Я по Ейску слонялся без дела.
Осень грустным каштанам срывала листву.
Сердце черствое гулко звенело,
Молодую намедни испивши вдову.

Я её "наколол" со спины,
Зацепившись дурацким вопросом.
Ветер листьев вздымал буруны,
Дождь швырялся остуженным просом.

Я промямлил - в ответ пара слов.
Непогода под крышу загнала.
Не был стыд к этой встрече суров,
И упорством вдова не страдала.

Сколько брошенок я поизмял,
Сколько выпил тепла одиноких.
А на эту простушку запал,
На глазах поскользнувшись глубоких.

Пламень губ ли, в осу тонкий стан,
Может, голос с тоскою певучей

Все! Не верю в Бога - с этим точка.
И смиренным не желаю быть.
Даже если станет плохо очень,
Зельем лжи теперь не опоить.

Пусть взасос того целует робость,
Кто голубит розовый обман.
Только я, излазив эту пропасть,
И полушки за нее не дам.

Позови неведомые дали,
В спину кликни буйный травостой;
Им не пробудить души усталой,
Не нарушить сердца мерный бой.

Не заманит плакать под иконы
Ладан и мерцание свечей;
Не смогли упорные поклоны
Смыть туман обманутых очей.

Не нашел в молитвах исцеленья.
Сердцем сладкой щеми не обрел:
Жизнь ли, иль размытое виденье

Боль в затылке... Нудная, вязкая.
Тучи с севера навалились.
Клены весело медью лязгая,
Приуныли вдруг, затаились.

Край заброшенный, даль опальная!
А крути да верти - Расея.
Годы выжатые не жалко мне
В пламень бешеную кипрея.

Не малиновые - кандальные
Церкви мерно куют трезвоны.
На берёзы смотрю печальные,
Слышу плачь их немой и стоны.

Помню нежной тебя и кроткою.
Помню, милая, твои губы.
Я ведь тоже из ласки сотканный.
С языка злого слыл я грубым.

Я умею быть нежным, слово!
Сердце черствое не на месте;
Не пропасть мне в краю суровом,
Быть тебе бы моей невестой.

Обмани надеждою пустою.
Залепи пощечину за так.
Все равно не стать тебе другою
Даже если поменяешь флаг.

Знаю, не обьять твои просторы.
Зорь не тронуть розовую гладь.
Ты одна еще чего-то стоишь
Для меня, неласковая мать.

Принимаю я тебя такою.
Но и ты безрадостно терпи
Что родился не того покроя,
Что вовсю без удержу кутил.

А мечталось хоть чего-то значить,
И хотелось быть тебе родным...
От того душа болит и плачет,
Что и мне не стать уже иным.

Гордая, далекая, чужая!
Может ты не так и холодна?
Может я, того не понимая,
Просто не испил тебя до дна?

Огнисты клены по сугорьям.
Вода в запруде тяжела.
Прильнувши к липе, хата вдовья
Белеет на краю села.

Полынью скрытая тропинка
Змеей петляет вдоль плетня.
Полночная луна на глину
Просыплет жемчуг иногда.

Подчас ходок, таясь, заглянет
На вожделенный огонек.
Но только сунется, отпрянет,
Отведав вдовий кипяток.

И я, как будто чертом мечен,
К окошку темному пристыл.
Уже подряд который вечер
Глядеть на липу зачастил.

Так пусть, не сладивши с собою,
К тебе, желанная моя,
Пройти заросшею тропою,
Как прежние, рискну и я.

Пусть обольет меня презренье.

Не смотри на меня сурово,
Что в пороки себя облек.
Не своди недовольно брови,
Наперед осуждая, впрок.

Ведь, когда-то и я безгрешным
Рассыпал по задворкам смех...
Тот, невинный, давно повешен
На льняной бечеве утех.

В чистый смех заходился. В звонкий.
Был веселым стервец и мечтал.
Предрассветные месяц тонкий
Шалопаю псалмы читал.

Стать счастливым горел желаньем.
Русь сермяжную пил взахлеб.
И, болтаясь по парку ранью,
Имя милой на лавках скреб.

А тебе достаюсь пропащим.
Без улыбки, без горькой слезы.
Видно, страждущий да обрящет,
Раз во мгле повстречалась ты.

Не кори, что швырял снежками
В занавешенное окно.
Что будил хрусткими шагами
Омертвело во мне давно.

Мне теперь показаться нечем.
Прежней одури в сердце нет.
Разве только, что малость грешен
Да душа все тачает свет.

Не брани, что свистел ночами
Грубой руганью орошен.
Что скамье понаделал шрамов,
Как безумно в тебя влюблен.

Эта бешеность прозы жизни -
Слишком рано пуститься в цвет:
Одержимо черемухой брызнуть,
Чтобы вьюгою облететь.

Знай, теперь ничего не значит,
Что снежки о твое окно
Разлетались и белым плачем
Заходилось не раз оно.

Нет обиды к твоей прохладе.

Сочинять - роковое дело:
Угодил, зашибет молва.
Никогда я известным не был
И никто не любил меня.

Пусть горел. Это все пустое.
Не далось синих глаз увлечь.
Но хранил сердцу дорогое,
Грезил светом желанных встреч.

Далеко, ведь, не самый, лучший
И, похоже, плох, как поэт.
На морозах сгубил колючих
Я души запоздалый цвет.

Россыпь клюквенная сгорела
В заметенной снегами груди.
Зря смертельно тобой болел я.
Зря под окна твои ходил.

Но теперь, хоть за что не знаю,
Слухи разные так и льют.
Что любимой писал, читают.
Что никчемным считал, поют.

Разгулялся мороз, растрещался.
Жалит руки, звенит в проводах.
Долго, милая, я не решался
Лошадей осадить в поводах.

Понесла забубенных пара.
Резво с места рванула внамет.
Дрожжевой заиграли брагой
Удаль, сила и праздности мед.

Отрешен был, не цвел в чувствах:
Не жалел, не любил, не голубил.
Увязая лишь в песнях русских,
Я был нежным, я не был грубым.

Не таи на меня обиды.
Ведь не знаешь какой я тонкий,
Сколько ласки во мне скрыто.
И ранимый какой, ломкий.

Не пугайся, что славили пошлым.
Зазывай, все одно не вернусь.
Сыт по горло я звонким прошлым,

Накренил березы мокрый снег,
Нахлобучил грусть на лапы елям.
Оборвался сердца резвый бег,
Разжигаемый любовным хмелем.

В молодую согнутый луну,
Тяжкою борьбою обессилен,
В голубом и я увяз плену,
Как однажды в синем взоре милой.

Тот недолгий роковой полон,
Выткали распахнутые очи
Ситцем занавешенных окон
И мороз январской темной ночи.

Не узнала милая о том,
Как любить без устали умею.
Что мороз хлестал меня кнутом,
Злая стужа прогоняла в шею.

Только отгорело все потом.
Угли прошлого давно истлели.
А, что мерз под дорогим
окном
Вовсе не печалюсь, не жалею.