Номер 46

Наш Мартин совсем загрустил. Мы видели, что он не отходит от своей Марты, но, увы, ничем помочь уже не могли. Это была дикая пара: красивый с белым ободком на шее и ярко-желтым клювом селезень и серая, казалось, невзрачная утка. Они прилетели еще весной к нам на запруду, мы поначалу осторожно наблюдали, но потом и они, и мы привыкли друг к другу. Под плакучей ивой недалеко от березовой рощи было " их" место. Мартин всегда вышагивал первым: важный и горделивый, а следом семенила покладистая Марта.


Недавно на выгуле на Марту напала лиса. Мы успели прибежать на крик и спугнуть хищницу, отбив утку, но ранение оказалось опасным. Марта угасала, но к себе не подпускала. Мартин крутился рядом и, несмотря на свою природную молчаливость, все время что-то гакал ей. Но она только лежала, нахохлившись. В запруду заходила редко, иногда мы находили ее клювом в воде. Хандрила. Замирала, слабела и умолкала. Глядя на нее я не могла сдержать слез, хотя столько животных мы выхаживали. Диких особенно. Видели, как они " ломаются", подпуская человека к себе, как недоверчиво открывают душу. Но не Марта. Эта была молча красноречива: она поворачивала голову в сторону Мартина и старалась следить за ним, но стоило ему взглянуть на нее, сразу отворачивалась. Дикие утки часто моногамны. Наши были такими.

Мартин грустил, мы понимали, что он уйдет после Марты сразу же. Как и наш Гоша. Такой же верный, только гусь. И домашний.

***

Мы держали тогда гусей. Мне было лет десять, cестра на год старше. Сначала вылупился Гоша, cлепой на один глаз. Он держал голову всегда набок, был задиристый и вредный. Но, скорей, это оттого, что его обижали. Пока он научился поворачиваться к еде в нужный момент, его привыкли отталкивать. Стал изгоем, и мы с сестрой часто его подкармливали. Находили в подсолнухах или капусте, он там прятался. Подходили, он, шипя, вскакивал, если не успевал повернуться и увидеть нас заблаговременно. И мы подкладывали ему мешанку. Тогда он разворачивался к нам задом, чтобы мы не видели, и ел.

А потом вылупилась Кузя. Хромая на одну лапу. Медлительная, оттого и нерасторопная. Ее тоже забивали в угол и обижали. И Гоша стал ее охранять. Выйдет, не может найти ее на улице, вертит- вертит головой, ищет ее одним своим глазом и начинает громко звать, а она ковыляет к нему, медленно. Он ждет ее, она подходит, и они вместе уходят. Всегда вдвоем.

В тот день они ушли вдвоем на запруду. Только слышим мы с мамой дикие пронзительные крики с пруда. Выбегаем. Яркое мартовское солнышко растопило местами лед, Кузя прыгнула в воду, а обратно не может. Мы по льду тоже никак - тонкий совсем. Она зовет на помощь, громко, пронзительно, душераздирающе. И Гоша прыгает к ней в прорубь. Подталкивая ее, пытаясь продвинуть. Никак. Он ныряет. И это — его роковая ошибка. Он уходит под лед. И натыкается на стену. Пытается выкарабкаться ... и не может. Он уходит первым. А она вслед за ним. Он уходит, спасая ее. Она — потому что не может одна.

Я не помню, чтобы до этого так плакала. До сих пор слышу, как мы зовем их, лед тонкий, на пруд не выбежать. А он подталкивает ее своей шеей и пытается спасти...

***
Мартин тоже уйдет. Я это чувствую. А пока он сидит рядом с Мартой, а она все так же провожает его глазами. Мы в сотый раз попытаемся подойти к ней, но он не даст. Зашипит наготове и загородит ее. От нас.

И от всего остального мира.
Это только Его Марта.