02. Мой папа - правдолюб. Был (окончание)

* * *

До меня не сразу дошло где я нахожусь, но, осмотревшись, понял, что - в землянке и сижу за столом, опирающемся на ножки, из старых досок, сколоченными наспех крест-накрест. Такие землянки я видел позже не раз на фотографиях и в кинохрониках военного времени. На стене висел календарь за 1942 год. Слышались отделенные взрывы.

Почти сразу вошел солдат в видавшей виды полевой форме и в каске. Он был среднего роста, не атлетического телосложения, подстрижен "под ноль ". Лицо – спокойное, взгляд из-под густых черных бровей – пронизывающий.

Я всмотрелся и узнал папу – ведь я много раз видел его фотографию, но только он там был с пышной шевелюрой.

Он сел против меня и несколько минут мы оба молчали, глядя с любопытством друг на друга. Потом папа произнес устало:

- Ну, и что ты хотел спросить у меня?

- Папа, дорогой мой, - начал я, – меня интересуют те твои статьи в "ХОРЕЗМСКОЙ ПРАВДЕ". Я еще раз перечитал их.

- Вот в первой статье ты пишешь, что привлечены к ответственности Белоцерковский и Учаренко – но это тоже мелкота, иначе бы их отмазали. Так о вот них можно было писать, но зря ты зацепил управляющего промкомбината Коробкина. Ведь в глубоко провинциальном районном центре Ургенче, управляющий такого предприятия – это величина уже очень крупная и он не мог допустить наездов на него какого-то чужака из России, новоявленного Городского инспектора ЦСУ.

И в результате твоя вторая статья, появившаяся ровно через месяц, подписана уже только фамилией - без указания твоей должности. Что произошло?

- А то и произошло – усмехнулся папа, - мне просто сказали, что я использую свое служебное положение и уволили из ЦСУ. Понятно, что это просто формальная придирка, но не буду же я подавать в суд на них – себе дороже обойдется.

- Тут ты прав, это было явное наказание. Еще хорошо, что ты не использовал материалы ЦСУ для "для служебного пользования", а то бы отдали под суд, а потом и в штрафном батальоне оказался бы.

Но ведь тебя и увольнение после первой статьи не остановило тебя – ты продолжал свою правдоискательскую деятельность. Только я не понимаю, почему те, кого ты проверял потом, предоставляли тебе свои данные – ведь ты уже не был работником ЦСУ.

- Ну ты и копаешь, - папа усмехнулся и покачал головой. - Дело в то, что до меня из Ургенча не поступало никакого критического материала в областную газету, а им нужны были именно такие статьи – ведь от прессы требовали критику.

Так вот, после моего увольнения из ЦСУ, в этой газете мне выдала временное удостоверение ее внештатного корреспондента, обязывающее предоставлять мне необходимые материалы на предприятиях в разных районах Хорезмской области. Правда, оно еще не давало право подписи, как спецкора этой газеты. Я его и на фронт взял – мало ли зачем оно могло пригодится.

Вопрос о моей постоянной работе у них, обещали решить в ближайшие месяцы, но для этого одной статьи было недостаточно. Оплату обещали, как у всех внештатников – за каждую статью. И я решил продолжать писать.

- Ну вот, уже кое-что проясняется, - я утвердительно покачал головой.

Теперь о твоей второй статье: "О чем не любит говорить Сапа-ака". И вот здесь давай остановимся подольше. Папа, подумай спокойно, - ну не мог же этот Сапа-ака, сожрать в одиночку больше четырех тысяч (!) овец, да плюс еще и 22 коровы с их телятами. Скорее всего он немало и приписал в своих отчетах, чтобы выбиться в передовики. Но ведь он, наверняка, и кормил бараниной-говядиной все районное начальство – ведь не случайно его колхоз стал передовым при таких, легко проверяемых, нарушениях.

Но тебе было мало того, что ты вскрыл приписки и воровство, так ты еще и обнародовал это - отправил свои статьи в центральную газету всей Хорезмской области.

Кроме того, неужели же ты допускал мысль, что в Ургенче дадут в обиду гордость района, председателя передового колхоза всей ОБЛАСТИ, своего кормильца - Сапа-аку. И обрати внимание, - он настолько был уверен в своей безнаказанности, что даже не торопился списать недостающий скот, как падеж от болезней или как-то еще. А ведь именно так прячут концы в воду в таких случаях.

Ты выставил его, как обманщика государства и вора. И сделал это без учета сложившейся советской системы, построенной на лжи – хотя, конечно, ты, идеалист, об этом и понятия не имел.

Но, мало этого, ведь ты не знал и местных восточных традиций, и связей, создаваемых с незапамятных времен. В Ургенче ты оказался среди людей, где почет и уважение ценились дороже всего. И вдруг такое принародный позор - и от кого!

Да ладно, черт с ним, с этим Сапа-акой. Главное совсем не в нем, а в том, что теперь уже ты бросил тень и на местных "богОв" – на верхушку партийной организации всего Ургенчского района. После твоих статей, районные власти уже обязаны были объяснять в Хорезмском обкоме партии, как они допустили приписки и воровство – и это-то в военное время, когда за такую провинность могли и на фронт отправить. Ты поставил власти в безвыходное положение, когда они должны были принимать срочные меры и убрать тебя как можно быстрее. И для этого было две причины:

После этих статей, районные власти вынуждены были убрать тебя и как можно быстрее. И для этого было две причины:

Во-первых – чтобы прекратить появление твоих критических статей.

Во-вторых – была большая вероятность, что из Хорезма приедет областная комиссия разбираться в очень серьезных нарушениях, на которые ты указал.

Кроме того, из этой статьи следовало, что не только Сапа-ака обманывал районных начальников, но и они сами посылали ложные сведения в областной центр – в Хорезм. Да мало того, свои отчеты, основанные на приписках Ургенча, посылал выше теперь уже и обком партии Хорезма. Понимаешь какой муравейник ты мог разворошить?

Получается, что власти уже не только ургенчского района, но и всей Хорезмской области, не могли допустить, чтобы ты продолжал открывать рот.

Но в Ургенче видели, что ты все не унимаешься. 4 июня 1942 года, - почти через три недели после второй, - - появилась твоя уже третья критическая статья: "Шире использовать местные ресурсы". Представь себя на месте начальства – что бы ты предпринял?

- Мда-а-а, - нараспев протянул папа, - вот тут мне очень крупно не повезло. Как раз в это время вышло постановление, что бронь таких, как я отменяется со второй половины 1942 года бронь остается только у тех, кто работал на оборонных предприятиях, то есть она снимается с таких, как я, – из-за больших потерь людей на фронте

.

И, как назло, это стало известно, именно перед выходом моей третьей статьи, то есть, когда военкомат уже мог призвать меня без учета брони - на общих основаниях.

- А уж договорится властям с районным военкоматом – подхватил я, - об ускорении твоего призыва, большого труда не составляло – все свои.

И ведь, главное, что никого не интересовало твое благородное желание вывести на чистую воду обманщиков и воров района – ты уже начал мешать властям.

А ведь если бы ты не высовывался, то никто бы даже и не вспомнил о тебе. Ты остался бы жив, как и большинство моих знакомых, имеющих в те годы высшее образование и такую же бронь, как и ты до ее снятия.

Но ты не огорчайся, что снятие брони пришло так несвоевременно, – власти все равно нашли бы способ убрать тебя. Просто отправка на фронт – это был самый быстрый, бескровный и "чистый" вариант избавится от неугодного.

Кстати, мне мама говорила, что в военкомате ей сообщили о получении брони на тебя только через 3 дня после твоего отбытия на фронт. Теперь я понимаю почему она это делала - мама не хотела рассказывать о твоем правдоискательстве, чтобы мы с сестрой не взяли с тебя пример в этом. Но вот тягу к писательству я все-таки унаследовал, но без донкихотства.

Вдруг папа сделал останавливающий жест и тихо произнес:

- Так что, ты считаешь себя умнее отца?

Я с досадой махнул рукой:

- Да нет же, не считаю. Просто я сейчас лучше знаю людей - ведь мне, твоему сыну, уже под 80, а тебе в то время было только 40 лет. И, главное, - я всю жизнь работал среди взрослых, с их постоянной подковёрной, скрытой борьбой за кресло. Ты же, в своем техникуме, был среди подростков 14-18 лет.

Ты повторял своим юнцам лозунги советской пропаганды тех времен: "раньше думай о родине, а потом о себе”, “правду всегда надо говорить открыто, честно” и так далее.

Я думаю, что за годы работы со своим подопечным, у тебя произошла профессиональная деформация – твои взгляды все дальше отходили от реальной жизни. В результате, в Ургенче твое правдолюбие превысило инстинкт самосохранения – ты был обречен уже в момент отправки в газету статью про Сапа-аку.

Вот, папа, и получается, что ты сам подписал ту повестку из военкомата, и отправился рядовым на фронт (по существу, добровольно), – на верную смерть. Ведь за время войны в боях погибло почти 7 миллионов ТОЛЬКО РЯДОВЫХ и вероятность уцелеть тебе была слишком мала.

Кто-то скажет о твоей недальновидности, но я так не считаю. Помню мама рассказывала, что ты убедил ее закончить вечернее отделение экономического института еще в довоенное время, хотя в этом не было никакой материальной необходимости – ведь вы оба работали. Мама рассказывала о твоем главном доводе: "Все может быть впереди". И именно это образование спасало маму кпотом - как в эвакуации, так и в послевоенное время.

Ты просто абсолютно не дипломат, бесхитростный идеалист, Дон Кихот образца предвоенных лет – и ты считал, что все другие такие же. Мама на 9 лет моложе тебя, но даже она знала жизнь, людей, лучше – ведь она даже в своих письмах называла тебя "деточка".

- Ну раз ты такой умник, - тяжело вздохнув, произнес папа, - то скажи, как бы ты поступил на моем месте?

- А вот, действительно, как? – произнес я после долгого раздумья. – Я понимаю, с одной стороны – твоя должность обязывала выявлять нарушения закона, а с другой - оглашение их могло повлечь за собой наказание тебя же. М-дааа. Незавидная была должность – не для такого идеалиста, как ты.

Мой опыт подсказывает, что тебе надо было только собирать факты и сообщать их своему непосредственному начальнику и все. НЕ БОЛЕЕ. А уж что делать с этой правдой – это пусть решает он сам, твой начальник. Твоя ошибка была в том, что ты вынес сор из избы - САМ назвал имена влиятельных обманщиков и сделал это громогласно, на всю область. Легко было предположить, что этим ты наживешь таких могущественных врагов.

Насколько я понимаю, написание статей не входило в твои обязанности, но Дон Кихот в тебе уже с азартом мчался в бой с копьем наперевес, даже не представляя всей мощи соперника.

. . .

* * *

Утром, толком не проснувшись, я сразу же сел за компьютер и записал этот сон - на одном дыхании.

Теперь же мне остается добавить лишь несколько слов:

Мой папа провоевал 2,5 года. В одном из его первых писем я прочитал, что он единственный рядовой с высшим образованием в их полку. Сначала его назначили писарем в штаб полка, а позже – старшим телеграфистом. Погиб он в Украине в марте 1944 года во время бомбардировки - прямое попадание в блиндаж.

Мой папа - правдолюб. Был.

В конце августа того же 1944 года наша семья вернулась из Ургенча в Воронеж – после освобождения города от немцев.

P.S. Выше я попытался восстановить события, связанные с моим отцом в далекие дни 1942 года. Кто-то скажет: "а зачем это нужно сейчас – ведь время назад не вернешь, никого не воскресишь и не накажешь". Все так, но если это верно, то надо полностью закрывать такую науку, как история – ведь она исследует и гораздо более отдаленные события. Если мы не учтем своих ошибок в прошлом, то будем снова и снова повторять их.

Кроме того, работая над этим рассказом, я почувствовал, что, папа стал для меня человечнее, реальнее – он перестал быть плоской фотографией. Я очень жалею, что при жизни мамы я еще не дозрел до такого критического прочтения этих статей папы – было бы интересно узнать ее мнение по этому поводу.

И еще. Мы все умны задним числом. Это я к тому, что, оглядываясь назад, должен признаться, что немало подобных безрассудных поступков совершал и я в своей жизни. Коллекция шишек, набитых на собственном опыте, продиктовала мне 2 элементарных правила жизни:

1. Хочешь предвидеть поведение другого, – поставь себя на его место.

2. Скажи другу правду о нем, и он станет твоим врагом.

Это ведь просто до неприличия, но большинство моих проблем появлялись именно в случаях, когда я в азарте забывал об этом.

P.P.S. Ох уж эта прямота, принципиальность, инакомыслие – они всегда были наказуемы. История знает тьму примеров страданий таких правдолюбов. Я не буду глубоко погружаться в прошлое, не стану напоминать и судьбу нашего почти современника-правдолюба - всемирно известного академика - физика Андрея Дмитриевича Сахарова. Я упомяну только о судьбе правдолюбов-журналистов.

Только в период с 1992 по 2018 год в мире погиб 1331 журналист, из них 83 были УБИТЫ на территории России. Самые резонансные случаи приведены здесь - https://snob.ru/society/journalists/.

События, описанные выше, можно рассматривать как еще один раскрытый случай в ряду намеренных неявных убийств правдоискателей.

05 июня 2020.

Конец