05. Миръ и мiръ
Приехали мы третьего дня в имение — верстах в пятнадцати отсюда, не дальше. Тоже за ремонтом, вот как и к вам. Деревушка рядом плохонькая, маленькая. Ну, нам-то до деревни дела нет: не крестьянских же кляч покупать будем, а барских коней.
Подъезжаем к усадьбе, смотрим — дом не дом, а дворец настоящий. Видели вы Зимний в Петербурге?.. Хорошо, думаю, человек тут богатый живёт, значит, и кони хорошие.
«Продайте, — говорю хозяину тамошнему, — лошадей».
«Не продам, — говорит, — хоть убейте».
Ломался он, ломался — никак не хочет продавать. Не силой же его заставлять было! Делать нечего, стали собираться уезжать.
Понятное дело, собрались не сразу — полчаса прошло, может, час. К хозяину гость приехал, поговорили они, на конюшню сходили… Выходят — гость жеребца ведёт. «Купили?» — спрашиваю. «Купил. А вам на что знать?» Так и так, говорю, за ремонтом приехали, а хозяин — он в дом ушёл, так что можно было и покрепче его обозвать, — скряга редкостный.
Гость на слугу вашего похож был, как бишь его?.. Чудесный старичок, кстати.
«Хотите — даром отдам?» — говорит. «А вам не жалко?»
И что бы вы думали он ответил? «Для отечества, — говорит, — ничего не жалко!» Право, его даже на слезу пробило — так расчувствовался.
Да-с, такие люди бывают!
А вот ещё какая история — это, правда, не со мной было, а так, слухи.
Вот уж на что крестьянки люди тёмные, а тоже не без души. В деревню — не знаю, в какой губернии да в каком уезде, и не важно это, — пришли французы. Ну, это дело не редкое — куда они не приходили?
Жило там семейство — отец, мать и две дочери. Старики в поле ушли, а дочек дома оставили. А французы-то прознали про это, в избушку к ним ворвались, — девушки-то красивые, поди, были, а им только этого и надо.
Грозились разбойники, потом умоляли, потом снова грозились — только крестьянки-то по-французски не знают и ответить им не могут. Одно поняли девушки: будет им худо, и принялись молиться. Да разве поможет? Схватили их, поволокли прочь из дома.
Испугались крестьянки — кто тут не испугается? Как-то вырвались они из рук злодеев, побежали к воде… ручей в деревне протекал, или, может, озерцо было. И прыг вниз¹.
Что-то вы погрустнели, Наталья Кириловна. Страшно стало? Ну, так я не буду печальных историй рассказывать.
Эй, Фролка! Где тебя черти носят? Налей Наталье Кириловне чаю, видишь, грустно им!
Вы, наверно, думаете: «Что за враль сидит передо мною!» Но я даю вам слово чести: всё чистая правда, а если и неправда, то моей вины здесь нет: так мне рассказали, а я просто передал.
Вот в деревне одной повстречали мы старика. Казалось бы, что такого? Вы и меня, верно, стариком считаете, а мне и пятидесяти нет.
Только он был такой дряхлый — вот-вот рассыплется. Зубов нет, волос нет, лежит на печке и только кряхтит.
«Сколько, — говорю, — лет тебе, дедушка?» Очень уж любопытно стало, сколько человек на свете прожил. «Да уж немало», — «Ну, восемьдесят?» — гадаю. «Нет, — говорит, — поболе», — «Девяносто?» — «Опять не угадал», — отвечает.
«Неужто сто?» — «Эх, — говорит, — кабы сто, был бы совсем молодым. Брату моему сто, скоро с пашни вернётся».
«Ну а тебе-то сколько? Не томи», — «Сто, да ещё пятьдесят, да ещё три годочка».
«Да не может, говорю, быть такого!» Дед обиделся, замолчал и к стенке отвернулся. Потом сказал, что видал он Петра Первого², и что, если б я не разозлил его, он бы мне много необычного рассказал, — а теперь он сердит, и не видать мне ничего как собственных ушей.
А вот ещё какая история приключилась. Было это давно, лет семь назад. Знаете город Шёнграбен?.. Так вот…
1. Автор благодарит Ивана Ивановича Лажечникова за предоставленную информацию. В оригинале были не крестьянки, а дочери священника, и не в деревне, а в Москве.
2. Автор благодарит Павла Сергеевича Пущина за предоставленную информацию.