48. Хрустальное счастье

Антуан Рекамье, бывший депутатом национального Конвента, толкнул массивную дверь и вошел в зал заседаний. Несмотря на раннее утро и то, что до начала работы оставался еще почти час, многие уже находились на своих местах. Этот день был необычным, в воздухе явственно чувствовалось разлитое напряжение. Депутаты приглушенно переговаривались, некоторые, видимо не в силах усидеть, ходили по залу заседаний. Рекамье на мгновение остановился у двери, глядя на все это.

Затем взгляд его отыскал темноволосого худощавого человека, сидевшего на скамье в правом крыле Конвента, и он сделал ему неприметный жест рукой. Вскоре человек этот приблизился к Антуану Рекамье и наклонившись, приглушенно сказал:

- Давай-ка отойдем сюда.

Рекамье кивнул, и вскоре они отошли в сторону, за одну из высоких мраморных колонн.

Человеком, подошедшим к Рекамье, был ни кто иной, как Жан Ламбер Тальен. Несмотря на молодой возраст - двадцать восемь лет - в свое время он успел зарекомендовать себя, как один из самых жестоких комиссаров Конвента. О деятельности Тальена во вверенных ему департаментах и о количестве отрубленных по его приказу голов, в последствии с восторгом писали республиканские газеты. Не забывая в конце сделать угрожающий вывод, что "так будет с каждым врагом республики" и что "меч правосудия не дремлет".

Но все изменилось, когда Тальен, находившийся во время очередной миссии в Бордо, познакомился с очаровательной Терезой Кабаррюс. Сердце жестокого прежде комиссара дрогнуло. Теперь его куда больше интересовали темные глаза и прочие прелести красавицы Терезы и ночи, проведенные с ней, чем методичный стук гильотины и падающие в корзину головы. Конечно, изменения в поведении прежде "добродетельного" комиссара не понравились некоторым его коллегам. И прежде всего, конечно, Робеспьеру.

И вскоре Тальен сам испытал весь тот ужас, который чувствовали родные и близкие арестованных. Тереза Кабаррюс была арестована и отправлена в тюрьму Ла Форс. Это означало лишь то, что вскоре ее очаровательная головка окажется на дне страшной окровавленной корзины. Нет, конечно же Тальен не мог этого допустить и ради ее спасения был готов пойти на что угодно. Даже на свержение правительства.

- Ну, какие новости? - приглушенным голосом спросил у него Антуан Рекамье.

Он заметил, что за последние дни лицо Тальена сильно осунулось, а под глазами были темные круги, что вероятно, говорило о проведенной бессонной ночи.

И Тальен подтвердил его догадку.

- Пока все идет хорошо, - также тихо ответил он. - Полночи потратил сегодня на "болото".

Так в Конвенте называлась основная, самая умеренная часть депутатов. Прежде, боясь за свои жизни, они безоговорочно поддерживали Робеспьера.

- Ну и? - Рекамье выжидательно смотрел в карие глаза Тальена.

- Те еще овцы... - усмехнулся тот. - Но их большей части, надеюсь, мне удалось внушить страх, что лучше не ждать покорно, пока их всех перережут, а все же начать действовать.

- Ты уверен в их поддержке, Жан? - с тревогой спросил Рекамье.

Перед его глазами встало бледное лицо Адель, ее тонкие исхудавшие руки, завиток темных волос на шее...

- Мы не имеем права ошибиться, - добавил он.

- Уверен ли я? - переспросил его Тальен. - Да, уверен... сообщил им, что тиран уже составил новый проскрипционный список, и головы скоро полетят здесь, в Конвенте, пачками. Он не успокоится, пока не перережет всех депутатов.

"Скорее всего, так и есть", - подумал Рекамье.

- Сегодня или никогда... - продолжал Тальен, все больше воодушевляясь. - Я уверен, что у нас получится устранить тирана.

Он почему-то упорно избегал называть Робеспьера по имени.

- Но что делать с Национальной гвардией? - спросил Рекамье после небольшой паузы. - Робеспьер обратится к ним и тогда...

- Я подумал и над этим, - Тальен хлопнул своего собеседника по плечу. - Пока не буду раскрывать все карты... скажу только, что и среди гвардейцев Робеспьера уже мало кто поддерживает.

Рекамье взволнованно кивнул, опять думая про Адель.

Тальен сказал ему еще пару обнадеживающих слов и в конце прибавил:

- Когда все начнется, я дам тебе знак. Пока же ждем появления тирана. Он пунктуален и обычно не опаздывает. А это значит... - Тальен посмотрел на серебристый циферблат часов, - что придет он уже через двадцать минут.

- Да, - ответил Рекамье, переводя дыхание. - Уже совсем скоро.

Тальен кивнул, и они направились к скамьям. Рекамье сел на свое обычное место, Тальен - туда, где находился прежде. Откинув с глаз прядь волос, он вытащил из кармана носовой платок и быстрым движением вытер со лба пот. Затем Жан Ламбер Тальен достал из внутреннего кармана камзола, с левой стороны, сложенный вчетверо бумажный треугольник, который носил у сердца. Он получил его еще вчера и теперь перечитывал, чтобы ощутить смелость и прилив сил для решительных действий. Письмо принадлежало Терезе Кабаррюс и, поскольку, в Ла Форс она была лишена такой роскоши, как перо и чернила, то это послание Тальену молодая женщина написала собственной кровью, используя в качестве пера тонкую щепочку. Ей удалось подкупить тюремщика, и таким образом эта записка была доставлена Тальену. Сейчас он в очередной раз пробегал глазами по строчкам...

"Начальник полиции только что объявил мне, что завтра я отправлюсь в суд, следовательно, на эшафот. Это слишком мало походит на сон, который я видела сегодня ночью: будто Робеспьера не было более в живых, и двери тюрем оказались открыты... Благодаря вашей необычайной подлости скоро во Франции не останется никого, кто мог бы устроить, чтобы мой сон сбылся! И еще, Тальен... в тот день, когда меня повезут на гильотину, не страх смерти будет владеть мной... о нет! А лишь презрение, что я принадлежала такому трусу, как Вы."

*

Дочитав записку до конца, Тальен непроизвольно сжал левую руку в кулак.

- Ничего... - тихо прошептал он, - у нас все получится. Я спасу тебя, моя любовь.

Аккуратно сложив письмо и поцеловав, Тальен засунул его обратно во внутренний карман камзола. И почти в ту же минуту дверь зала заседаний открылась, и на его пороге появился невысокий бледный человек в тщательно напудренном парике, очках и камзоле небесно-голубого цвета. На мгновение он задержался у дверей, но затем, высокомерно подняв голову и ни с кем не здороваясь, проследовал в сторону трибуны. Вслед за ним в зал вошел его неизменный соратник - Сен-Жюст, который в свою очередь проследовал в зал и сел на свое обычное место. А Робеспьер, сверкая очками, уже поднимался на трибуну, держа в руках свернутый в трубочку лист со своей речью. Некоторые депутаты из "болота" по инерции, а также из чувства страха, приветствовали его аплодисментами. На лице Робеспьера отразилась удовлетворенность.

Поднявшись на трибуну, он развернул листок, исписанный острым аккуратным почерком. Затем выдержал многозначительную паузу, окинув зал пронзительным взглядом небольших зеленоватых глаз.

- Жан... - Тальен почувствовал, как до его плеча кто-то дотронулся, и резко обернулся.

Нервы его были напряжены до предела. Это оказался незаметно подобравшийся к нему депутат Билло-Варенн.

- Когда начнем действовать? - Билло выжидательно смотрел на него.

- Скоро, - тихо прошептал Тальен. - Очень скоро. Но пока послушаем, что он все-таки скажет.

И они оба повернулись в сторону трибуны, где невысокий человек в парике и нежно-голубом камзоле - человек, наводивший смертельный ужас на весь национальный Конвент, да и на всю страну - уже произносил первые слова своей речи.

* - подлинное письмо Терезы Кабаррюс