12. Дочь Велеса. История пятая. На ловца и зверь бежит...

Во времена настолько стародавние, что всякое упоминание о них поросло ковылем да многовековой пылью, водилась на земле нечисть всякая, обликом своим ужасная да отвратная. Страдал люд простой от козней нежити мерзкой, да только поделать ничего с ней не мог. И не было на земле героя...

Погодите-ка...

Героя не было, а вот героиня очень даже была. Самая обыкновенная молодая ведунья, только-только закончившая постигать премудрости ведовства.

Одиноко сидящая за столом полупустой корчмы Ялика отрешенно разглядывала дно опустевшей кружки. Из головы никак не выходили недавние события, когда ей снова пришлось столкнуться с кознями вознамерившегося поглотить мир древнего зла и сразиться с кошмарными порождениями его чужой воли. Неужели весь хитроумный план иномирового существа сводился лишь к тому, чтобы заразить ни в чем не повинных людей неизлечимой хворью, позволив тем самым своим отвратительным детищам обрести плоть в реальности? Но как это поможет разрушить невидимый барьер, отделяющий его от столь желанного им мира? От какого предложения, если верить найденным в погибшей деревне записям, отказался несчастный мастер-кукольник, обращенный в кровожадное чудовище, сеющее вокруг себя лишь хаос и смерть? Много ли еще бродит по свету безумных провидцев, подобных погибшему Тихомиру, в чьих сердцах поселилась неугасимая вера в лживые обещания о перерождении мира и искуплении грехов? И как суметь раз и навсегда отвадить притаившееся где-то за изнанкой мира вечно голодное чудовище, жадно протянувшее к реальности свои мерзкие щупальца? Ни на один из этих вопросов Ялика не могла дать хоть сколько-нибудь внятного ответа.

Сейчас как нельзя кстати пришелся бы мудрый совет старушки Яги. Но всеведущая наставница далеко. Да и вряд ли той доводилось сталкиваться с чем-то подобным.

Ялика безрадостно вздохнула. Похоже, разбираться со всем ей предстоит в одиночку. Ну, почти.

Донесшийся откуда-то грохот рухнувшей на пол посуды и последовавшие за этим гневные причитания недовольного Горбыля вырвали ворожею из плена тягостных раздумий. С громким стуком, заставившим вздрогнуть всех присутствующих в корчме, распахнулась дверь на кухню, откуда стремительно вылетел, грациозно перепрыгнув через невысокий порог, ехидно ухмыляющийся кот, тут же кинувшийся к ногам Ялике. Следом показался Горбыль. Пунцовый от гнева, он, угрожающе потрясая в воздухе кочергой, торопливо приблизился к замершей в ожидании скандала ворожее.

— У, погань, — зло процедил хозяин корчмы, безуспешно попытавшись ухватить кота, который, с самодовольным видом уклонившись от протянутой руки, спрятался под столом. — Опять, гад, повадился снедь тягать!

— И вправду, поганец, — не стала спорить Ялика, для верности сочувственно покачав головой.

— Ладно бы, по чуть-чуть, — не унимался разгневанный хозяин. — Так нет же, жрет, что тот волк, оголодавший опосля зимы.

Ворожее не оставалось ничего другого, кроме как обреченно вздохнуть.

— Я так мыслю, — уже спокойнее произнес Горбыль, указав кочергой на съежившуюся Ялику. — Еще раз животину твою за воровством поймаю — высеку так, что живого места не останется, а тебя, не посмотрю, что ведунья, взашей выгоню. Так и знай. А за попорченное дружком твоим заплатишь.

Ялика понятливо кивнула, соглашаясь с требованием.

— То-то же! — смилостивился хозяин, но все-таки погрозил кулаком коту, неосмотрительно высунувшему из-под стола любопытную мордочку. Бурчащий под нос всевозможные проклятия и ругательства Горбыль скрылся на кухне, напоследок с чувством хлопнув жалобно застонавшей дверью.

Редкие посетители, отвлеченные от еды громким скандалом, хмыкнув и перекинувшись парой ничего не значащих фраз, предпочли вернуться к трапезе, лишив своего внимания Ялику, раздосадованную проделками товарища.

— И за что мне все это? — горестно вопросила ворожея, когда меша отважился вылезти из своего ненадежного укрытия и гордо примостился рядом с ней на лавке. Словно не понимая, о чем идет речь, кот выразительно округлил глаза.

— Хочешь, чтобы нас выгнали? — тихо, чтобы не услышали окружающие, поинтересовалась Ялика, хлопнув мешу по лапе, которой тот попытался утянуть из стоящей перед ней тарелки кусок давно остывшей свинины.

— А я-то тут при чем? Это ты Горбылю скажи, — безапелляционно заявил бесенок, будто бы гордо приосанившись, — я же не какой-то мышелов блохастый, чтобы меня требухой да объедками кормить! Да и по уму я все делаю, он же знать не знает о том, кто я есть на самом-то деле. Думает, кот я обычный, а посему и за вилы хвататься никто не станет.

— По уму он, — передразнила его Ялика, нахмурив лоб. — Сам слышал: еще раз попадешься — и тебя, и меня вон выставят.

Навострив уши, меша задумался, не сводя голодного взгляда с тарелки ворожеи, которую та, заметив взгляд бесенка, тут же предусмотрительно отодвинула подальше.

— А выставят, — недовольно буркнул тот, поигрывая кончиком пушистого хвоста, — не велика беда. Чую, засиделись мы тут. Вокруг тишь да благодать воцарилась. Третий день сиднем сидим. Чего ждем-то? В путь дорогу пора.

Ответить ворожея не успела. Раздавшийся почти над самым ухом знакомый бас заставил ее осечься на полуслове.

— Куда это вы собрались? — дружелюбно спросил Добрыня, присаживаясь напротив.

— А твое какое дело? — тут же подозрительно огрызнулся меша.

— Не доводи до греха, — угрожающе предупредил его богатырь и, приветливо улыбнувшись отчего-то смутившейся ворожее, бросил на стол многозначительно звякнувший кошель. — Вот, из казны вытряс. Тут немного, конечно, но голова городской скуп стал неимоверно. Он и раньше-то щедростью не отличался, а сейчас, на старости лет, и подавно — за грош ломаный удавится.

— Это зачем? — принялась было отнекиваться Ялика, но Добрыня, не прекращая улыбаться, пододвинул кошель ближе.

— За труды твои, да за смелость, — пробасил он добродушно. — Без тебя совсем бы худо пришлось.

— Да нечего тут мяться, — встрял меша. — Пригодится, да и город, чай, не обеднеет.

Бросив на жадно сверкающего глазами кота осуждающий взгляд, Ялика неловко взяла кошель, оказавшийся совсем не тяжелым, что красноречиво говорило о скудном содержимом, и, с виноватым видом, будто чего-то стесняясь, повесила его на пояс.

— Не благодари, — удовлетворенно хмыкнул здоровяк, попытавшись, по своему обыкновению, пригладить топорщащуюся во все стороны бороду.

Убедившись в тщетности своих усилий, он заговорщически подмигнул смущенно молчавшей ворожее и, посерьезнев, наклонился так, чтобы Ялика могла расслышать его доверительный шепот.

— Я ж ведь не только за этим, пресветлая, пришел.

— Ну вот, приехали, — разочарованно вздохнул меша. — Никак, свататься пожаловал. Не позволю, так и знай. Не бывать этому. Никогда.

Опешивший Добрыня откинулся назад и вдруг покраснел.

— Нет, ты что? — смущенно пробубнил здоровяк, отводя в сторону растерянный взгляд. — По делу.

— Ну и дурень ты, Нафаня, — пожурила хихикающего мешу Ялика, пряча улыбку.

— Митрофан! — взъярился кот, грозно распушив хвост и показав клыки.

Окинув корчму пытливым взглядом, Добрыня обреченно махнул рукой и вновь едва слышно заговорил:

— Послушай, пресветлая, тут дело такое, что голова наш, видать, из ума совсем выжил. Ему за каким-то лешим рог Индрика понадобился. — Заметив недоверчивый взгляд Ялики, богатырь покачал головой. — Почто он ему сдался — ведать не ведаю, а только команду ловцов голова тайно собирает. Каждому по тысяче золотом обещает, а тому, кто рог самолично принесет — так и вовсе десять тысяч полновесных.

Меша, начавший было деловито намывать и без того лоснящуюся шерсть, вдруг встрепенулся, во все глаза уставившись на Добрыню.

— Так, а ты-то чего беспокоишься? — заметил Митрофан. — Да и откуда прознал об этом, раз голова тайно все провернуть хочет?

Добрыня как-то недобро посмотрел на мешу и процедил сквозь зубы:

— Вот еще, ответ перед нечистью всякой держать…

— Погоди, Добрынюшка, — настороженно прервала его мигом посерьезневшая Ялика. — Митрофан ведь дело говорит.

Сердито нахмурившись, так, что брови сошлись на переносице, Добрыня вновь принялся негодующе поглаживать бороду.

— А голова и меня звал, — раздраженно пояснил он. — И все бы ничего, да на дело это из казны деньги тратятся без меры. Того и гляди, весь город по миру пойдет.

— Ну, а тебе-то что? — не унимался меша. — Ты человек простой, служивый, знай, службу неси да не суй нос куда не следует.

Потерявший остатки самообладания Добрыня, покраснев от захлестнувшей его волны гнева, с такой силой впечатал огромный кулак в ни в чем не повинный стол, что находившаяся на нем посуда жалостно звякнула, а сидевший в корчме люд мигом повернул головы в сторону тяжело дышащего богатыря. Меша же, подпрыгнув на месте, прижал уши к голове и угрожающе оскалился. Даже Горбыль на секунду выглянул из кухни — проверить, не буянить ли удумали гости. Впрочем, натолкнувшись на звериный взгляд Добрыни, он тут же предпочел ретироваться, скрывшись за дверью. Остальные посетители тоже решили сделать вид, что ничего не произошло. Мол, с кем не бывает, ну ссорятся голубки влюбленные — так-то обычное дело.

— Да он мне как отец, — сквозь зубы зло прорычал здоровяк, уставившись в пустоту перед собой. — Вместе в дружине княжей служили на пограничье, вместе кровь по заставам проливали, вместе в Пересечень, как службу закончили, и пришли. Он вскоре головой городским сделался, а я, следом, старшим над дружиной.

С трудом совладав с гневом, Добрыня с надеждой посмотрел на Ялику.

— Поговорила бы ты с ним, пресветлая, — чуть ли не жалостливо взмолился он. — Меня Никодим и слушать не желает, а тебя, может, и послушает. Отговори его, богами прошу. Не за себя ведь, а ради блага друга ближнего. Если нарочитые мужи прознают, куда он монету звонкую из казны тратит, так не сносить ему головы.

— Да уж, друже, — неторопливо протянула Ялика, задумчиво разглаживая складки на сарафане. — Никодим твой, и вправду, головой скорбен. Как он Индрика-то ловить удумал? Ведомо же даже дитю неразумному, что зверь этот не по тучным пастбищам ходит, а у самых костей земли, там, куда смертным путь и вовсе заказан. Да и сомневаюсь я, что есть сила на земле, Индрика удержать способная.

— Ну, так ему и скажи об этом, — эхом отозвался Добрыня, пожав плечами. — Ты же ворожея, как никак, да и город своим умением уберегла — авось, твое слово да повесомей моего окажется.

Кивнув своим мыслям, Ялика решительно встала, чуть не опрокинув пустую кружку, застывшую в хрупком равновесии у самого края стола.

— Пойдем, Добрынюшка, поговорим с головой, что ли, — решительно заявила она, бросив задумчивый взгляд на явно обрадовавшегося здоровяка.

— Ну, вот дуреха, — разочарованно пробормотал меша. — И что мне с ней делать? Вечно в неприятности встревает всякие.

Сердито мотнув ушами, он кинулся следом за ворожеей, вышедшей из корчмы в сопровождении приободрившегося Добрыни. Чуть не получив закрывающейся дверью по носу, раздраженно мяукающий кот юркнул за порог под насмешливыми взглядами оставшихся посетителей.

Город, казалось, даже не заметил страшных событий трехдневной давности. Все также деловито сновал люд, занятый повседневными делами, все также драли глотки всевозможные зазывалы, и все тот же вездесущий печной дым, подчиняясь воле налетевшего ветерка, то и дело накрывал своими удушливыми объятиями улицы, заполненные беспечными обывателями. Лишь кое-где внимательный взгляд мог наткнуться на печальную избу, одна из стен которой, согласно древнему обычаю, была разобрана, чтобы вынести умершего, а затем и проводить его дух в иной мир, доверив жаркому пламени погребального костра бездыханное тело. Впрочем, подобные дома встречались нечасто. Да и выглянувшее, наконец, солнце, разогнавшее своими ласковыми лучами хмарь, устлавшую серой пеленой небо, заставило отвлечься от тягостных дум и печалей. Стараясь не отставать от уверенно рассекающего толпу Добрыни, Ялика незаметно для себя начала как-то совсем по-детски радоваться теплу светила и забавам его вечных спутников, солнечных зайчиков, беспечно игравших то на стенах домов, то на хмурых озабоченных лицах прохожих. Даже устроившийся на плечах ворожеи Митрофан, ворчливо сетующий на ее глупость, в конце концов успокоился и добродушно заурчал.

Обычно городской глава редко принимал посетителей, ссылаясь на занятость или неотложные дела, требующие его непосредственного участия. Но поток просителей почти никогда не иссякал, и перед воротами палат, построенных специально для головы и нарочитых мужей, изо дня в день толпился народ, желающий лично побеседовать с градоначальником. Большинство жалоб и проблем посетителей решалось на месте младшими служащими городского совета, а то и вовсе стражниками, охранявшими вход. Несмотря на это, каждый из пришедших требовал личного участия головы. К счастью, звание воеводы давало Добрыне ряд преимуществ перед обычными просителями.

Перекинувшись парой слов со стражниками, Добрыня ободряюще подмигнул растерянно хлопающей глазами ворожее и провел ее внутрь палат, не взирая на возмущенные крики оставшихся снаружи горожан. Миновав несколько лестниц и узких коридоров, богатырь остановился у двери, ведущей в рабочие покои городского головы.

— Надеюсь, у тебя получится, — буркнул он и, толкнув массивные створки, пригласил Ялику войти.

Ворожея ожидала увидеть кого угодно, но не седобородого старца, сидящего за резным дубовым столом и с отсутствующим видом выглядывающего за окном что-то, известное только ему самому. Обернувшись на шум, голова хмуро посмотрел на неуверенно застывшую у порога Ялику живыми пронзительными глазами, резко контрастирующими с его изможденным старческим видом, и, переведя взгляд ей за спину, неприветливо бросил:

— Опять поучать пришел? Мы, кажется, все уже выяснили.

— Никодим, — начал было Добрыня, которому, чтобы войти, пришлось оттеснить ворожею в сторону. Голова скорчил презрительную гримасу и с неприкрытым раздражением принялся перекладывать бумаги с одного края стола на другой.

— Ты же знаешь, что я своего решения не меняю, — твердо произнес он. — Твое счастье, что мы кровушку вместе проливали, а то бы уже давно запретил тебя пускать.

— Вот именно, — согласился Добрыня, подходя ближе, — кровушку проливали, потому-то за тебя и беспокоюсь. Коли меня не слушаешь, так людей, поболе твоего или моего ведающих, послушай. — Оперевшись руками о стол, богатырь угрожающе навис над Никодимом, буравя того гневным взглядом из-под насупленных бровей. Градоначальник как-то неуверенно заерзал на месте, втягивая голову в плечи, а потом вдруг, не отводя взгляда в сторону, вскочил и хлопнул раскрытой ладонью по столу. Молчаливое противостояние двух мужчин длилось буквально пару секунд. Но и этого оказалось достаточно, чтобы Ялика чуть ли не всем телом почувствовала тягостное напряжение, густым киселем разлившееся по покоям.

Не выдержав первым, Никодим безразлично махнул рукой и тяжело опустился, почти бессильно упал, в кресло.

— Ты совсем забылся, как я погляжу? — Неожиданно холодно произнес он и, посмотрев на обмершую ворожею, спросил: — Та самая?

Насупившийся Добрыня отрывисто кивнул, подтверждая этим догадку головы.

— Ну, и почто ты ее сюда притащил? — неприязненно поморщился Никодим.

— Зачем тебе рог Индрика? — оборвал его богатырь. — Признавайся.

Бросив насмешливый взгляд на бывшего соратника, Никодим процедил:

— Признаюсь, как на духу — не твое дело!

Побледневший Добрыня заскрежетал зубами, в бессильной ярости сжимая кулаки.

Молчавшая ворожея мягко положила ладонь на плечо пышущего гневом здоровяка, предупреждая его необдуманные слова или действия, вызванные неистовым раздражением, и тепло улыбнулась Никодиму.

— Да ты, как я погляжу, поумнее этого дуболома будешь, — снисходительно кивнул голова. — Чую, не отговаривать пришла.

— Нет, — тут же согласилась Ялика, властно сжав плечо вздрогнувшего, как от удара хлыста, Добрыни.

Голова удовлетворенно хмыкнул.

— Только знаешь, Никодим, — задумчиво протянула ворожея, не сводя внимательного взгляда со старика, — любопытство меня гложет: чем ты Индрика удержать задумал?

Старик, казалось, на секунду растерялся, а потом, не говоря ни слова, неожиданно легко поднялся с кресла, и, сложив на груди руки, повернулся спиной к гостям, уставившись в окно.

С трудом погасив новую вспышку гнева, Добрыня неприязненно повел плечами, скидывая руку ворожеи и, недовольно выдохнув, распрямился. Лишь свирепо раздувающиеся ноздри здоровяка, неподвижно застывшего подобно столбу посреди поля, говорили об обуревавших его эмоциях.

— Нашлись добрые люди, — наконец произнес Никодим после продолжительного молчания и, резко обернувшись, как будто обиженно нахмурившись, ожесточенно добавил, бросив мимолетный взгляд на ждавшую ответа Ялику: — Коли помочь хочешь, то приходи завтра на заре к воротам городским, а ежели мешать удумаешь, то, мыслю, найдется и против тебя средство, уж будь уверена.

Угрожающе улыбнувшись напоследок, он вновь отвернулся к окну, давая понять, что разговор закончен.

— Ох, Никодим, — обреченно вздохнул Добрыня и, грубо отпихнув попытавшуюся взять его за руку ворожею, вышел, едва слышно бросив перед тем, как раздраженно хлопнуть дверью: — Добром это не кончится.

Равнодушно пожав плечами, Никодим, не говоря ни слова, небрежно махнул растерявшейся Ялике рукой.