02. Ягода кулацкого дерева. Хутор Балашов

Начну с 1907 года. С хутора Балашов Воронежской губернии. Именно там тогда рождался мой главный герой. У постели роженицы, как рассказывал ей отец, хозяйки этого дома Елены Петровны, сидела повивальная бабка. Ждала. Молитвы читала. А на лавках, в гостиной, расселись члены этого многочисленного семейства. И тоже ждали. Шептали слова во здравие роженицы и новорожденного, волновались…

Семья эта – старый крестьянский род. Говорили, что когда-то, ещё в старину, занесло в эту лесостепь, на никогда не рожавшие черноземы, некоего Балашенко из Украины. Местность была необжитой, смотрелась, как целина, пахла травами, лесами. Речка огибала холмы, резала ковылевые равнины надвое. Понравилось. Ей Богу, красиво! И Балашенко срубил на берегу речки дом, перевёз жену, начали жить-поживать и - детишек наживать. Жили, в основном, за счет продукции землепашества, зверя, которого в лесах, хоть отбавляй, рыбы. А потом, как водится, пошли детки. С годами выросли, оперились. Одного отделил, наделив участком, другого, третьего. Строились все рядом. Потом у тех детей тоже пошли детки. И их отделили. И третьих, и четвёртых. Так получился хутор. А поскольку в нём одни Балашенко, то и назвали - хутор Балашов. С русским окончанием. Но когда эти земли стали уже не просто местностью, а, как выражаются в конторах, административно-территориальной единицей, то у неё и адрес появился: Матрёногезовская волость, Алексеевский уезд…

Ну, а пока новорожденный «затаился» и не является на свет божий, ознакомимся с семьей. Дом, в котором они находились, самый старый из всех на хуторе. Наверное, именно с него и начался хутор. Деревянный. Хмурый. Дело рук, скорее всего, деда или - прадеда. Тогда ведь строили как? Чтоб не менее, как столетие, простоял. Вот и стоял. Кряхтел, конечно, но держался. Комнат в нём множество. Одну из них, ближе к гостиной, занимали - хозяин и хозяйка. Та, кстати, что как раз рожала. Это у неё в этом доме - четвертые роды. Три сына уже есть, а теперь – неизвестно, кто будет. Если мальчуган, значит, готовьте, родители, клочок земли на отделение. А если девочка? О, тут вообще – ситуация! Дело в том, что хозяин, Василий Афанасьевич, приятельствовал с Сидором Семеновичем, таким же зажиточным крестьянином из соседнего хутора, как и сам, и они уже договорились, что если родится дочь, то безоговорочно отдаст приятелю в невестки, так как там подрастал кучерявый, смышленый мальчуган – лет пяти от роду. Дмитрием звали. И парню невеста была бы, и дружба меж семьями лишь окрепла бы. Короче, нужная затея.

Когда-то он уже был единожды женатым. Нажили с женой трёх сыновей. А жена, возьми, и умерла от болезни. Вот и остался, как говорится, при своих троих. С кем не бывает? Стал опять подыскивать пару. И вдруг Сидор Семёнович говорит: «Василий Афанасьевич! На моём хуторе такая бабёнка имеется! Пальчики оближешь. Давай посватаем». – «А что! Давай! У меня ведь трое сирот. Материнский глаз да глаз нужен: кормить, одевать. А меня хозяйство вечно отвлекает». Ну, мужики! Ну, дружба, чёрт возьми! Сказано – сделано: сосватали, перевезли её пожитки в дом мужа и живут. Еленой Петровной её звали. В первые годы совместной жизни муженёк, как голубь, всё ворковал: «Елена Петровна! Елена Петровна! Чай али кофию?». Обслуживал по-ресторанному, а сам всё поглядывал на длинную косу да карие глаза, и загорался румянцем. Ладно! Простим человеку. С кем не бывает. В любви похлеще случается. И она, впрочем, не была к нему равнодушной. Аккуратная и обходительная, вежливая, с мягким до шепотка голоском. За годы совместной жизни вознаградила муженька крепенькими орлами: Ванькой, Гришкой, Сережкой. Один другого краше. А теперь вот уже с четвертым лежит. Клад, а не жена!

У Василия Афанасьевича, правда, нрав крутой. Не каждому подойдёт. Он строг. Иногда - чересчур. Ну, а как, скажите, без таких качеств вести хозяйство? Может, потому и стал зажиточным, а не растранжирил землю да имущество. По крайней мере, есть теперь на что в доме и во дворе посмотреть, есть чем полюбоваться. Вот Сидор Семёнович, например, так тот взял за правило – частенько навещать приятеля и любоваться его доспехами. Всё ходит да сопит, всё смотрит да расспрашивает: как это у вас, мол, Василий Афанасьевич, всё так по уму получается? А хозяин – мужик от сохи, отвечал коротко: всё, дескать, «энтими руками» сделано. А на руках его, и в самом деле, жилы выпирали, мозоли такие, как у вола от ярма на шее. А потому водил с желанием по двору, с гордостью даже: живность показывал – сам откормил, возы выкатывал – сам делал ободья, хомуты. Ещё и хвастался, бывало, как обруч на колесо изготавливал, а он – точь-в-точь получился. К ульям подводил, рассказывал до подробностей, вплоть до каждой пчелы. А приятель слушал да радовался от услышанного и увиденного. Вроде бы, и сам трудился! Вроде б, и не мало. А у других, смотрите, лучше. Такая натура! Таков у него и сын - Дмитрий. Пять лет от роду, а какой любознательный! Когда приезжали к Василию Афанасьевичу, отец ходил с хозяином, а он всё забегал наперед да совал свою кучерявую головку в каждую дыру. А когда старшие находятся, насмотрятся до чертиков, садятся на лавку под домом и продолжают разговор, то Дмитрий в это время «скакал» перед ними, как бы, ухарство свое показывал. Однажды скакал, скакал да как пукнет. Громко, аж петух отскочил. Смешной номер! Старшие не удержались и захохотали, а ему стыдно стало, и он убежал за калитку, стал, насупился и долго не разговаривал, лишь глаза выдавали, что думал: «А то вроде с вами такое не случалось!». Случай, конечно, забавный.

Ладно. Спишем на молодость. А пока новорожденного еще нет, продолжим - о Василии Афанасьевиче. Лет ему, пожалуй, за сорок. Говорят, первая жена поставила кочергу не в положенном месте, а он о неё споткнулся и произнес: «Ядрёна кочерга!». С тех пор получил от хуторян кличку: «Ядрёна кочерга». Так и ходил с ней. В доме, понятное дело, последнее слово за ним. Правда, к новой жене прислушивался. А за его младшим братом Никифором Афанасьевичем - предпоследнее слово. Тот в хозяйстве - в качестве управляющего. Жили с женой, Софьей Ивановной, в отдельной комнате того же дома. Детей не было. То ли - пока, то ли - так Бог распорядился. Остальные комнаты занимали дети. Их много. Попробуем сосчитать: хозяин, хозяйка, брат с женой, три сына от первого брака, три – от второго. Итого – 10 душ! И ещё одну душу дожидаются – одиннадцатую. Не знают, правда, и не ведают: кто там будет? Но ждали…

Все семьи этого хутора – крестьяне. Только не те крестьяне, что работали на помещиков или брали у них в аренду землю. Нет. Это такие крестьяне, у которых своя земля от деда-прадеда. Они «энтими» руками всё делали. Отсюда и – зажиточные. О наемном труде, конечно, и речи не могло быть. Сами всё, сами. Во дворах мычали коровы, жевали сено - бычки, волы, кони, овцы. Носили мёд пчелы. Выстроились в ряд добротные амбары и погреба, ледники и клуни, повозки. У каждого – большой сад. У Василия Афанасьевича, например, в саду - вишни, яблони, сливы, абрикосы. Стояла старая-престарая груша. Осенью, бывало, упадёт пузатый, увесистый плод на землю, и – расплескался, будто ком сливочного масла. В этом семействе никогда не пили воду. Да она и не нужна. Тут готовили взвар и пили. Это такой прохладительный напиток из сухофруктов с добавлением мёда. За уши не оттянешь! Заваривали кастрюлю ведра на два и – зачем та вода? В степь тоже брали. Там ведь работы - от зари до зари. Некогда бегать по воду. Во времени вечно ограничены. Еле успевали за теплые дни весны и лета посеять, вырастить и убрать пшеницу, рожь, лён, коноплю, навязать снопов, перевезти в амбары на хранение. Поэт верно подметил о крестьянских женщинах: «Доля ты русская, долюшка женская! Вряд ли такую сыскать!» И всё на поле делалось «энтими» немногочисленными руками. Но уж, когда надо жать, вязать снопы, тогда Балашенки к Балашенкам ходили и помогали. Работа шла до глубокой осени, и каждая минута была на счету. Осенью ситуация менялась. Мужики брались за цепи и молотили снопы, хозяйствовали около животных, готовили транспортные средства к весне, ремонтировали сбрую, изготавливали обувь для семьи, а бабы садились за ткацкие станки. Ведь льна и конопли навезли горы. Их надо переработать в нитки и полотно. Работа ткачих очень утомительная. Сырья – полно, а рук – мало. Ткали, как правило, допоздна, а то и всю ночь. А утром, Елена Петровна, вставай - раньше всех. Завтрак надо готовить. Да и остальные – не залеживайтесь. Разве что можно потянуться да повернуться на другой бок. Но не больше. У Василия Афанасьевича долго в постели не залеживались. «Ядрена кочерга» любого поднимал и заставлял что-то делать. Например, в лютый мороз сходить к реке и посмотреть: покрылась ли льдом? Воспринимали, как наказание. Думали об отце плохо, а всё, оказывается, напрасно. Придёт, бывало, к реке, а там – зимние пейзажи, воздух! Высокий, густой камыш звенит замерзшими головками, весь покрытый инеем. Лодка наполовину вмёрзла в лёд. Туман…

Зима хуторянам тоже не приносила облегчения. Если не успел с лета заготовить дровишек или мало навозил, значит, надо часто ездить в рощу на санях, собирать. На ярмарку, в Алексеевку, надо готовиться. Бывало, соберутся мужики с соседних хуторов, возов - 20. Как чумаки! Настоящая валка! Возы загружены по всем хуторским правилам зерном, рыбой, салом, мёдом, сливочным масло. К возам привязаны кони, коровы, быки. Тоже для продажи. Руководил обозом, как всегда, уважаемый всеми Сидор Семёнович. У него «энтой» науки, хоть занимай. Приедут в город, выгодно продадут, взамен накупят хомутов, сёдел, обуви, мануфактуры, испробуют городского пивка, квасу, насмотрятся на бритые (вульгарные) подбородки интеллигенции и - быстро домой. Как говорится, в кусты. Вот и весь «свет», который видел хуторянин…

Да, вот, кажется, пришёл святой отец Митрофан. Он сосед Василию Афанасьевичу. Хоть по долгу службы, хоть по соседским неписанным законам, он, конечно же, не мог не знать, что в этом доме «баба на сносях», и что где-то в этих числах она должна разродится. Его святейший долг - донести до соседа, православного мирянина истину о том, что если под 12 июля, а это так и есть, родится существо божественное, то оно будет походить мудростью своею, привычками и характером на великих святых Петра и Павла, ибо в тот день начинался их праздник. Они в свое время прошли сложный путь становления и много заблуждались, притом так много, что даже Господу всё делали во вред. Но, пройдя сложные жизненные искушения, поняли свои ошибки, извинились перед Богом, и тот их простил. Даже поставил на апостольскую службу во имя сбережения православия, сказав: «Пасите овец моих!». И они стали «пасти овец» и честно служить Господу. Василий Афанасьевич был рад тому, что новую церковь, построенную совсем недавно, разместили не далеко от его дома, и что святой отец всегда находился рядом. И стал благодарить его, что тот служил мирянам верой и правдой и находился в мире и согласии со всеми Балашенками. Вот и сейчас. Проходя мимо, заглянул, чтоб справиться: как чувствует себя Елена Петровна и есть ли нужда в чём-нибудь?...

И вот к полуночи 12 дня, июля месяца явление случилось. Сквозь толстую деревянную дверь, отделяющую комнату роженицы от гостиной, послышался первый детский голосок: «У-а-а! У-а-а!». Казалось, звон церковных колоколов ворвался в тишину, первый весенний гром! Но - нет. То - родился человек…

Вышла повивальная бабка и объявила:

- Дочь явилась на свет Божий!

Все оживились.

- Значит, Вера будет!

- Вера Васильевна!

- Балашенко Вера Васильевна!

Но последнее слово всегда за отцом.

- Балашенко, конечно же. Но - пока…

Обитатели дома радовались, целовались, шептали молитвы, благодарили Господа за его благородный подарок. Ведь в этом доме – одна ребятня! А теперь ещё и девочка будет. Повезло родителям: Василию Афанасьевичу и Елене Петровне. Что ж, хорошей паре – достойный подарок! Где-то косвенно чувствовал себя счастливым и Сидор Семенович, и его сынок «Митрий». Всем повезло. Как выразилась повивальная бабка, девочка крепкого телосложения, подвижная. Дай Бог ей пройти свой жизненный путь, не совершив столько ошибок, как это сделали святые апостолы Петр и Павел…

(продолжение следует)