31. Кто сможет вернуться

Глава 19. А в это время. Ася

Закрытая за ненадобностью контора Ефремовского лесничества стала нам с лаборантом Шуриком временным пристанищем. И вокруг на несколько километров никого. Мы жили и радовались, что условия такие удобоваримые. Знала по прошлому опыту, что бывает значительно хуже. Помещение это было изначально довольно большим, в нём сидели раньше не менее десятка человек. Дом вполне ещё неплохо сохранился, и местные селяне не успели разобрать его на запчасти, даже не вынули окна. Печка работала исправно. Вечера ещё стояли прохладные. Шурик немного протапливал вечером, и мы жили в тепле и даже некотором комфорте вот уже больше двух недель. Нашим заданием от института было провести подготовку к испытанию новых химических и бактериологических препаратов для борьбы с вредителями леса. Мы учитывали запас и определяли видовой состав вредителей, выбирали кварталы, где будут применены те или иные препараты. Работы было много, а на перебирание тонн листвы для подсчета гусениц на ней уходила масса времени.

Погода стояла в меру прохладная, гусеницы не спешили превращаться в куколок, что радовало. Мы уже неделю ждали приезда лётчиков и сотрудников института. Помня по прошлой жизни жуткую организацию этого мероприятия, я гоняла Шурика, чтобы всё было подготовлено по максимуму: карты, схемы, колышки с номерами и учётные рамки. Главное – мы закончили определять запас насекомых, и теперь со спокойной душой ждали сотрудников. А они всё не ехали.

Сегодня суббота. Решив, что институтские в выходные точно не появятся, и мы можем отдохнуть, отправились за продуктами и выпивкой. За оными ходили в село Красное, которое находилось по ту сторону российской границы, хотя на той границе и столба пограничного не имелось. Это село побольше нашей Волоховки и выбор продуктов в магазине поприличнее. Выпивки – так точно. Купили консервы, хлеб, вермишель и колбасу.

Стоял ещё день деньской, а мы позволили себе выпить и вкусно закусить. Пили приличный венгерский вермут по четыре рубля за бутылку, и он хорошо пошёл. Это вам не какая-то бодяга типа портвейна 777, в народе прозванного «три топора». Я смотрела на Шурика, потягивая вермут, и думала о всякой ерунде, например, что это ужасно неподходящее ему имя. Его бы Вальдемаром назвать или ещё как-то вычурно, но не Санёк. Безусловно, парень красив, но черты лица и всего образа противоречили друг другу. Шурик будто постоянно менял облик, и впечатление о нём менялось. Он был и смазлив, и немного брутален, высок, широк в плечах, русоволос и кучеряв. А умные голубые глазёнки завершали и усиливали эффект странности облика. Но в толпе на него обратили бы внимание, да и девушкам он явно нравился, как, впрочем, и мне сейчас.

Мы жили душа в душу, без конфликтов. Что приятно, всегда находили общие темы для разговора. Только одной темы касаться было нельзя. Упоминание о непролетарском происхождении мальчика очень его расстраивало, так как отец у него – завкафедрой, профессор, да и мать – преподаватель мединститута, тоже профессор. Видимо из-за чувства вины перед родителями, считавшими, что сын не оправдывает их надежд, он получил два высших образования. Сначала сушил мозги в политехническом. Но иметь дело с карбюраторами и электродвигателями всю жизнь ему расхотелось. После окончания технического вуза направил свои стопы на биофак. Учиться там ему было легко и приятно. Но желания применять биологические познания так же, как и технические, не возникало в его вольнолюбивой, праздношатающейся сущности.

Потому этим летом он временно устроился лаборантом в наш отдел, и помогал мне в подготовке мероприятия века.

Вечерами Шурик играл на гитаре, топил печку или читал взятые или даже сворованные в местной библиотеке книги, совершенно не стесняясь аморальности поступка.

– Зачем им Гессе? Доярка будет читать «Игру в Бисер»? – вопрошал он, и, не стесняясь, спер книгу Генриха Бёлля «Глазами клоуна», чем, не скрывая, гордился.

А я рисовала. После поездки… (о, это жуткая тайна) поняла, что хочу и, вероятно, могу научиться рисовать. В старом лесничестве в красном уголке валялась куча бумаги и картона, на которых я делала наброски, а потом эти неудавшиеся шедевры сжигала.

Местность, где мы обитали, была удивительной – меловые горы с редкой эндемичной растительностью. Только посадки сосны портили ландшафт. Мало им дубравы, которая подходила к этому уникальному кусочку степи. Карликовые ирисы, сон-трава и солнечные адонисы – всё так и настраивало на романтический лад.

Подзакусив и уже изрядно выпив, решили подняться на ближайший холм и полюбоваться оттуда поймой речки. Настроение было на редкость несерьёзным и романтическим.

Выбрав самое лучшее место для обзора, я села, расслабленно прислонившись к сосне, таращась то на небо, то на пойму. Шурик пристроился непозволительно близко и явно заигрывал, то поглаживал мне пальчики руки, то щекотал травинкой шею, при этом всё ближе и ближе наклонялся к этой самой шее с явным желанием приложиться к ней губами. А я бы и не возражала. Шурик мне нравился. Понятно, не так, чтобы крышу сносило, но что-то внутри шевелилось. За последние годы мало кто из парней пробуждал во мне определенный интерес. А он его, этот самый интерес, вдруг в некотором роде пробудил. Захотелось мужского внимания. Жили мы под одной крышей, в лесу, только вдвоем, и, конечно, мысли о… так или иначе проскакивали в голове, тем более, что я ни с кем не была… Пропустим, сколько времени не была. Столько не живут, как говорится.

Момент на холме обещал стать крайне приятным. Все располагало к тому, что мы дойдем до поцелуйчиков. Но не судьба.

Со стороны поймы послышался крик:

– Ау, ребята, вы где? Гостей не встречаете?

Шурик расстроено вздохнул, повел плечами, поднялся, отряхнул штаны и помахал руками идущей к нам девушке. Мол, мы тут. По дороге к лесничеству шествовала его непонятного статуса подружка, которая навещала наш домик регулярно. Добираться было далеко и непросто, но охота пуще неволи. При этом она была замужем, имела ребенка и, чтобы я не подумала ничего про их взаимоотношения, каждый свой приезд жаловалась на месячные. Меня это раньше веселило, и было совершенно наплевать на их взаимоотношения. А сегодня... Птица обломинго, щелкая клювом, смотрела на меня унылыми глазами Шурика, а потом полетела, шумно трепеща крыльями.

Мы улыбнулись друг другу и, как мудрые люди, развели руками. Чего в жизни не случается. И того не случается, и этого. И отношений у меня вон сколько лет не случается, хотя, кто виноват? Сама.

– Ступай, друг мой ситный, встречай гостью, – проговорила как можно более безразлично, – а я тут посижу, вермут повыветриваю. Часа полтора-два пробуду, не меньше, так что раньше не ждите.

Шурик тоскливо глянул на меня, понимая, что шанс упущен, и, вероятно, навсегда, вряд ли ситуация повторится, и отправился встречать Нюшу. Потешила свое тщеславие мыслью, что нравлюсь ему больше, значительно больше и серьезнее, чем Нюша. Подумала с некоторой горечью и сожалением о несостоявшемся. Утешилась и рассудила здраво: не готов он к чему-то серьезному. А кому это серьезное нужно? Ему, мне? Не вышло – и пусть.

«И хорошо, – сказала себе, – вот и все, Ася», – и пропела фальшиво:

Только раз бывают в жизни встречи,

Только раз судьбою рвётся нить,

Только раз в прохладный летний вечер

Мне так хочется любить!»

Однако весна, алкоголь, запах цветущей степи разбередили душу. Как же муторно стало. Очень муторно! Стоило ли это возвращение в прошлое такого жгучего, тянущего чувства неприкаянности.

Молодое тело и мозги стремились к взаимоотношениям, но дурацкий опыт все отвергал и охаивал.

Поэтому я с упорством носорога избегала возможности повторения ошибок оставленной жизни. Обходила десятой дорогой все скользкие участки, где могла пересечься с потенциальными кандидатами на лямур. Не поехала к тётке и не встретилась со своим первым мужем, соответственно, мой сын, который должен был родиться уже год назад, так и остался в прошлой жизни. Я ждала чего-то особенного. И сегодняшняя маленькая слабость к Шурику меня саму удивила. С чего бы?

Я в шутку называла себя, дразнила профессиональной девственницей, так сложны и запутаны были мои отношения с парнями. Одиночество прошлой жизни высасывало и губило все молоденькие, тонкие, пробивающиеся ростки интереса. Возможно, флирт с Шуриком сломал бы броню отчуждения, но то, что она затрещала, уже стало некоторым знаком, насторожившим меня.

Продолжение следует