Никто, очевидно, не был виноват в том, что Николай давно не бывал дома.

Во-первых, если родительский дом располагается в Москве, а полк, в котором Николай имеет честь служить, стоит на западных границах империи, то, разумеется, поездка взяла бы слишком много времени, сил и денег. Во-вторых, что хорошего в этой Москве? Решительно ничего! Визит, вечер, визит; обед, ужин, обед; клуб, театр, клуб, — словом, всё такое одинаковое и однообразное, что наскучивает хорошо если спустя неделю, а не на третий же день.

Доктор сказал, что Лизоньке необходимо надо развлечься, поэтому теперь Лизонька, скучая, сидела в широких покойных креслах, желая одного: поскорее отправиться домой.

От нечего делать она слушала, что происходит вокруг.

Аглая Павловна обыкновенно изволят спать не до зари — до тех пор, покуда солнце не взойдёт высоко-высоко.

Мягкие пуховые подушки в тонких батистовых с кружевом наволочках, мягкие же перины взбивает им горничная девка Агашка. Утонет кулаками в мягком тёплом нутре постели, вынырнет, снова утонет; проведёт рукой по гладкой ткани, осторожно притронется к кружеву, воздушному, что твой одуванчик. Нынче к этому же кружеву прикоснутся Аглая Павловна, и Агашка от этой мысли ещё ревностней принимается взбивать постель.

Если б сам князь не говорил каждому гостю, что-де он просит простить его за столь скромный приём, ибо он ещё не имел удовольствия как следует обустроиться здесь после своего недавнего приезда, Катерина бы ничуть не сомневалась в том, что нынешний вечер ни в чём не уступает петербургским балам. Едва ли могла она предположить, что когда-нибудь окажется в такой огромной зале — верно, если соединить и обе столовые, и гостиную в её родном доме, эта зала всё равно будет больше.

Где-то грохочут, летают снаряды,
Здесь золотится Дунай.
Стоны, и крики, и смерти, и раны…
Фуга, скорее, валяй!


Юнкер, смотрите на небо, смотрите:
Чуден Шёнграбена вид.
Тот, кто Всевышнего верит защите,
Разве быть может убит?


В дымное небо, качаясь, взлетело
Горькое, злое «ура»;
Будет немедленно жаркое дело:
Двинулись вдаль флюгера.


Было покойно, будто бы в ските —
Вдруг и гремит, и свистит.
Юнкер, постойте! Куда вы спешите?
Ранен… не может… убит…


Розовым, красным, лиловым, багряным
Вновь засияет Дунай.
Стоны, и крики, и смерти, и раны…

Прохладные дни конца августа, строго-неприятная свойственница, большой малознакомый город, в котором того и гляди — заблудишься, потеряешься, и, кажется, что и вовсе сгинешь — всё это не нравилось Зофье Казимировне, но всего плоше были ночи. И каждая минута, приближающая темноту, делалась всё тяжелее, и тени на стенах начинали щериться, как хищные звери, и взмахивать руками-крыльями, как чёрные во́роны, и клубились, как тёмный дым.

Когда не предвидится решительно ничего интересного, лучшее занятие — воображать, будто танцуешь на бале, и кругом играет музыка, и слышится шелест платьев; потом приезжаешь домой, падаешь в изнеможении на кресла, и долго-долго ещё видишь перед собою его лицо; кого «его», Катерина представляла плохо, да только он обязательно должен был бы повстречаться ей, и в довершение неприятностей она ни разу не имела удовольствия танцевать столько, что ноги бы начинали гудеть. Но, право, если не обращать на это внимания, танцы — это просто очаровательно!

Всё кружилось, голоса матери, Александры Степановны и даже самой Катерины смешивались в путаный клубок, и поднявшаяся суета словно увлекала её куда-то, словно тянула за руку — в неизвестную, темнеющую чащу; что увидит там Катерина, что станет делать, — она не знала, да и времени поразмыслить об этом у неё не было.

Стояло тихое послеобеда, прохладное и пасмурное. Дождь то накрапывал, то переставал, и капли замирали, чуть подрагивая, на оконных стёклах.

Неужто и в самом деле князь приехал к ним с визитом? Неужто сейчас Катерина увидит его? Она зажмурилась, и сердце забилось часто-часто, точно сыплется ледяная крупа с неба. Господи, хоть бы мать чуть повременила с расспросами о его взглядах на брак… и хоть бы князь оказался не слишком неприятным человеком!