07. Чистый ключ

Если б сам князь не говорил каждому гостю, что-де он просит простить его за столь скромный приём, ибо он ещё не имел удовольствия как следует обустроиться здесь после своего недавнего приезда, Катерина бы ничуть не сомневалась в том, что нынешний вечер ни в чём не уступает петербургским балам. Едва ли могла она предположить, что когда-нибудь окажется в такой огромной зале — верно, если соединить и обе столовые, и гостиную в её родном доме, эта зала всё равно будет больше. Едва ли могла она думать, что полтораста свечей — а, может, и двести, — светят столь ярко, ведь дома никогда не жгли и по десятку разом. И едва ли могла она надеяться, что ей случится услышать почти настоящий оркестр… Пусть каждый музыкант-крепостной играл лишь одну ноту, — как же это отличалось от неловких сонатин, которые умела играть Катерина!

Начался полонез, строгий и важно-величественный.

Сверху, с галереи, где стояли музыканты, раздались первые аккорды, стройные, ровные, гордые, спускающиеся к паркету, поднимающиеся под потолок и заполняющие не только залу — самую душу, все её уголки. Музыка, точь-в-точь как во сне Катерины, звучала всё громче, словно солнце, выходя из-за горизонта, освещало горячими лучами землю; земля просыпалась, просыпался и оживал весь мир — и Катерина смотрела на всё кругом, широко раскрывала глаза, ждала чего-то.

Исчезла прошлая тоска, и боязнь, и нежелание оказаться здесь; дурные предчувствия казались теперь чепухою, которая не стоила и минуты беспокойства. Остались только предчувствия приятные: что-то светлое, и весёлое, и тёплое мерещилось Катерине впереди; точно после летней грозы небо прояснилось, ещё мокрые листья блестели зелёным атласом, и Катерина вдыхала влажный свежий воздух… верно, в парке сейчас стоит именно такая погода — и напрасно, совершенно напрасно боялась Катерина надвигающейся грозы, ведь какое облегчение, какое наслаждение несёт она!

Князь с Александрой Степановной, самой почётной гостьей, в первой паре, за ними прочие гости медленно и торжественно проходили по зале, и будто лента вился поток пар. Катерина привстала на цыпочки и старалась заглянуть в лицо всякому танцующему: ждёт ли он так же, как ждёт она? видит ли он будущее столь же приятным? и рад ли он, что приехал сюда?

Не беда, что её не пригласили: куда лучше верить, что вот-вот — стоит только повременить совсем немного, всего лишь до начала следующего танца — князь подойдёт к ней, спросит, не окажет ли она ему удовольствия и не протанцует ли с ним, чем идти сейчас с которым-нибудь из гостей. Все они похожи друг на друга, все, как один, скучны и стары; да и, правду сказать, польские никогда не нравились Катерине.

Заиграл вальс.

Дыхание перехватило, и на миг потемнело в глазах: князь шёл, мягко ступая с носка на пятку, прямо к Катерине… Он улыбался, глаза его счастливо блестели, — и Катерина тоже улыбнулась ему в ответ; она уже приготовилась подать ему руку, ответить на приглашение и закружиться однообразно-стремительно.

Ах, если б только он пригласил её сейчас! А потом, через год или два, он не позволял бы ей вальсировать ни с кем, кроме себя самого — это бы походило на самый настоящий роман: князь вдруг представился ей печальным Вертером, она — нежною Лоттою… впрочем, вертеровской развязкою романа она бы наверное осталась недовольна.

Князь с достоинством поклонился — но не Катерине, а стоящей подле неё девушке. Свечи разом померкли, и музыка, показалось, умолкла и следом грянула с большею силою, почти оглушая, почти не давая ни отвлечься от неё, ни подумать об ином предмете. Катерина поспешно отвела взгляд, посмотрела на расписанный потолок с пляшущими нимфами и амурами; если смотреть наверх, то никто и не подумает, будто она только что смотрела на князя, что она имела глупость думать, будто он собирается танцевать с нею и что она даже дерзнула улыбнуться ему, — и никто не заметит, что глаза её наполнились, — она сама толком не понимала, отчего, — слезами.

Кажется, кто-то пригласил её — но голос кавалера звучал так глухо, будто звал её с вершины холма, а Катерина стояла у его подножия, далеко-далеко. Она и впрямь была сейчас далеко отсюда: думы её унеслись, блуждали где-то в прошедшем, покинули эту душную, слишком уж большую, запруженную народом залу.

Как было хорошо прежде! Что Катерине от того, что несколько времени назад она была и весела и счастлива, когда теперь она ей опять сделалось горько, тревожно, обидно? Если б дано было ей выбирать, она, ни на секунду бы не задумываясь, избрала бы ту жизнь, которую вела она до приезда князя, до визита тётки, до замужества сестры: простую, которую ничто не могло разнообразить, но ничто не могло и омрачить; а если за краткое наслаждение приходится потом платить разочарованием, ей вовсе не хочется никаких наслаждений!

Она стояла, чуть склонив голову к плечу, смотрела на залу, на танцующие пары, которые яркими пятнами кружились, скользили по паркету и, казалось, даже не касались пола. Лёгких бабочек да тучных шмелей напоминали они Катерине; витают они в воздухе, трепещут их крылышки — но столь малы они перед нею, что она и не обращает на них внимания. Она смотрела на них — и словно ничего не видала; взор её изо всего сонма танцоров выхватывал лишь фигуру князя и Катерина, точно прикованная, следила за всяким его движением.

Раздались звуки мазурки, потом ещё и ещё танцы.

Катерина поуспокоилась, и теперь могла как следует рассмотреть и залу, и туалеты гостей: князь всё не приглашал её, и времени было предостаточно. Вскоре, когда короткий вечер подходил к концу и оставалось не более двух танцев, она так подробно разглядела убранство, что, даже закрой она глаза, сумела бы точно передать всё: и узоры на паркете, выложенные деревом разных пород, и колонны с золочёнными капителями, и пузатые балясины на балконе с музыкантами. Но — странное дело — когда Катерина попробовала зажмуриться и представить, как могла бы она нарисовать залу, везде, везде виделся ей князь, как ни силилась она избавиться от этакого наваждения.

Шаги за спиной развлекли Катерину, и она обернулась взглянуть на подошедшего.