Ноктюрн

Уже вечер, за окном как-то сразу угас закат, и вот уже десятки квадратов и прямоугольников вспыхивают в многоэтажке напротив. Немного левее виден ещё один дом, но он дальше, и поэтому окна его – геометрические фигурки поменьше, их края через стёкла моего окна кажутся размытыми. На календаре – февраль, месяц Водолеев. Ещё метут метели, но подсознание улавливает едва заметные предвестники весны. Это и созерцание тонкого слоя «зимних» листков отрывного календаря самого короткого месяца года, и намечающиеся, как обычно, грандиозные планы на весну-лето, будто это последний шанс в жизни сделать что-то очень полезное; это, наконец, всё увеличивающаяся продолжительность светового дня. И, вообще, после зимней спячки оживают мысли о прекрасном.

Вдруг откуда-то извне в сознание врывается, оттесняя всё, до боли знакомая мелодия: «Аве-Мария» в исполнении Робертино Лоретти. На фоне современных метаний туда-сюда в поп-музыке, головокружительных кульбитов от «Поющих гитар» до «Поющих трусов», россыпи которых окружают нас сомнительной полезности ореолом, чистый юношеский голос уводит в бескрайний мир гениальной музыки. Кто её автор? По-моему, Франц Шуберт, я почти уверен в этом. Если бы рядом был знаток музыки, либо профессиональный музыкант, который с фортепиано на «ты», исполнение на котором «чего-либо» - нереальная затея для многих из нас, можно было бы сразу получить квалифицированный ответ. В жизни хватает героев: политиков, мечтателей, популистов, других фигурантов, но для меня всегда оставался маяком профессионал, он становился таковым вследствие длительного упорного труда, плюс наличие у него талантливого начала. Это начало, как мутный алмаз, который после кропотливой огранки засияет бриллиантом.

Вот, например, я в классической музыке почти дилетант. И всё же с каждым годом я более и более приближался к классике (естественно, как аматер-поклонник), не удаляясь, впрочем, стремительно от ансамблей и групп поп-музыки. У последних иногда попадаются хиты, заслуживающие доверия. С некоторыми моими сверстниками вот что происходит: одни, словно в омут, бросаются в объятия авторской или бардовской музыки, другие начинают не признавать ничего, кроме классики, третьи – бесследно растворяются в сумеречных оперных и опереточных залах. Есть и крайнее крыло – спалившие мосты и реально депортировавшиеся в бренный мир шансона, либо потонувшие в волнах тяжелого металлического рока.

Со мной же приключилось следующее: я несколько отдалился от милой эстрадной песни, затем с неподдельным восторгом обнаружил новую для себя музыкальную галактику. Это была классика, и, в первую очередь, безусловно, классика немецких мастеров: неземная музыка потерявшего слух Бетховена, вершина творчества которого – гениальные «Лунная соната» и «Аппассионата», музыкальные фуги Баха, при написании которых он проявил себя, как гений полифонических произведений – гармонии голосов хора и органной музыки. Соприкосновение с этой музыкальной галактикой гарантирует волшебное состояние, когда замираешь, отрываешься от реальности, и в зале сидит твоя телесная конструкция, а сознание блаженно витает где-то под куполом, удерживаемое волнами классической музыки.
И даже любая другая классика, рождающаяся под умелыми пальцами пианиста, отключает моё сознание от круговерти житейских дел. Гаммы устремляются куда-то вверх, иногда на недостижимую высоту, затем возвращаются и каскадом музыкальных квантов рассыпаются по окрестности. Словно солнечные блики на водной поверхности, дуновения освежающего ветерка, гармонирующего с шумом водопада в полуденный зной.

Но самая яркая картина всегда вырисовывается в моей памяти: прекрасная незнакомка слегка склонилась над клавиатурой рояля; белые пальцы с перламутром ногтей пробегают по ожившим рядам клавиш, вызывая такие узнаваемые звуки. Нарядное платье безукоризненно и
подчёркивает красивые плечи. Светлый лоб, тёплая волна волос, блеск таинственных одухотворённых глаз... Сцена летнего парка, безымянный южный город, прохлада близкого моря. Сейчас эта незнакомка для меня – богиня, воплощающая радостное, доброе и вечно юное начало жизни, одна из созвездия Граций от римской мифологии. Вечер, уже переходящий в ночь, плавно убирает все посторонние шумы, а нимфа продолжает играть волшебный ноктюрн. И я в который раз начинаю мучительно осязать всё увеличивающееся расстояние между нами в континууме времени и пространства. Я пытаюсь протянуть руку и прикоснуться к нимфе, но она, как звёздочка Бернарда, летит, никогда не останавливаясь в своём полёте. И мне не дотянуться до неё…

Вечер за окном давно перешёл в ночь, звуки ноктюрна постепенно затихают вдали. Через четыре недели – весна, это новые надежды на успех, о котором мы все мечтаем в бесконечной карусели мелькающих дней.