Пишите письма! часть 02

-- Во-первых, у меня всего один сотрудник. Во-вторых, он сейчас в отпуске. А в-третьих, он с трудом тюкает одним пальчиком. Как большинство мужчин.


Нельзя сказать, чтобы она идеализировала нашего брата.


-- А ты молодец.
-- Я закончил курсы… -- скромно признаюсь я, освобождая начальнице место.


Проснувшееся тщеславие чуть было не подвигло меня добавить: «… машинописи и стенографии», но что-то заставляет прикусить язычок. Не хватало ещё, чтобы меня тут произвели в секретари!


-- Сиди-сиди!


Она подходит к окну и с наслаждением затягивается сигаретой.


-- Ты у нас студент…
-- Строительного факультета, -- с готовностью отзываюсь я.


Она смотрит с недоумением.


-- Кажется, ближе филологический. Или, скажем, исторический.
-- Я считаю, что газетчику необходимо по-настоящему изучить хоть одно какое-нибудь дело.


Она пожимает плечами.


-- У журналистики есть свои законы. И вовсе не обязательно знать, что в огороде бузина, а в Киеве дядька.


Я вспоминаю, как в недавней передаче её участник-тележурналист вместо «Надо забутить пень водонапорной башни» выдал: «Надо замутить пеню водоприборной башни», и из глаз выскакивают две тайные смешинки.


-- А как у нас с русским языком?


Она берёт наугад один из моих ответов.


Дорогая редакция! Пишут вам солдаты Советской Армии. Мы всем взводом решили бросить курить. И очень просим рассказать, какие есть способы, чтобы бросить окончательно и бесповоротно. Заранее говорим своё гвардейское спасибо.


Дорогие воины Советской Армии. Самый лучший способ бросить курить – это не начинать. Наверняка в вашем или хотя бы в соседнем взводе есть такие, кто не начинал этого ни разу. Спросите у них – они подтвердят. А остальным могу посоветовать то же самое. Завтра, как только сыграют подъём, вставайте – и не начинайте. Лучшего способа вы вряд ли найдёте. Уверены, что всё у вас получится. А мы будем болеть за вас. Здоровья вам и успехов в службе!



-- Пожалуй, это можно и поставить на полосу, -- задумчиво произносит она.
-- Людмила Евсеевна. Вы разрешите мне взять несколько писем с собой? Я бы посидел с ними дома… Ну, хотя бы вот эту стопку.
-- Людмила, -- поправляет она меня. – Просто Людмила.


Она прищуривается, как мне кажется, хитровато.


-- Эту?..
И, выдержав паузу, добавляет:


-- Ну что ж, попробуй.

Письмо написано крупным, ровным и красивым – почти ученическим почерком, каким независимо от возраста всю жизнь пишут круглые отличницы.


Здравствуйте. Меня зовут Антонина Крутикова, мне уже за 80 лет. Я пенсионерка. Пенсия не очень большая, но на хлеб да молоко хватает. А много ли мне надо! Квартирка маленькая, но отдельная. Соседи – добрые, воспитанные люди. Есть телевизор и радиоприёмник. Всё это работает, так что я в курсе всего, что происходит в стране и за рубежом. На здоровье пока не жалуюсь, чего и вам желаю. До свидания.


Беру следующее письмо. Потом ещё. И ещё.


Здравствуйте. Сегодня ударили первые морозы, но снега ещё нет. Полдня куталась в мой прекрасный оренбургский платок, который как всегда меня согрел, а после обеда на радость всем включили отопление! Так что я теперь живу в тепле, чего и вам желаю. С уважением А. Крутикова.


Здравствуйте. Хочу рассказать, какие замечательные люди окружают нас. Сегодня на рынке попросила продавщицу взвесить мне маленький кусочек сала. Так представляете – она дала мне его совсем даром! Я сама давно не ем ничего жирного, а сало мне было нужно, чтобы покормить синичку. Она, бедная, прилетает и уж так стучит по сливу, так стучит… Я покрошила сало маленькими кусочками. Должно хватить на два-три раза, если давать понемножку. Ну, до свидания вам. Антонина.


Здравствуйте. Два дня идёт снег. Намело! Мне за хлебом выйти, а я боюсь поскользнуться. И вдруг смотрю – посыпают дорожку! Ну, какие же у нас молодцы. Дворник Вася дорожку посыпал и машет мне (я у окна стояла). Выходи, мол, Петровна, не боись! Ну, я вот теперь и не боюсь. Сейчас выйду и заодно это письмо вам отправлю.


Сегодня у меня сплошные радости: пришла весна и добавили пенсию. Теперь заживём ещё лучше! Вокруг посёлка всё в тюльпанах. Они как солнышки! Дети собирают их и дарят ветеранам. Даже мне подарил букетик какой-то незнакомый мальчик. У всех радость на лицах и радость в душе. Чего и вам желаю! А. Крутикова



Здравствуйте. Как летит время! Только что была весна, а теперь вот уже дело к осени. Поделюсь с вами: у нас только что открыли новый магазин. Теперь за хлебом ходить в два раза ближе. Вот как здорово! Почти каждый день какая-нибудь радость. До свидания!


-- Шеф распорядился поставить ещё одну машинку, для тебя. Так что ноги в руки и марш к завхозу!


В ослепительно белой блузке с крупным цветком на груди Люся выглядит чертовски привлекательно.


В тесном помещении, к тому же не оборудованном звукопоглощающими панелями, треск двух машинок становится оглушительным, и Калугин, заглянувший поинтересоваться, как мои дела, приоткрывает рот как во время артиллерийской канонады.


-- Ух ты! – машет он рукой. – Дым коромыслом. Прекрасно выглядишь. Так держать!
Это Люсе.
-- Ну, как работка? Интересно?
Это уже мне.
-- Ничего-ничего. Осваивайся.
И обоим:
-- Сегодня тепло. Откройте окно, будет не так шумно. И пока! Я поехал по районам.


Он исчезает молниеносно, словно растворяется в воздухе наподобие джинна.
-- Ого-онь! – качает головой Людмила, не переставая выстукивать какой-то текст.


-- Ну, как там твои письма? – вспоминает она, когда рабочий день уже близится к завершению.


Я неопределённо пожимаю плечами.


-- Э-э! – тянет она. – То-то же. Я на них второй год любуюсь. Ни на что не жалуется, ничего не просит. Что ты ей ответишь! И вообще: обязательно ли отвечать на всякую муру? Ведь масса времени уходит на пустые словеса. Столько всего можно сделать!..
-- Не ответить на письмо – всё равно, что не пожать протянутую руку, -- цитирую я, сам не помня, кого. Звучит, однако, не слишком уверенно.


Дома у меня нет пишущей машинки: ещё не заработал. Кладу перед собой чистый лист и начинаю писать, чётко выводя каждую букву (наш замдекана говорит: «Вам надо привыкнуть всё и всегда писать чертёжным шрифтом. Такой почерк отличает инженера. А особенно строителя, потому как наша профессия связана с архитектурой. Вы посмотрите, как пишут архитекторы! Приучив себя к этому, вы привыкнете отвечать за каждую букву. Каждую запятую, написанную вами. Вы привыкнете не допускать малейшей небрежности, а ведь именно небрежность – мать всех ошибок. Если хотите -- это питательная среда, в которой они зарождаются, развиваются и плодятся подобно паразитам. И ещё. Таким почерком вам не захочется писать ничего лишнего. Ничего кроме того, что крайне необходимо сказать! Значит, это поможет вам сэкономить время, а следовательно – продлит вашу жизнь. Да-да! Именно так: ни больше и ни меньше»).


Здравствуйте, Антонина Петровна!
Меня зовут Виктор. Я студент вуза, учусь на строительном факультете, но хочу стать писателем или журналистом. Поэтому занимаюсь в школе молодого репортёра при областной газете и подрабатываю тут же, в отделе писем. Мы в отделе читаем Ваши письма с огромным интересом. Пишите нам, пишите чаще, подробнее. Нас интересует всё, о чём Вы рассказываете. Желаю Вам здоровья и ещё раз здоровья.
С огромным уважением – В. Ракитин.



Поработав бок о бок с Людмилой, нетрудно заметить, что её жизнь очень похожа на американские горки. Пулей пролетела неделя взлёта с её шикарными блузками, звонкими шпильками и ослепительными украшениями, отмеченная рассыпчатым смехом и укутанная в облако божественных ароматов. И потянулась полоса падения – время мрачных платьев, унылого молчания, красных глаз и слегка распухшего носа.


-- Вам лично, господин Ракитин. Получите.


Не поворачивая головы, она протягивает запечатанный конверт и, щурясь будто от близорукости, усердно роется в каком-то толстенном справочнике.


Вижу свою фамилию, написанную уже знакомым почерком.


Здравствуйте, уважаемый В. Ракитин. Витенька. Можно я буду Вас так называть? Очень благодарна Вам за такое хорошее, тёплое письмо.
Идёт второй год, как я навеки распрощалась с Тамарой Львовной -- подругой, с которой давным-давно мы приехали работать сюда, в только что построенную прекрасную светлую школу. Школа наша старше самого посёлка. Когда мы приехали, она возвышалась как крепость среди плоских бараков и ещё остававшихся кое-где трепещущих на ветру палаток. На улицах почти не было фонарей, и зимой – по утрам и вечерам – их освещали огромные школьные окна. Мы начали учить детишек, она математике, а я – литературе и русскому языку. Мы учили, а посёлок рос, постепенно превращался в городок – маленький, но очень милый. Наверное, потому что свой. Есть что-то особенное в городе, который рождается и вырастает на твоих глазах. От такого города оторваться без боли невозможно.
А потом была война. Из моего класса с неё не вернулся никто. Может быть, это связано с тем, что в нём было всего две девочки. Такая была демографическая ситуация в те годы! Выросшие среди мальчишек, обе они были такие оторвы, что давали фору любому второгоднику. Разве могли эти атаманши усидеть в тылу!.. Тамаре Львовне повезло больше. Из её учеников вернулось человек десять. Правда, далеко не все добрались до нашего городка. Двое застряли в областном центре: их там поместили в госпиталь, где они провели оставшиеся 20-25 лет своей жизни. Другие рассеялись кто куда. Вова Басятин, потерявший всех родных, днями сидел, побираясь, у вокзала и только с темнотой удалялся на костылях спать в свой барак. Горожане, знавшие погибших родителей и с пелёнок помнившие его самого, пытались его стыдить. А Тамара Львовна делала маленькие бутербродики с маргарином и поджаренным луком и тихонько подкладывала в его замызганную армейскую ушанку. Он молчал, делал вид, что не узнаёт её, но она на это не обижалась.
Новые времена начались, когда директором к нам приехал Пал Палыч. Он собрал всех нас и пригласил замдиректора комбината Коростина.
-- Вот это, -- провёл он указкой по вывешенному на доске чертежу, -- план нашей школы. Узнаёте?
План был как будто знаком, но к основному контуру были добавлены какие-то аппендиксы. На наши вопросы Пал Палыч сказал:
-- За этим-то я вас и пригласил. Вот это – спортзал. Большой. Хороший. Настоящий. Со всеми необходимыми снарядами. А это – актовый зал. Размерами с тот же спортзал. Кресла будут располагаться амфитеатром, вверху – кинобудка со стационарным аппаратом, чтобы гнать кино не по частям, а по-настоящему, без перерыва, на широком экране. Тут же и монтажный столик, и тёмные помещения для занятий кино- и фотокружка. Крыши переходов будут стеклянными. В одном разместится оранжерея, в другом – изостудия и репетиционная, где будут храниться инструменты эстрадного, духового… Ну и оркестра народных инструментов.
У нас захватило дух. Но он, как оказалось, ещё не собирался заканчивать.
-- Вот здесь, между пристройками, будет школьный стадион. С трибунами, футбольным полем, дорожками… И это ещё не всё. Вот тут, слева, будут школьные мастерские. Да не мастерские – целый цех, с настоящим станочным парком. Полный цикл металло- и деревообработки. И как вам всё это нравится?
Нам нравилось всё. Кроме проклятых вечных вопросов: откуда возьмутся средства, материалы, механизмы и, наконец, рабочая сила.
Тут слово взял Коростин.
-- Комбинат, -- сказал он, -- обеспечит все необходимые материалы, оборудование и механизмы. Но… Поймите правильно, товарищи. Такая война прокатилась. Каждый человек на счету. Поэтому вам придётся взять выполнение работ на себя. Под квалифицированным руководством наших специалистов, разумеется. Нет, мы будем, конечно, помогать.


(продолжение -- по требованию)