Сколь дивный союз породила природа:

Брак мухи навозной с пчелой толстобокой,

А следом, в итоге такого конфуза,

На свет появился малыш желтопузый.

Должно быть, приняв мое затянувшееся молчание за сомнения, Фрейя решила разбавить сладким соком поднесённую мне чашу, до самых краёв наполненную прокисшим вином.

— Если у тебя получится, — приторно ласково произнесла она. — Вальхаллу я тебе обещать не могу, но всегда буду рада укрыть в Сессрумнире или же подарить вечное забвение, впрочем, ты волен остаться и неприкаянным скитальцем по миру людей. Решать тебе.

— Значит, ты отправишь меня назад, в Мидгарду, — покорно склонив голову, предположил я. — И где же мне искать это Равновесие?

Не успели наши ладони соприкоснуться, как земля подо мной испуганно всколыхнулась, задрожала, словно бы её безмятежное спокойствие грубо нарушила грузная поступь невидимого великана. Густую вязкую тишину тревожным набатом разорвало невыносимо тоскливое лязганье.

Море, из которого на заре времен вышло все сущее и которое рано или поздно поглотит порожденное им, равнодушно приняло меня в свои холодные объятия, беззвучно сомкнув надо мной белопенные длани. Я медленно погружался в ледяную пучину, все дальше и дальше уходя прочь от благостного света, проникающего сквозь толщу воды.

— Она совершила то, что должно, — без тени сочувствия отрезал седовласый и, как когда-то давно, сорвал с нависшей над ним ветки исполинского дерева, желудь. От своих собратьев тот отличался необычной, будто бы перламутровой, скорлупой.

«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя».

Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла»

Пришли они по лунной тропе, протянувшейся от самого горизонта к подножию огромной скалы, вздыбившейся подобно горбу исполинского чудовища из безмятежной морской глади.

Молчала и Ялика.

Так и просидели они в звенящей тишине крипты почти до самого рассвета, прислушиваясь к равномерному дыханию спящих северян и доносящимся из провала в потолке звукам живого ночного леса.

Когда неумолимо тающие силы уже чуть было совсем не покинули Ялику, заставив ту перейти на сбивчивый торопливый шаг, на горизонте замаячили призрачные фигуры. Совершив отчаянный, невозможный в реальном мире рывок, ободренная крохотным успехом ведунья чуть ли не в три прыжка догнала уныло бредущих навстречу вечному забвению призраков нордов, чьи тела в этот же самый момент лежали бездыханными у жертвенника проклятой крипты.

И без того мрачный Ульв еще больше нахмурился, беззвучно зашевелил губами, словно разговаривая сам с собой, и, уладив-таки внутренние противоречия, холодно произнес:

— Ну, будь по-твоему. Но ежели опростоволосишься, то не сносить тебе головы…

С тех самых пор, как Ялика покинула подземное царство Аспида, ее неотступно преследовал один и тот же, назойливо повторяющийся почти каждую ночь кошмар. И стоило только закрыть глаза, как она тут же проваливалась в тошнотворную бездну панического страха, пробуждаемого чередой жутких образов и пугающе бредовых видений.