03. Лучший подарок. Эпилог

Миха возвращался с легким сердцем; в нем больше не кипел гнев на Тошку и даже на забравшего ее козла. Попозже они еще встретятся; Михе многое надо ему сказать - объяснить, что будет, если он хоть раз чем-то обидит его конопатую девочку. Но злости уже не было, совсем.

Он даже сумел не измениться в лице, когда с порога его встретил взбешенный отец:

- Ты где шляешься, тварь? Мы тут весь телефон оборвали... думаешь, пятнадцать исполнилось, так, все можно? Ремня давно не получал?

- Пап, извини, забыл про время... а телефон разрядился просто!

- Марш к себе! Оболтус, только и знает, что по улицам шляться! Когда за ум возьмешься?

- Он думает, мы его до старости кормить-поить будем! - подключилась отцовская Светка. - А он на шее у нас кататься, до последнего!

Миха молчал. Промолчал он и за ужином, ковыряя пересоленные макароны. Даже тогда, когда отец заявил, что они со Светочкой подумали и решили продать бабушкину квартиру, которая изначально должна была отойти Михе. Жаль, бабуля не успела оформить завещание... собиралась было, но утром просто не проснулась.

- Ничего, Алиске тоже надо на учебу отложить! Поделитесь по-братски!

- Тем более, ты учиться все равно, скорее всего, не будешь, в армию уйдешь, там уже и желание пропадет...

Миха не спросил, с какого перепугу ему делиться со сводной сестрой. Бабушка была по материнской линии и Алиска к ней отношения не имела. Логичнее было бы поделиться с Оксанкой, но они с матерью жили далеко, благодаря маминому новому мужу ни в чем не нуждались, и бабулиным наследством не интересовались совсем.

Миха не стал об этом напоминать. Молча вымыл за собой посуду и ушел в комнату. Лег на кровать и потянулся за наушниками.

- У-у-у... - протяжно застонало в углу. Крупная лобастая фигура, неуклюже ковыляя, вышла на свет. Миха не поднял глаз.

- Уйди! Пошел на место.

Он не раз задавался вопросом, почему Элика не видит никто, кроме него. Наверное, это все же его личный глюк, не больше. Но складчатая рыхлая шкура под пальцами была настоящая, отдавала жаром громадного тела. Еще вопрос: как такая здоровенная туша помещается в крошечной комнате, нарушая все возможные законы пространства и материи? Хотя, для глюков такие мелочи несущественны.

Миха шлепнул по влажной сопящей морде:

- Я сказал, на место!

Обиженно пыхтя, зверюга поплелась прочь. Длинный узловатый хвост с лохматой кистью волочился по полу. Совсем разжирел, надо что-то с ним решать. Так не может продолжаться.

Он вскочил с кровати и заглянул в угол. Пушистый черно-белый теленок валялся на полу, его блестящие круглые глазки казались влажными от слез. Миха молча прижал к себе игрушку и сел на постель. Он вспомнил, как первый раз взял Элика в руки, долго теребил мягкие ушки. От теленка вкусно пахло мамиными духами; еще очень долго игрушка хранила ее аромат. Сколько слез впитала в себя шерстка за все годы, трудно даже представить. Но впитывала она не только слезы. Неожиданно Миха ощутил укол стыда за то, во что, пусть нечаянно, превратил мамин подарок. Нет, пора с этим кончать! Больше никаких обид... пускай отец и Светка продают квартиру, как собирались. Не страшно: зачем ему одному трехкомнатное жилье, хватит однушки. Пускай мама, ее муж и Оксанка живут счастливо и спокойно. Пускай Алиска вырастет, получит свою часть денег, купит жилье и найдет себе мужа. И даже Тошка, его конопатая Тошка... сейчас Миха понимал, как дорого ему все, что связано с ней. Запах костра и осенних листьев, когда они поцеловались первый раз. Пушистые снежинки на ее ресницах. И конопушки: россыпь крошечных золотых искорок. Ее смех, ее голос... пускай смеется и дальше, пусть не рядом с ним. Миха отпустит, потому, что любит.

Игрушка под пальцами тяжело пульсировала и казалась горячей, как воспаленный нарыв. От нее исходил запах желчи, соли и еще чего-то горького, до слез на глазах. Пальцы нещадно жгло.

- Потерпи, Элька, - как можно ласковее произнес Миха и потрепал шершавые колючие рожки. - Завтра... завтра все кончится, обещаю!

Завтра он пойдет далеко, где нет людей. Разведет огонь и опустит в него игрушку, давно ставшую вместилищем его обид, ненависти и горя. И все, что было, развеется, уйдет в небо черным дымом. Давно пора было это сделать. Слишком много боли, распирающей несчастного Элика изнутри; кажется, еще одна, даже самая мелкая обида, и он просто взорвется фонтаном черной жгучей желчи! И зальет тогда комнату, дом, а там и весь город.

- Спи, - прошептал Миха, нежно гладя игрушку. - Завтра нам с тобой уже не будет больно!

Он видел жуткий сон: громадный черный бык бродил по спящему городу, заглядывал в окна слепыми мутными бельмами глаз. Стекла запотевали от его дыхания, а люди засыпали вечным тяжелым сном. И страшнее смерти был тот сон.

Миха открыл глаза и не сразу понял, что чего-то не хватает. Потом до него дошло и страх прошил сознание ледяной иглой.

Элик.

Он метнулся прочь из комнаты, спотыкаясь на ходу. Как можно было оставить дверь незапертой, о чем только думал?!

Пятилетняя Алиска сидела на ковре в гостиной, среди разбросанных игрушек и уродливо исчирканных фломастерами раскрасок. В одной руке у нее сверкали ножницы, явно взятые из шкафчика у матери, в другой - тут Миха понял, что пол уходит из-под ног - безвольно свисало изуродованное тельце Элика. Одно из мягких ушек, которые так любил теребить Миха, болталось на нитке, кисточка от хвоста валялась на ковре.

В ушах зашумело, будто пронесся ледяной сквозняк, больно уколов крупинками льда. Знакомая горечь обожгла язык, заслезились глаза. Напрасно внутренний голос кричал: "Это просто ребенок, маленькая глупая девчонка! Ты все равно собирался его сжечь..."

Да, собирался. Но перед этим он хотел погулять с ним по лесу, поговорить обо всем, сказать, как он, Миха, благодарен Элику за все. За каждую впитанную слезинку, за принятые в себя обиды, за мамин запах. За то, что все эти годы маленький мягкий теленок брал на себя всю его боль, не давая ей вырваться наружу и уничтожить самого Миху.

Теперь было поздно. В круглых глазах лучшего друга сквозил немой укор. И трогательная кисточка-хвост валялась на ковре...

- Отдай,- он не узнал своего голоса, медленно приближаясь к противно хихикающей сестре. - Отдай его. Дай сюда, живо!

Он протянул руку.

- Неть! - вместо этого, маленькая пакость с размаху всадила ножницы в пухлое мягкое брюшко.

Кому принадлежал чудовищный рев, от которого задрожали стены? Михе, или Элику? Страшная боль пронзила внутренности, будто их одним рывком вывернули наизнанку. Изо рта потоком хлынула разъедающая губы черная желчь.

Такая же струя ударила из распоротого брюшка прямо в улыбающееся лицо Алиски. Смех тут же сменился отчаянным визгом и плачем.

- Доченька, что случи... - ворвавшаяся в комнату Светка едва не споткнулась о тело на ковре, в странной черной луже, но даже не заметила этого. Алиска визжала изо всех сил, держась за личико, которое с шипением таяло у нее под руками. Черные пятна на розовой пижамке расползались, оставляя оплавленные зловонные дыры. Светка попыталась броситься к ней, но тут до сознания добралась жгучая боль в ступнях. Она вдруг поняла, что стоит в чем-то теплом и липком, похожем на черный кисель. Ноги горели, будто она окунула их в кислоту.

Тело на полу конвульсивно дернулось, переворачиваясь на спину. Увидев то, что осталось от лица подростка, Светка закричала в ужасе...

***

Город по-прежнему стоит, восхитительный в своей пустоте. Высотки, чернеющие разбитыми окнами, фонари, которые давно уже некому зажечь, пустые улицы, по которым бродяга и побирушка ветер с шумом гоняет обрывки рекламных листовок и прочий мусор. Мертвый город, тихий город. Лучший город. Особенно он становится красив, когда приходит зима и укутывает его в холодный снежный бархат.

Днем на улицы выходят бледные, измученные кошмарами обитатели мертвых домов. Далеко не уходят: шаг туда, шаг обратно - и снова к себе в обитель, смотреть жуткие сны, насылаемые местным божеством. Огромной тварью, лишь отдаленно похожей на чудовищного быка с кривыми рогами. Слепые бельма глаз таращатся в разбитые окна, и спящие люди мечутся на кроватях, стонут, моля об избавлении. Но нет им спасения. На спине чудовища иногда можно увидеть крошечную человеческую фигурку, но ее лица нельзя разглядеть. Как и того, что зажато в руке загадочного человека. Некоторые из местных утверждают, что это фигурка теленка, при помощи которой всадник и управляет чудовищным быком. Никто не помнит, что на самом деле стряслось однажды с городом. Все давно забыли, как по улицам потоками текла черная жгучая желчь, разъедая все на своем пути, а небо темнело и набухало кровью. Как еще недавно ласковое летнее солнце беспощадно выжигало глаза, плавило кожу до страшных волдырей. Таяли на глазах машины, заборы и дома, кричали отовсюду люди, отчаянно пытаясь спасать детей и стариков... И только сам бык помнит, как стоял над белым, как мел, бездыханным телом, и текли по жуткой морде вязкие темные слезы. А потом он наклонился к самому лицу погибшего и выдохнул изо всех сил. Ядовитое дыхание вошло в легкие, заменило отравой в венах и сосудах вытекшую кровь. И тот, кого бык любил больше всего на свете, медленно открыл глаза...