08. Оконные

За окном без малейшей жалобы и стона умирал алый майский закат. Небо сжигал огонь неизвестной болезни или какой-то тайной, порочной страсти, и оно догорало без треска, без хруста, без запаха дыма. Небеса как будто стыдились своей бесславной смерти. Данилке почему-то вспомнился пожар, который он однажды вечером видел в Реальности.

Тогда пахло дымом, гарью и ещё чем-то, резким, пугающим, отвратительным. В свете фонаря промелькнули носилки с обгоревшим до неузнаваемости телом какого-то мужчины.

Было сине-дымко, где-то вдали догорал последний луч кроваво-красного солнца. В соседнем дворе скрипели качели. И почему-то звенели колокольчики. Маленькие, серебристые и немного навязчивые.

- И ничего не вечным, - задумчиво проговорила Лара. - Отсюда можно освободиться. И тебе, и Любаве, и Снежке. Снежана, тебе же надоел этот мир? Ты бы хотела вернуться в Реальность? Наслаждаться лучами летнего солнца, ходить в школу, слушать музыку апрельской капели?

- Да, - протянула Снежка, немного поразмыслив. - Здесь всегда одно и то же. А там...

- Вот видишь. Если найдётся человек с чистой душой, обладающий даром ясновидения, всё может быть спасено, - заговорила Лара с неожиданным жаром.

- А вы? - Данилка с удивлением посмотрел на Ларису. - Вы разве не хотите вернуться домой?

- Я... Если бы я могла... Давай оставим этот разговор. Зачем говорить о невозможном? – по бледной щеке медсестры скатилась рубиновая слезинка и упала на белую кружевную скатерть. - Пусть лучше Снежана расскажет свою историю. Любаве уже не терпится.

Любка, действительно, дёргала Снежану за рукав и что-то требовательно мычала. Данилка поморщился. Он терпеть не мог жалостливую, скучную и мрачную серо-синию историю о празднике, тенях, фонарном свете и умирающей от голода девочке. Лара к концу этого рассказа всегда начинала плакать. А Любка... Её чёрные глазёнки так и сверкали от удовольствия. Для неё рассказ о перемещении Снежки был увлекательной сказкой.

- Я мало что помню о жизни до... тех праздников, - нараспев заговорила Снежана. Любава слушала её, затаив дыхание. - Жара, луч солнца, а в нём танцевали пылинки. Мама красила ногти в красный, а лицо у неё было бледным и злым. Брови и волосы казались синеватыми, а руки дрожали, и лак на столик капал. Помню расчищенную от снега дорожку и сугробы по росту почти как мама. Оттепель. Мамка была в старой коричневой дублёнке с жёлтым мехом, потому что всегда мёрзла. Мама так дверью подъезда хлопнула... Я испугалась. Вот, пожалуй, и всё. А, нет. Как-то осенью соседские ребята играли в «Снег в ресницах заблудился». Повторяли и повторяли эти слова. А я у подъезда стояла и дрожала от холода.

Снежана принялась рассказывать о роковых праздничных днях, Данька невольно заслушался, закрыл глаза и... перенёсся в ту комнатку, где когда-то жила Снежка и где он сам провёл несколько недель.

Декабрь две тысячи пятого года — январь две тысячи шестого года

Праздник размножился и превратился в молодых и смешливых Новых годов, шумных и непоседливых Новогодят и престарелых Новогодищ с белыми от снега бородами и румянцем на морщинистых щеках. Вот взлетела в небо золотоволосая девушка-веселье и превратилась в мириады синих, красных и зелёных искр. Точно так же поступили и её подруги в блестящих, светящихся в темноте платьях.

Дверь щёлкнула зубами, и лестница проглотила маму. Высокую, худую в лакированной чёрной курточке, короткой юбке и сапогах выше колена. «Цок-цок», - простучали по грязным ступеням каблучки, и Снежка осталась одна. Она долго сидела на подоконнике и смотрела на яркие всполохи сквозь покрытое ледяными узорами стекло. Игрушек в их комнатушке не водилось, зато там жили тени. Они выползли из углов, чтобы поиграть со Снежкой. Свет фонаря ободряюще подмигнул ей.

Девочка уснула на кровати. Ей приснились сад и сочащиеся кровью вишни на деревьях. Снежана заплакала, и серое первоянварское утро прошептало ей: «Не бойся, глупышка. Это просто сон». В животе, словно крошечный котёнок, поскребывался Голодник. После долгих поисков девочка отыскала корочку хлеба, завалившуюся под стол, и Голод задремал. Проходили часы, свинцовое небо за окном посинело, а потом улицы залила чернильная тьма. Наверху сначала танцевали и радовались жизни, а потом начали ссориться. Праздник показывал своё второе, тёмное и жестокое, лицо.

На рассвете Снежку разбудили тоска, страх и поскрёбывание в желудке. Тени куда-то попрятались, а утру, видимо, было не до юной пленницы материнского равнодушия. Пожалев, что заоконную белёсость нельзя наливать в чашку и пить вместо молока, девочка принялась обыскивать комнатушку в поисках угощения для Голода. Но не нашла ничего, кроме старой картонки от колготок.

«И это сойдёт», - решила Снежана и принялась жевать картон. Он показался бедняжке удивительно вкусным и чем-то напомнил хлеб. Но Голоду этой дани было явно недостаточно. За сутки он подрос, когти его стали острыми, как ножи. Голодник безжалостно терзал внутренности своей маленькой хозяйки. Зимний день промелькнул. Раз и нету его. Опять наступил вечер, Тени и Свет фонаря вышли к Снежане. Они были такими же несчастными, как и она. Праздник не принял этих печальных, никому не нужных существ.

Голод шевельнулся в желудке, и девочку стошнило съеденной картонкой прямо на пол. По какой-то непонятной причине погас свет. Пришла мягкая, ядовитая, словно огромный паук, темнота. Перепуганная девочка принялась стучать в стену. Но соседи, занятые своими драмами и скандалами, не обратили внимания на призыв о помощи. Снежка попыталась открыть окно, но странная слабость разлилась по всему телу, леденящий холод сделал кости хрупкими, стеклянными.

Девочке «повезло». Она смогла раздобыть ещё картона. На этот раз Голоду была предложена упаковка из-под какого-то лекарства. Но жестокому зверю не пришлось по душе «угощение», и он начал метаться внутри Снежаны. Ломая ногти и оставляя на обоях кровавые следы, девочка принялась отрывать от стен и есть штукатурку. «Суёшшшшшь мне всссякую дрянь», - прошипел Голодник.

Замок, неумолимый страж, оказался запертым снаружи. Снежка стучала в дверь и звала на помощь, но никто ничего не услышал. Тогда она, подставив табуретку, налила в чашку воды из-под крана. Как ни странно, прозрачная льдистость немного успокоила Волка по имени Голод, и девочка погрузилась в тяжёлую, больную дремоту. Снежане снились коричнево-серые сны. Мать с искажённым от злости лицом, какой-то засыпанный мусором и осколками стекла двор, грязная лестница и ползающие по ступенькам рыжие тараканы.

На следующее утро её разбудил Голод. «Делай что-нибудь или я разорву тебя на кусочки! Только не предлагай больше всякую дрянь», - разорялся он. И полумертвая от слабости девочка стала ползать по комнате в поисках хлебной корки или хотя бы крошки, но находила лишь пыль и липкую грязь. Тогда под влиянием внезапного озарения Снежка принялась стучать кулаком по полу и... И одна половица ответила ей не протяжным скрипом или глухим ворчанием, а пустотой. Собрав последние силы, Снежана вытащила доску и наткнулась на целый выводок странных ярких таблеток. Должно быть, мать положила их сюда, когда Снежка гуляла по окрестным дворам.

Голоду такая закуска пришлась по душе. Он свернулся и задремал. Снежане тоже захотелось спать. Веки стали необыкновенно тяжёлыми, и малышка повалилась на пол.

Ей виделись странные вещи. Выскочивший из шкуры медведь, глаза с плавниками, девушка, которую разорвали собственные волосы... А потом начался кошмар. Живот то и дело скручивала невыносимая боль, и Снежку мучительно рвало. И кто-то в голове у Снежаны ругал её на разные голоса. Слышался утомительный, тяжёло-красный колокольный звон, пахло цветами и ещё чем-то порочно-сладким, смутно знакомым. Стены, пол и потолок решили, видимо, позже других отпраздновать Новый год, танцевали, ссорились и признавались друг другу в любви. Окно осуждающе покачивало головой...

- А потом всё почернело, и я оказалась в вишневом саду. Стало хорошо, не больно и не страшно. Я лежала и вспоминала все те картинки, а они оживали. Так и создала я Вересковый край и Страну зимних грёз, - закончила Снежана свой невесёлый рассказ.

Лара плакала, Данилка, нахмурившись, грыз ногти, Снежка вся побелела от волнения и воспоминаний. Одна лишь Любава улыбалась и что-то одобрительно мычала.

- А теперь расскажите о том, как попали сюда. Мы же ничего не знаем. Ну, пожалуйста, тётя Лариса, - вдруг ни с того ни с сего брякнул Даня.

Но Лара покачала головой и погрузилась в раздумья. Ларисе вспомнились мать, житьё с Владиком, создание Кровавого сада и жертва, которую она принесла ради мёртвой, никому не нужной девочки.

Продолжение следует