02. Случай в кинотеатре

И всё-таки я почти физически ощущал свою странность. Как я уже говорил, не употреблял алкоголь. Почти не курил. В свободное от смен время любил рассматривать, лёжа на диване, альбомы с гравюрами Иеронима Босха и офортами Гойи, мысленно дополняя их при этом новыми деталями и словно стремясь сделать ещё более фантастическими и извращёнными. Обожал философские эссе Камю, Ницше и английскую готику девятнадцатого века. "Чуму" Альбера Камю я прочитал четыре раза, с каждым прочтением открывая в ней что-то новое. Меня вдохновляли дикие фантазии Эдгара По, мрачная эстетика Брэдбери и современное фэнтези - Толкиен, Роулинг, Кунц, "Тёмная башня" Стивена Кинга. К музыке и спорту я был равнодушен. Со школьными и армейскими товарищами я не поддерживал никаких отношений, а новыми друзьями так и не обзавёлся. Моими единственными друзьями были книги и живопись, и ещё немного моя жена. Яна старалась меня понимать, снисходительно относилась к моим необычным пристрастиям, сосредоточиваясь на ведении домашнего хозяйства. Жена никогда не обуждала дома мои дела на работе, и я был ей за это благодарен. Впрочем, будучи неразговорчивым и молчаливым по натуре, я не страдал словоохотливостью. Но иногда чаша терпения супруги всё-таки переполнялась, и тогда Яна становилась просто невыносимой. Что до меня, то несмотря на свою замкнутость, я был отнюдь не из тех, кто покорно выслушивает претензии и упрёки в свой адрес. Сначала я отвечал, в меру своей вспыльчивости был резок, перепалка разрасталась, и в воздухе отчетливо рисовались контуры большого семейного скандала. Через пару лет подобных вспышек я набрался опыта и старался с достоинством уйти в самом начале конфликта, позволяя Яне вдоволь выплеснуть эмоции перед телевизором и в общении по телефону с подругами. В те дни я исчезал до ночи, не звонил, а напротив, выключал мобильник. Потом я возвращался, и она встречала меня, как ни в чём не бывало.
Я часто задавал себе вопрос, почему она со мной, но не находил ответа.
Сегодня случилась именно такое воскресенье, и мне нужно было убить время до вечера.
На третьем этаже торгового центра располагался кинотеатр. Световые табло навязчиво бросали мне в глаза анонсы, и я решил пойти на любой ближайший сеанс. Так уйдёт пара часов. Время только подкрадывалось к полудню, и народу у касс было немного. Я скользнул взглядом по анонсам фильмов, отмечая жанры. Триллер, комедия, фантастика, ужасы. Актёры меня мало интересовали. Я не увлекался киноиндустрией и не следил за новинками. Интерес к кино выливался в невнимательный просмотр премьерных сериалов по центральным каналам, да иногда каких-нибудь нашумевших картин. Да, пожалуй, сейчас ужасы. Я остановил свой выбор на второразрядном голливудском ужастике только потому, что сеанс начинался через десять минут. Дома мы с женой иногда смотрели по ночам фильмы ужасов, в основном, ради забавы. Она была очень впечатлительной и, возможно, именно поэтому инициатором ночных просмотров всегда выступал я. Меня занимала атмосфера страха, приправленная зловещей приглушённой музыкой и вскриками жертв. Нервное дыхание Яны, судорожно прижимавшейся ко мне, приятно щекотало спину. Тогда её озноб входил в мои поры, проникал в мышцы и кровь и оседал на стенках горла привкусом мятных леденцов. После окончания фильма хорошо было заняться с ней сексом.
Название фильма прошелестело мимо меня в складках бордовой портьеры при входе в зал, и предпоследний ряд радостно салютовал оскалившейся челюстью пустых кресел.
Но моё спокойствие разом улетучилось, потому что на втором от края сиденье в моём ряду лежал клетчатый носовой платок. Кто-то, по-видимому, забыл его после первого утреннего сеанса, или же он просто случайно выпал из кармана зрителя. Я попытался сосредоточиться и подавить подступавший к горлу комок, но дыхание уже перехватило и застыло в груди. Теперь уже не было смысла сбрасывать платок с кресла на пол, и я постарался просто спокойно пройти мимо. Поздно! Воспоминание проснулось, ожило и закрыло лицо мятой тканью в крупную сине-белую клетку. Вечный платок, туго завязанный на затылке и всё же неизменно соскальзывавший с головы маленького больного существа женского пола. Девочки одиннадцати лет, чей следующий день рождения мерцал и скрывался в тумане неизвестности, призрачном и смертельном.
С одиннадцати лет я возненавидел клетчатую ткань. В моей одежде и предметах обихода исчезло всё клетчатое. Потому что оно напоминало мне о той странной девочке в лагере, а затем память транзитом всегда переносилась в другое жаркое и ненавистное лето, нагрянувшее через четыре года.
В одиннадцать лет я впервые в жизни отправился в детский лагерь. Мне там совсем не понравилось. В нашем отряде была девчонка, недавно перенесшая сеансы не то химиотерапии, не то лучевой терапии. Потом я понял, что лечилась она от рака, но тогда о такой болезни я и не знал. Мне запомнилось выражение ее глаз - позднее я в полной мере осознал значение этого взгляда. В нем царила обреченность и словно какое-то умиротворение. Взгляд ребёнка, да нет, уже взрослого человека, смотревшего наперёд через судьбу. И радовавшегося каждому слову, каждой улыбке, каждому часу жизни. У неё на голове всегда был повязан клетчатый сине-белый платок, ужасно веселивший нас. И она смеялась вместе с нами над собой, но не ртом, а глазами, блестевшими под лысым черепом. Иногда мы смеху ради стаскивали с её головы платок и, перебрасывая добычу друг другу, дразнили её, а она гонялась за нами, пытаясь вернуть платок назад. Смена продолжалась месяц, и девочка смеялась каждый день. Потом мы разъехались по домам. Я никогда больше её не встречал. Я даже не помню, как её звали.
Прошло четыре года, и так улыбалась моя мать. Выцветшими глазами, осколками пожелтевших зубов, бескровными полосками губ. Метастазы росли и множились, выступая на коже красными пятнами под цвет стильного женского костюма. Температура жарила угасавшее тело сильнее июньского солнца за больничным окном. Лимфоузлы набухали. Волосы выпадали и клочьями усеивали подушку. Химиотерапия убивала быстрее опухоли. Карий взгляд угасал и расплывался по палате при свете тусклых грязных ламп. Жизнь вокруг крутилась медленно и равномерно как непрерывно движущийся эскалатор. Больные иногда умирали. Платок сползал с безволосой головы и бесшумно ложился на сиденья стульев, в ряд стоявших у стены рядом с продавленной койкой.