03. Тотальный неписец, или Трудно быть автором (16+)

АЛЛЕЯ КРИТИКОВ

Из монитора высунулась рыжая конопатая курносая мордяка девчонки лет тринадцати. Смешные косички торчали в разные стороны, а глазёнки блестели.

— Фигню ты пишешь, автор. Самую натуральную. Я такое не читаю. Герои твои картонные, мне вон интересно про любофф-моркофф, а ты тут ваяешь какие-то трёхэтажные философии, — девчонка показала ему язык и хотела было скрыться в глубине экрана, но у автора была молниеносная реакция, он схватил дразнилку за косичку.

— Пу-у-усти!!! — тоненьким голоском закричала критикесса.

— А нефиг пиздеть! — зло зашипел автор.

Девчонка дёрнулась, пытаясь высвободиться, но не тут-то было, автор держал крепко. Тогда неудачливая критикесса рванулась назад, внутрь монитора и потащила автора за собой.

Прошло несколько мгновений, когда свет померк для обоих, а в следующую секунду автор и девчонка оказались то ли в парке, то ли на какой-то площадке. Тут стоял постоянный шум. Под ногами лежал серый асфальт, из которого выпирала весьма острая галька, видимо, его некачественно положили, а возможно, это сделали нарочно. Аллея начиналась из ниоткуда, уходя в зыбкое серое ничто. По краям вымощенной асфальтом аллеи стояли скамейки, на которых сидели люди и о чём-то ожесточённо спорили. Кое-где размещались беседки из серого камня, но что в них творилось, понять было сложно.

Пока автор оглядывался вокруг себя, желая разобраться в обстановке, мелкая критикесса выскользнула из рук и начала показывать ему язык, дразнясь.

— Всё равно ты ужасно пишешь!

Глаза автора налились кровью, одним прыжком он опять достал критикессу и, схватив за одну из косичек, со всей дури бросил лицом прямо на асфальт. После чего с силой прижал к шершавой поверхности и медленно стал возить лицом туда-сюда.

— Пу-усти-и! — пыталась вырваться девчонка.

— Будешь знать, маленькая дрянь! — продолжал наказание автор.

— Что ты делаешь?! — внезапно послышалось за спиной.

Автор оглянулся и увидел... свою гамму. Лучшую подругу, которая всегда ему помогала советами и поддержкой. Она была для него и доброй феей, и напарницей в одном лице. Хрупкая миниатюрная женщина сверлила автора тёмными угольками глаз.

— Это всего лишь девочка! — укоризненно покачала головой гамма. — А ты — взрослый дядя. Весовые категории у вас маленько разные. Не стыдно?

От неожиданности автор ослабил хватку, девчонка вырвалась, но бежать не смогла, а лишь осталась сидеть на окровавленном асфальте, растирая по разодранным щекам слёзы, грязь и кровь.

— Не надо так, — сурово сказала гамма. — Она глупенькая ещё, подрастёт, всё поймёт.

— Нифига она не поймёт, если её не воспитывать! — прорычал автор, глядя на свою подругу исподлобья.

— Хочешь воспитывать? — улыбнулась женщина. — На... — она протянула ему зажатый в руке банальный чёрный кожаный ремень, который заправляют в брюки.

— Фу, какой отвратительный герой, который ведёт себя нелогично! — послышалось сзади.

Автор и гамма тут же оглянулись и увидели дородную даму бальзаковского возраста. Всё в ней — и одежда, и манера держаться, и даже сама речь выдавали одинокую сильную женщину, у которой имелся зуб, нет, точнее клык, на всех мужиков мира за бездарно прожитую с таким вот негодяем молодость.

Подобные дамы мечтали получить ключ от Храма святого фаллоса, ибо не очень приятно всю жизнь довольствоваться подделками из секс-шопа, а натуральный объект был, увы, недоступен в силу скверного характера. Вот и ходили они везде и вся, непрозрачно так намекая, чтобы им выписали билетик по упомянутому выше адресу.

Автор смерил ещё одну критикессу презрительным взглядом, заметив даже под довольно просторной одеждой складки жира, а потом без предупреждения со всего размаху заехал в челюсть, отчего на асфальт посыпалась большая часть зубного ряда незадачливой толстушки.

За спиной автора послышался только сдавленный ох гаммы. Но мужчина не собирался ограничиваться только зубами, следующим движением он схватил критикессу за руку и вывернул в плечевом суставе. Та ойкнула и неудачно попыталась высвободиться, отчего послышался неприятный хруст, и рука повисла под неестественным углом, а затем пространство разорвал крик.

— Ты что делаешь, мужлан? Галимо пишешь, так будь толерантен к критике, — рядом возник высокий мужчина с густой гривой тёмно-русых волос.

— Не тебе меня учить! — рявкнул автор, уже не на шутку разогретый баталиями.

Он схватил пришедшего за волосы и резко ударил о стенку стоящей неподалёку беседки из серого камня. Отчего бедняга грохнулся на асфальт, некисло так пораскинув мозгами из треснувшего черепа.

— Пусти его, негодяй! — окрик заставил автора оглянуться, и тут ему в лицо полетела большая порция пыли. Он закашлялся, но промедление было недолгим.

Нагнать ещё одного критикана не составило труда. Прыжком автор кинулся на спину бедняги и опрокинул его навзничь, прямо в грязную, ужасно воняющую лужу. А там, сев верхом, принялся мутузить. Критикан пытался сопротивляться поначалу, потом взмолился:

— Я же только хотел пустить пыль в глаза...

Но автор не слышал, он встал и начал прыгать по своей жертве, всё глубже и больше втаптывая и вываливая в грязи противника. Это происходило до тех пор, пока горе-критик совсем не затих и не перестал даже булькать в грязной вонючей жиже.

Хотя это не спасло автора от орды других критиканов. Но всем им досталось по первое число. Гамма, которая поначалу пыталась как-то остановить своего друга, сжалась на ближайшей скамеечке, закрыв лицо руками.

Вокруг автора уже образовалось целое поле брани. И вот вперёд вышел критик, который написал самый длинный и самый разгромный отзыв. Он был долговяз, неопрятен и ужасно занудлив. Всё это проистекало из неудачной личной жизни в реале. Несносный характер не смогла выдерживать жена и, забрав детей, покинула их общее гнездо. После этого неудаха вымещал свою злость и несостоятельность на ком только мог, кто под руку только попадался. Строчил занудные неприятные отклики людям, замечая в чужом глазу соринку, давно уже забыв, что собственный сплав давно осел на сетчатке.

Конечно, наш автор не знал о таком незавидном положении вещей в жизни критикана, поэтому отзыв мгновенно довёл его до белого каления. Парень в одну секунду вспыхнул ярким светом, на нём появились сверкающие блестящие доспехи, а в руке возник тонкий, но очень острый длинный меч.

Автор, ведомый гневом, стал вспоминать запрещённые приёмы, которые он когда-то изучал по долгу службы, стал вспоминать физиологические и анатомические особенности человека, чтобы ужалить противника как можно больнее, напрочь забыв, что это нельзя использовать во зло, но только лишь в крайних случаях, для спасения собственной жизни.

Видя метаморфозы, творящиеся с автором, гамма попыталась воспрепятствовать этому:

— Не надо!!! — закричала она. — Пожалуйста, не надо! Успокойся! — попыталась повиснуть на руке, держащей меч, за что была грубо откинута.

— Не лезь! — пронеслось громовым раскатом.

Сначала он решил обездвижить критика, перебив ему позвоночник в поясничном отделе, занеся негодяя в ЧС, затем обездвижил конечности, перерезав сухожилия, отменив возможность писать отклики незарегестрированным пользователям. А когда обездвиженный и корчащийся от боли негодяй лежал на земле, получив тонну матов на свою голову, тогда автор одним режущим ударом меча распорол ему брюшную полость и стал наматывать кишки на тонкое лезвие. Медленно, смакуя вопли, со знанием дела, затрагивая остриём самые нежные и больные места.

Автор так увлёкся, что не заметил, как из рыцаря праведного гнева стал превращаться в лохматое, косматое белое страшилище — смердящего и страшного тролля.

Незадачливый критик уже вовсю молил о пощаде, но автор не унимался, муча и издеваясь над бедолагой, пока в конце концов тот не затих, перестав показывать какие-либо признаки жизни.

И тут... Окровавленный меч внезапно выпал из ослабевшей руки, точнее мохнатой лапы. Тошнотворный запах ударил в сознание. Убийство ненавистного критика оказалось вовсе не таким приятным, как думалось. Внутри автора образовалась пустота.

Он оглядел остекленевшим взором поле брани. Кто-то из критиков пытался собрать выбитые зубы сломанными руками, кто-то, потирая разодранное лицо, добавлял автора в ЧС, кто-то, собирая пораскинутые на асфальте мозги, предупреждал своих друзей, чтобы обходили автора десятой дорогой, а кто-то со всем пристрастием мастерил куклу вуду.

Шерсть ошмётками падала на красный асфальт, автор вновь приобретал человеческое обличье. В душе царила горечь. Он ещё раз оглядел поле брани и взглянул на себя, всего перепачканного разными нечистотами и смердящего, заляпанного кровью, мозгами и содержимым кишок. Самому от себя стало гадко.

Автор оглянулся и увидел плачущую гамму, которая прислонилась к стене беседки, помогая одному из критиков собирать зубы. На пол-лица у неё красовался огромный синяк.

Автор поёжился, подозревая, чьих рук это дело.

— Болит? — только и выдавил он.

В ответ тишина.

— Пожалуйста, ответь... Я не... хотел... Прости...

Он подошёл, бережно поднял гамму за плечи и посмотрел ей в глаза.

— Прости меня, — его взгляд выражал абсолютное раскаянье и растерянность.