какая тут связь? – сказал полушепотом, как доносчик. - Эти посёлки специально так строят, чтоб отсюда никто не ушел. Я недавно чинил коменданту стол и слышал, как он с кем-то разговаривал. Тут всё предусмотрено инструкцией. Посёлки строят не ближе двухсот километров от пограничной зоны. Куда уйдёшь? Как можно дальше от больших дорог, станций, городов, рабочих поселков, фабрик, заводов. Короче, сидите, барышни, и не тужьтесь. Хотя…

Женщины замерли: что он, интересно, скажет после слова "хотя"? А одна из них, видно, смекнула, что слишком разоткровенничались, и сказала:

-Боже упаси! Да мы разве убегать собрались? Мы так, с антиреса.

-Ну, «собрались, не собрались», это ваше дело. На крайний случай, есть тут одна лазейка...

Вера подумала: личность, мол, интересная. Либо собирает сведения и докладывает, либо сам готовится к побегу.

А он продолжил:

- Заметили, возницы тут все из местных? Казалось бы, не уговорить. А всё не так. Денежками они очень интересуются. Дай, и он тебя отвезёт, куда скажешь. Бревна ведь возят в посёлок, что при станции. С ними и надо договариваться.

Врал ли мужичок, правду говорил, не понять, только Вера на всякий случай запомнила его внешность. Пригодится. Высокий дяденька, не молодой, широкие скулы, а на правом глазу - бельмо. Подумала: поймают, мол, начнут «трусить» в бараках, значит, он сдал. С того дня и стала присматриваться к возницам, поскольку работала на очистке поваленных деревьев от сучьев, веток, и свободную минуту всегда могла выкроить. Долго у нее ничего не получалось. Лес, народу полно, повозки - туда-сюда. Как в муравейнике. А желательно бы - один на один. Но вот однажды услышала, как один из возниц хвастался, что у него, дескать, маршрут длинный, и он может прокатить на своей повозке, если кто желает, в посёлок, на станцию. Разговор затевал, как правило, с женщинами. И Вере подумалось: не бабник ли он? Но позже её мысли изменились. Он-де, уже в годах, толстый, как медведь, куда ему к женщинам? Так это или не так, но случай их свёл. Однажды он загружался лесом рядом с её местом работы. Она присматривалась, прислушивалась. И пришла к выводу, что он явно из местных, поскольку знает тут всё и ведёт себя очень свободно.

Пока «лесорубы» грузили в его повозку бревна, он отходил в сторону, стегал кнутом траву, мурлыкал песню «По муромской дорожке стояли три сосны…». Потом приблизился к Вере, так как она, с виду, моложе других женщин, к тому же - личиком ничего.

И вот - комплимент:

-В таких-то сапожках, а на лесоповале! У, а коса! Да ты, дамочка, настоящая царевна! Как в сказках сказывается, помнишь? А я тогда кто при тебе? Иванушка дурачок? Ха-ха-ха!

Вера приняла это, скорее, за «дежурные сладкие словечки». Каждая женщина знает: что за козёл, если он не желает съесть капусту? Правда, козёл этот далеко не по её возрасту, но, учитывая конечную цель затеи, она специально вела себя кокетливо. Ей надо было «заманить» его, «убаюкать», «обворожить!» Тем и руководствовалась. А что у нее нога болит от тяжелой работы, радости в душе нет, то всё – «мелочи». И вот разговор дошёл до намёков, типа: «вот бы с такой», «прокатиться бы». И она подумала, что с ним, наверное, рискованно ехать. Но шанс исчезнуть из поселения не давал права отказаться от идеи. В крайнем случае, мелькнуло, если начнёт приставать, можно что-то придумать. А вот не воспользоваться шансом было бы преступлением перед совестью. И она продолжала: на комплимент – комплиментом, а на ласку - лаской. И вскоре почувствовала, что начали зарождаться, как бы, доверительные отношения. Теперь каждый день, как только в его повозку грузили бревна, он подходил к ней, и они разговаривали. С его слов, комендант в поселке строит себе дом. А он возит туда заготовки. А поскольку с комендантом в хороших отношениях, то может и её «горю» помочь. Отвезёт, мол, на полустанок, а там - на поезд, и ищите ветра в поле. Сладкие, конечно, речи, но рискованно. В его словах она видела и спасение, и страх. «Ну, а если завезёт куда? А вдруг насмеётся? Она тут - кто? Раскулаченная! Кто за неё вступится?» Но желание свободы побеждало.

-Много запросите? -- полюбопытствовала, - Чтоб довезти к полустанку?

Понял рыбак, что рыбка клюнула.

-С царевны кто же деньги возьмёт? Это между нами. А теперь скажи-ка Иванушке-дурачку, как тебя звать-то? А завтра-послезавтра, смотришь, и поедем.

-Звать? – замялась. – Вера…

Крючок - из воды, рыбка – на ладони.

-Так вот, Верочка. Я тебе по секрету скажу: я уже кое-кого возил на полустанок. И они, пожалуй, уже чай дома пьют. Помнишь, тут у вас был с бельмом? Вчера отвёз. И тебе не советую оставаться. Лес – не для женщин.

Если честно, так она и не раскусила этот орешек. То ли он хочет помочь, то ли ему нужна «дура» в броских сапожках? Но, что делает волк, когда его обложат? Конечно же, идет на крайность. Простим её, если она ошиблась, но по логике волка поступила и она. Договорились, что завтра Вера как бы заблудится в лесу и выйдет на дорогу, по которой он будет ехать. Там и «подберёт» ее. Легко и просто. Тут сама обстановка способствует. Кругом лес, лишь наверху обрывки неба, а в лесу, как в муравейнике, полно людей с топорами. А туалет, как известно, в кустах. Ушёл в бор, посидел (или сделал вид, что посидел). Потом вдруг «заблудился». Потом «случайно наткнулся» на дорогу. А там «случайный» возница ехал. Ну, и подобрал...

Так всё и произошло. Далеко от места вырубки леса подождала, потом услышала скрип колес, фырканье коней. Значит, фортуна улыбнулась! И в душе Веры разлилось не то тепло, не то огонь. Жарко сделалось. И она непроизвольно улыбнулась. Эту улыбку, конечно же, не мог не заметить возница. И сам улыбнулся. Получилось, что встретились двое, «давно мечтавшие о встрече». Лицо у него волевое, холёное, и ничего себе, если не считать, что «перестарок». Но соскочил на землю браво. Помог ей подняться на переднее сидение – доска, покрытая телогрейкой. С улыбками так и усаживались. Доска для двоих оказалась тесноватой, а поэтому их плечи тесно прижимались друг к другу. И ей от этого сделалось страшно. Хоть и старый, мол, но крепкий, плюс – незнакомый. Он протянул ей накидку, чтоб, как выразился, скрыть пеструю одежду. Она не возразила, набросила на плечи, и поехали по лесной дорожке.

А виды в лесу! Весна ведь. Деревья, кусты стояли зелеными, нарядными, некоторые уже цвели, от них веяло запахами. Небо, если кинуть взгляд в прогалину, расписано такими акварелями, что не найти подобных ни в каком магазине. Воронье, правда, суетилось и каркало, будто об опасности предупреждало. Господи, какая, мол, опасность, думала. Наоборот, удача улыбнулась. От избытка чувств она сунула руку за лифчик и вынула оттуда свёрток с деньгами. Но он, скользнув взглядом по её пышной груди, отстранил предполагаемое вознаграждение.

-Ты, Верочка, и так достаточно хороша! Разойдёмся без денег.

Эти слова, в который уже раз, ввели её в двойственное состояние. И надеждой от них отдавало, и намёком на греховные намерения.

-Возьмите. – протянула ещё раз. - Может, внучатам сладостей купите.

А он всё не отрывал глаз от того места, откуда она доставала свёрток. Всё поглядывал туда да понукал коней: «ну, пшла, пшла!»». Так и ехали. Повернули несколько раз влево, потом - вправо, ещё раз – влево. А воронье всё галдело. И ей вдруг стало жутко страшно. Лес кругом, а они вдвоём! Но возница, видно, психолог ещё тот. Положил руку на её плечи и, будто не замечая волнения, стал говорить:

-Ворона – это такая птица, Верочка, которая всегда каркает. И ничего в том страшного не ищи. В этих лесах не бывает происшествий. – остановил коней и договорил. – А если и случаются, то о них никто никогда не узнает…

Спрыгнул с повозки, привязал вожжи к борту, обошёл бревна сзади, как бы осматривая их состояние, и подошёл к ней. Она повернула к нему голову, чтоб контролировать его действия, и, увидев за его спиной густые заросли, одеревенела. А он в тот миг, не говоря ни слова, прильнул её к себе.

-Не волнуйся, Верочка! Всё будет хорошо…

Его сильные, цепкие руки свалили её на землю. Она почти упала и хотела закричать. И уже открыла рот, набрала воздуху. Но он вдруг отпустил.

-А вот кричать, Верочка, как раз тебе и не на руку. Сбегутся, а ты - тут, не на работе. А я в свидетели пойду. Скажу, что сбежала, а я вот, как видите, поймал. Кому поверят?

-Что вам от меня надо? – произнесла сквозь слёзы.

-Ласки твоей, Верочка. А, может, и любви…

Она кинулась бежать. Он перецепил сапогом. Упала. Разболелась нога. Теперь ей «мышеловка» с извозчиком до конца понятна. Косоглазого, может, и отвёз. За деньги. А с ней хочет поступить вот так. Но мысль прервалась от его дальнейшего действия. Он наклонился над нею, стал обнимать, ласкать и силой увлекать в кусты. «Что же делать? - думала - Кричать нельзя. Да и некому. Бежать и не смей, поскольку от такого медведя не вырвешься». А он прижал её к земле, и вот уже жадно шарит по мясистой груди, сопит. А другой рукой скользит по бедрам. Вот уже затрещала в трусиках резинка. Вот он их вообще содрал. И прикоснулся вдруг оголенным телом. «Господи, да что это за напасть такая?»- взбудоражились мысли. Попыталась оттолкнуть. Разве такого медведя оттолкнешь? «Возьмёт, гад!» - мелькнуло. Но у неё в запасе была еще спасительная надежда. В отличие от возницы, у неё в душе хранилось нечто святое, на чём и хотела в последний миг сыграть:

-Послушайте, я боюсь этого! Я ещё не была с мужчиной!

Но ему уже было не до милости. Его проворные руки искусно делали задуманное дело.

Действительно, мужчина для неё, с точки зрения сексуальной, совсем незнакомая сторона жизни. До Коли у неё никого не было. С Колей об этом даже и не говорили. И после Коли близости – ни с кем. Этот увалень, если добьется, будет первым. «Господи, но зачем так! - кричали мысли - Нагло, бесчеловечно, не по любви? Коля, Колечка, помоги!». Но было уже поздно. Что-то тупое и твердое с силой и болью вошло в промежность. А потом, сквозь слёзы, видела его потное лицо, ощущала неуклюжие поцелуи и старческое сопение...

Вдруг всё затихло. Такое ощущение, будто все его важные дела на сию минуту закончились...

К повозке он вёл её, подлизываясь:

-Я тебя отвезу, Верочка, отвезу…

А уже в повозке добавил:

-У меня, Верочка, ещё никогда в жизни так хорошо не было.

Она – с укором:

-Зачем вы так? У вас ведь, наверное, жена есть, дети, внуки?

-Ха, жена так не греет!

Ехали ещё долго, очень долго. Он без конца начинал мурлыкать «По муромской дорожке стояли три сосны», да так не раз и не закончил. Ей же хотелось бежать куда-то, бить в колокола по несправедливости, созывать людей округи, указывать на него пальцем: пусть растерзают, мерзавца, в клочья. Но ехала и молчала. Лишь стыдливо отвечала на вопросы да вертелась от боли в той части тела, где он «хозяйствовал».

На полустанке возница, весёлый такой, пожалуй, даже счастливый, пытался за нею ухаживать, когда выгружалась, указывал дорогу, советовал. Но как только он отъехал, а она прошла не более десятка шагов, так её и задержали.

Вот и рассуди, Вера, ловушка это или просто стечение обстоятельств?

(продолжение следует)