22. Тайна Белого Братства

25 июля 1794 года... Уже две недели как Анжельбер ушел из Общественной Безопасности, его новое место службы в Бюро Общей Полиции при правительственном Комитете.

Это Бюро возникло в результате внутреннего раскола в обоих Комитетах, Робеспьер перестал доверять Вадье, шефу Общественной Безопасности. Функции нового Бюро и Общественной Безопасности были аналогичны, поэтому сразу возникли скандалы, оба органа буквально вырывали друг у друга особенно важные дела, саботировали решения друг друга... это не могло привести ни к чему хорошему, обстановка вражды между еще недавними коллегами и товарищами обострялась...

После принятия в июне страшного обоюдоострого Прериальского декрета об упрощении судопроизводства начался период, названный впоследствии Большим Террором, прежние репрессивные действия правительства на этом фоне стали казаться уже вполне «умеренными»...

Какая же нечистая подтолкнула руку Робеспьера к написанию этого декрета... в чем был его подлинный смысл, ведь его исполнение оказалось в руках его комитетских врагов и те старались, как могли, именно их намеренные усилия сделали исполнение наиболее кровавым, хаотичным и бессмысленным одновременно... В обществе вызревали страх, непонимание и озлобление...

«Всё идет как нельзя лучше... Неподкупный сам вырыл себе могилу...- довольно сказал шеф Общественной Безопасности Вадье сразу после принятия Конвентом проклятого декрета, за два месяца до переворота...

Если Вадье было ясно, чем всё закончится для робеспьеристов, то почему же сам Неподкупный, до сих пор выделявшийся в лучшую сторону и кристальной логикой и тонкой интуицией в этот самый ответственный момент совершает подобное... Что с ним самим происходит в эти последние месяцы?!... Никто кроме него самого не сумеет правильно ответить на этот вопрос...

.... ...... .....
Изменившееся не к лучшему состояние Жерома серьезно беспокоило Валери. Всё чаще он приходил домой более чем нетрезвым. По счастью, даже это не делало его ни зверем, ни хамом, но это было нетипично и ненормально...

Он часто долго молчал, уставив неподвижный, устремленный внутрь себя взгляд на колеблющееся пламя в камине. Валери порадовало, что сегодня вечером он куда живее и энергичнее, чем в последнее время.

- Сегодня у меня особый день... не отталкивай меня... - Жером крепко обнял Валери и приник к горячим влажным губам, слегка дрожащие от растущего возбуждения руки ласкали ее грудь и бёдра. Ритм толчков становился всё более сильным... тишину ночи прервал стон удовлетворенной страсти мужчины, смешавшийся с тихим мелодичным вздохом женщины.

В последнее время, когда они занимались любовью, Жером обнимал и ласкал Валери еще более чувственно и страстно, чем обычно, даже немного жёстко, в этом было что-то и сладостное и горько-болезненное одновременно, будто каждый раз - последний...

Часто Жером, прижимал ее к себе, даже засыпая...

Валери нередко ловила на себе его странные взгляды, и страстные, и тоскливые одновременно... будто прощается, вдруг невольно проскочила у нее тяжелая скверная мысль.

..... ....... ......
Вечером 27 июля Жером появился на пороге очень бледный и нервный, с горящими глазами. От ужина мягко отказался и попросил Валери присесть и внимательно выслушать его:

- Милая... у меня очень мало времени. То, что я сейчас скажу очень важно. У меня в банке хранилась не слишком большая сумма в 7 тысяч франков, сегодня днём я обнулил счет. Деньги в сейфе в комнате, код один семь девять два, чтобы удобнее запомнить тысяча семьсот девяносто два, год падения королевской власти во Франции.

Если я не вернусь завтра, и никто от меня с сообщением не придет... – увидев, что смертельно побледневшая Валери вскочила с кресла, совершенно изменившись в лице, властным жестом остановил ее, - выслушай меня... это значит, что меня больше ждать не надо... забери все деньги из сейфа, вещи... Не задерживайся в этой квартире, расплатись за нее и за ту, по соседству, с хозяйкой и ищи себе новое жилье подальше отсюда... При этом будь крайне осторожна, прошу тебя! Вот здесь... – Жером подал Валери согнутый вдвое лист бумаги, молодая женщина дрожащей рукой приняла его, - несколько имен и адресов, куда, я надеюсь, ты можешь обратиться за помощью и защитой...

Энергия вдруг вернулась к Валери, она крепко обняла Жерома за шею, целовала, прижимала к себе, шептала, задыхаясь от слёз:

- Я люблю тебя... ты мне очень нужен... у меня кроме тебя совсем никого нет... не уходи... убьют... Куда ты собрался?! Я краем уха слышала, в Конвенте что-то произошло?! Говорят, что депутаты от «снисходительных» и Болото выступили против Робеспьера...

- Верно... А я из той самой команды, которой сейчас угрожает опасность... Опасность угрожает и самой Революции, только наши распоясавшиеся новые «господа» пока этого не понимают, когда поймут, будет поздно... Я хорошо сознаю, где и с кем в этой ситуации я должен быть... Мы не аристократы, но свои понятия о чести есть и у нас.

Анжельбер мягко отстранил ее руки и отвел взгляд, чтобы не видеть слез молодой женщины, на губах выдавилась грустная нервная улыбка больше похожая на тик.
Проглотил тяжелый комок, подкативший к горлу:

- Я должен идти, милая... Не думай о худшем раньше времени. Наши противники еще те хищники... но и мы не травоядные... и у нас есть острые клыки. Я не в Конвент, я в городскую Ратушу, там сейчас наш штаб, там Робеспьер, Сен-Жюст, Леба и другие, если отправят поднимать людей из секций или «почистить» архив клуба, то в Якобинский клуб... А пока...жди меня...

Когда за Анжельбером захлопнулась дверь, Валери тяжело опустилась в кресло и также, как любил он сам, долго немигающим взглядом смотрела на огонь в камине, тело нервно дрожало.



Между тем, ночь с 9 на 10 термидора (с 27 на 28 июля 1794) не обещала быть тихой и спокойной. Париж не спал. Всюду горели огни, чувствовалось какое-то недоброе, нездоровое возбуждение.

С улицы слышалось много мужских голосов, осторожно подойдя к окну и раздвинув шторы, девушка разглядела множество вооруженных людей, и пеших санкюлотов с саблями и пиками, и всадников в военных мундирах.

Тревожный звон набата привел её в совершенный ужас. Такое происходило только в чрезвычайных обстоятельствах.

Некоторые из вооруженных типов бешено орали, возбуждая энергию и ненависть других: «Смерть Робеспьеру! Да здравствует Конвент! К Ратуше!» и Валери невольно вздрогнула. Ведь где-то там сейчас Жером!

Эту ночь Валери провела без сна, глядя на пламя камина, или постоянно выглядывая в темное окно, прислушиваясь к крикам на улице.

...... .... .....
Анжельбер не пришел ни наутро, ни в обед, ни к вечеру... Не пришел он и на следующее утро...

Совершенно забыв о страхе и осторожности, Валери перед зеркалом оделась, привела себя в порядок и вышла в подъезд. Может кто-то его видел?!

У подъезда на лавке сидел один из соседей, он окинул молодую женщину двусмысленным насмешливым взглядом. Этот тип, гражданин Рено неизвестно за что неприязненно относился к Жерому, и Валери по-женски уже хотя бы за это не любила этого человека.

Тем более Рено понимал, что за отношения связывали ее с Анжельбером, хотя на людях они держались куда как скромно и сдержанно. И вообще считалось, что ее квартира рядом с той, что занимал Жером, хотя и за ту комнату на самом деле платил также он.

И все же она сумела подавить свою тревогу и, приняв любезный вид, поприветствовала его, с дрожью в голосе решилась, наконец, поинтересоваться:

- Гражданин Рено... может вы видели гражданина Анжельбера? Не могли бы вы мне сказать, где он сейчас?! Что происходит?!

Взгляд Рено показался испуганной и расстроенной девушке поистине волчьим, усмешка походила на оскал, облизнув губы, он произнес врастяжку:

- Где сейчас Анжельбер?! Или на Монсо или на Эрранси в общей яме, засыпанной известью! Он сейчас там, где «охвостью Робеспьера» самое место! Я видел его... вчера вечером, его везли на площадь Революции в числе прочих... жаль, что издали... ближе было не протолкаться! Вы что, милочка, совсем газет не читаете?! Робеспьеру и всему его племени людоедов, наконец, крышка! – Рено выразительно ударил себя ребром ладони по горлу – всегда ненавидел их волчью породу, теперь уже можно сказать это открыто!

Эти жестокие слова, сопровождаемые циничным жестом, заставили девушку отшатнуться, как от сильного удара в лицо.

Валери не помнила, как очутилась снова дома, в этой большой опустевшей квартире, которая казалась ей теперь похожей на склеп, где больше нет ничего живого, и сама с этих минут казалась себе только призраком, тенью себя прежней...

Шли долгие мучительные часы, но в этой квартире нарушились законы физики и время остановилось. Она сидела на постели неподвижно, подтянув колени к подбородку, уткнувшись, лицом в его старый дорожный плащ, как-будто еще хранивший тепло тела и особенный индивидуальный запах человека.

Казалось, хозяин плаща в любую минуту вернется за ним... вот-вот повернется ключ в замке...и она снова услышит его голос, но никакие признаки жизни не нарушали лютой гробовой тишины... чуда не происходило.

Мадемуазель де Марбёф осталась один на один со своей бедой, у нее не было друзей и родных в этом новом, чуждом и враждебном ей, аристократке, революционном Париже. Только Жером и связывал ее тонкой ниточкой с этой новой реальностью. Но и эта единственная ниточка разорвалась.

К кому теперь она могла бы обратиться за помощью
и защитой?! Не к этим же убийцам Жерома, «победителям 9 Термидора»?!
Те революционеры-якобинцы, с которыми она познакомилась за эти два месяца, с которыми достаточно близко общалась и даже сидела за одним столом и почти даже перестала бояться, все эти люди в эти три дня также были объявлены политическими преступниками и казнены.

Нет, это даже не казнь, точнее они просто прилюдно убиты без суда... трибунал 10 термидора даже не собирался, это она уже знала!

Мертв Максимильен Робеспьер с младшим братом Огюстеном, мертв и близкий друг Максимильена Антуан Луи Сен-Жюст.

Она уже слышала, что муж Элизы Дюплэ, интеллигентный и добрый молодой человек, в ночь переворота застрелился в Ратуше, Элиза осталась 20-летней вдовой с годовалым ребенком на руках, но и её, и родителей, старых Дюплэ, других сестер и 16-летнего брата Мориса бросили в тюрьму... Мать Элизы, Элеоноры и Виктории погибла в те дни в тюрьме при странных обстоятельствах, повесилась, говорили одни, удавили, утверждали другие.

10 и 11 термидора гильотинированы без суда прилюдно еще около сотни человек, члены Совета Парижской Коммуны, не за какие-то реальные, конкретные преступления, а именно за факт принадлежности к фракции «робеспьеристов»!

- Раскрыт и предотвращен чудовищный заговор Робеспьера против Республики! – как в тумане услышала Валери под окном звонкий голос мальчишки, разносчика газет – «умеренные» депутаты, борцы с тиранией и спасители французской демократии принесли стране подлинную свободу, прекращение Террора и всеобщую амнистию!

Победившие заговорщики на каждом углу кричат о полном прекращении политического Террора и всеобщей амнистии, но по брусчатке парижской мостовой под охраной солдат по-прежнему едут скорбные телеги со связанными, осужденными на смерть людьми.

Эти самые люди еще пару дней назад представляли собой власть революционной Французской Республики, теперь настал черед умирать тем, кого газеты в угоду новой власти с ненавистью называли уже не иначе, как «недобитками и охвостьем Робеспьера»... А ведь Жером был одним из них... Жером...

Горькие едкие слезы застилали глаза Валери, внутри рождался и замирал звериный крик, кричать хотелось так, чтобы стало слышно безучастным к человеческому горю небесам...