Начать заново

Каждые выходные он садится на поезд и по туннелям высокоскоростной магистрали быстро добирается до родного Дюссельдорфа.

Здесь он провел свое детство. Юность. Выучился в университете и получил прекрасное образование, поспособствовавшее началу успешной карьеры в городе крупнее и весомее. Но все равно, все еще возвращался в родные места к старым друзьям, к привычной компании, где все «свои в доску», и где можно быть самим собой, таким, каким был до перемены в статусе со студента до «конкурентоспособного сотрудника фирмы». Так хотелось продлить настроение беззаботности незадолго до тридцатилетия…

Старая компания пригласила его на уличную «тусовку» позади спального района, ближе к окраине города.

Горящие баки. Громкая музыка из машин. Алкоголь.

Ни к чему не обязывающее времяпрепровождение. Друзья не меняются. Те же темы, та же музыка, да и то же пиво. Пока не меняются… Еще никто не женился, но у всех были девчонки. У некоторых, каждые выходные – разные. Иногда его знакомили с кем-то, и ночь до следующей рабочей недели удавалась еще более полноценной в отдыхе.

- Привет. Ты одна? – в этот раз он сам подошел к незнакомой девушке, стоящей у одного из баков. Она была в светлом шелковом платье на бретелях, похожем скорее на ночную сорочку. – Замерзла?

- Нет. – красиво улыбнувшись ему, она подняла голову и стала рассматривать подошедшего к ней.

- Нет, «не одна», или, нет, «не замерла»? – переспросил он, сделав пару глотков из бутылки, но ответ не успел расслышать, один из друзей, схватив его за плечо и отвернув в сторону, сказал ему прямо в ухо:

- Не суйся к ней - она больная на всю голову! – выкрикнув совет, приятель скрылся в неизвестном направлении.

- Мы можем уйти отсюда? – также громко спросила девушка, не сводящая глаз с проявившего к ней свое внимание.

Прикинув возможность скорого развлечения, парень взял девушку за руку и повел ее через заросли позади оживленной огнем и музыкой, облюбованной молодежью пустоши.

Пройдя сотню метров, он нашел то место, где часто бывал в детстве. Заброшенный частный дом. Чье-то забытое наследство. Пройдет еще тридцать лет, а все еще будет стоять…

- Как тебя зовут? – оставив телефон включенным в режиме фонаря, он положил его на стол и обнял действительно мерзнущую, почти голую девчонку, пожелавшую уйти вместе с ним.

- Лили, а тебя?

- Клаус.

- Очень приятно. Только всё будет по моим правилам... – смело заявила девушка, выскользнувшая из его теплых объятий.

- И будет так же приятно? – усмехнулся он на неожиданное начало спонтанного знакомства.

- Очень приятно! – повторила она, толкнув его в грудь, так что он оказался прижатым ею к стене: - Ты согласен играть по моим правилам?

- Делай, что хочешь. – заинтригованно ответил мужской голос в темноте. Телефон погас. Слишком быстро села батарея, но природные светотени ночи, проникающие в помещение через блеклые стекла окон, предполагали еще более интересный простор для проявления фантазии.

- Скажи: Согласен или нет? – настойчиво требовала девушка.

- Согласен. – он хотел ее поцеловать, но она опустила голову и прикусила ему кадык. Не успев отреагировать на острую боль, следом за ней он почувствовал горячие прикосновения ее губ под подбородком. В своих, едва уловимых поцелуях после весьма ощутимого укуса, она опускалась все ниже и ниже, пока не встала перед ним на колени. Некоторое время он стоял перед ней в ожидании продолжения обещавшего быть «приятным», но она только держалась за его бедра и смотрела на него снизу вверх.

- Ты должен лечь на пол. – произнес ее настойчивый голос.

- Здесь есть диван…

- Ты должен лечь на пол! – потянув его за джинсы, она требовала подчинения своим «правилам игры», после соглашения с которыми пришлось слушаться, несмотря на то, что в доме всюду стояла многолетняя пыль… Сейчас это не имело никакого значения. Тем более, завтра – не будет ничего, кроме воспоминания о самом «приятном».

Повелевающая села на него верхом и снова не продолжала начатое, только смотрела на мужчину под собой и пальцами держалась за ремень на его джинсах. Затем она растянулась на нем во весь рост, легла на его грудь так, будто хотела стать тяжелее, чем была, стараясь всем своим стройным телом вдавить его в пол. Тонкие пальцы побелели от того, с какой силой она сжимала его предплечья и вместе с тем стала покрывать все теми же, едва ощутимыми поцелуями лицо молодого человека, о котором не знала ничего. И как ему показалось тогда, она даже не услышала его имени. Он чувствовал, что эта странная «девчонка» явно не в себе, но его азарт испытать какие-то новые эмоции превышал принцип самосохранения. Он даже не подумал о том, что она снова может пустить в ход свои острые зубы – слишком необычно и волнительно было все то, что она делала после…

- Меня зовут Клаус… - повторил он ей свое имя с рассветом, застегивая молнию на ширинке и разбираясь со своим перекрученным от активной ночи, кожаным ремнем в джинсах.

- Я знаю. – спокойно ответила она, заплетая в косу свои красивые длинные волосы, сидя у окна.

- А ты – Лили? Я правильно услышал вчера? Просто ты…

- Будешь продолжать болтать со мной ни о чем? – раздраженно бросила девушка, обернувшись к собирающемуся уходить.

- Я приеду сюда в следующие выходные. – минуя ее перемену в настроении с улыбкой сказал он, думая, что это звучит как предложение встретиться еще раз.

- Я тебе понравилась? – замерев в удивлении, девушка спрыгнула с подоконника и, подойдя к нему, положила руки на его плечи.

- Ну, да… Это все было… Очень необычно. – разглядывая ее лицо при свете восходящего Солнца, Клаус снова попытался поцеловать ее в губы, но она быстро увернулась, чтобы также быстро выговорить свое:

- Дай мне 20 евро.

- Сколько?! – от неожиданной просьбы, вырвался бессмысленный вопрос.

- 20 евро. Я много прошу? Мне нужно 20 евро.

Молча достав бумажник из своей куртки, оставшейся на полу у двери, парень обнаруживает, что наличными у него осталось только 50 и никакой мелочи. Отдав девушке купюру, он странно посмотрел на нее, прячущую деньги в лиф легкого платья. Раньше он видел такое только в старых фильмах.

- Так мы увидимся на следующей неделе?

Лили выбежала из дома, даже не взглянув на него. А ему хотелось, чтобы она снова смотрела на него так, как смотрела в эту ночь… Такого, он не видел даже в тех фильмах. И, никогда не испытывал такого завораживающего неизвестностью волнения преходящего в томное не похожее на то, что у него было прежде, получение удовольствия от того, что милая молодая девушка может сделать с молодым мужчиной, согласившимся на ее условия. Он ничего о ней не узнал. Не стал расспрашивать никого из знакомых, кто был тем вечером в «тусовке» на пустоши.

Скоростной поезд. Туннель. Снова туннель… Полтора часа. Двести километров.

Дюссельдорф.

Заброшенное «наследство».

Лили в том же платье.

На столе – несколько горящих чайных свечей. В комнате гораздо чище и в воздухе не стоит вековая пыль.

- Ты подготовилась… Ждала меня? – снова улыбка расцвела на его лице, ведь действительно он даже не мог поверить в то, что задуманное им – сбудется. Он пришел сюда в эту субботу по воле чувства и по той же воле получил желаемое.

Такой претворенный в жизнь ход его продолжавшейся фантазии, казался ему невероятно чудесным. С ним происходило что-то, что невозможно было запланировать и это что-то заставляло его всю неделю до очередного возвращения в родной город, жить воспоминаниями о самом завораживающем выходном сексе, который было не сравнить со всем банальным, что было здесь с ним раньше. Не хотелось портить интригу и остроту чувств какими-либо разочарованиями, лишними вопросами с личной информацией друг о друге. Клаус вошел в игру Лили второй раз.

Третий.

Четвертый.

Пятый.

Шестой…

И как они это делают? Как легко привязаться к девчонке! С ним уже было нечто подобное, еще во времена университета. Он встречался и был влюблен. Выстраивал свои иллюзии и представления, которые не соответствовали реальности. Как выяснилось… Однажды, его Любовь надолго пропала, а после он узнал, что она скончалась в каком-то притоне от передозировки. Клаус тогда задавал себе один и тот же вопрос: «Разве не было предупреждений?»

Это было несколько лет назад.

А сейчас он сидел на стуле с туго завязанными за спиной руками. Лили стояла перед ним на коленях и покрывала своими трепетными поцелуями его ноги. Она знала все секреты самых изощренных пыток желанием получить нечто большее. Ни разу не обманув, она после своих медленных ласк, щедро дарила это большее, отдаваясь всей собой на полное удовлетворение покорной «жертвы». Всё в ее «правилах». Самое нежное насилие.

- Где ты работаешь? – без интереса спросила она, поправляя резинки на кремовых кружевных чулках, пока он искал свой телефон, пропавший в дыре диванного покрытия.

- А какая тебе разница? – он не хотел обмениваться с ней никакой частной информацией. Для него уже достаточно было того, что он второй месяц подряд каждые выходные мчится к ней без оглядки. Однажды, это безумие должно закончиться. И пусть в этот раз без трагедии личной проникновенности к той, с которой бесспорно ему нравилось проводить свое свободное время. Но то, в каком ключе это время проходило не меняясь, говорило ему о том, что ничего более социально-адекватного из этой связи он получить не сможет, да и вряд ли того хочет. Все устраивало. Сложилась странная привычка, над трансформацией которой в иной тип отношений он даже не задумывался.

- Скажи… - все еще действовала ее игра, и он теперь уже по инерции делал то, что она просила.

- В «карандаше». – бросил он через плечо, продолжая искать свой телефон внутри дивана.

- Что это значит?

- Это такой небоскреб во Франкфурте. Ярмарочная башня, построенная в виде карандаша или пера ручки. Самое высокое здание…

- Мне нужны деньги. – надев юбку, девушка подошла к нему, как раз в тот момент, когда он, наконец, нашел то, что искал. По той же сложившейся привычке, он достал свой бумажник и протянул ей 100 евро. Она просила деньги каждое воскресенье.

- Мы встретимся на следующей неделе? – каждый раз переспрашивал он, когда она забирала купюру.

- Мне нужно больше.

- Сколько? – жестами пальцев она показала сумму много большую: - Сколько?! У меня с собой столько никогда нет. Зачем тебе?

- Мне нужно сделать аборт.

Девушка стоявшая перед ним в светлой розовой блузке с легкой улыбкой на милом лице, сказала это так просто, будто просила у него деньги на самую обычную нужную женщине косметическую услугу, просто очень для нее дорогую, от того и приходится просить деньги у… Еще вчера он прикасался пальцами к этому розовому шелку на ее груди, крепко держал ее за талию, когда она сидела на нем верхом, претворяя свои потаенные фантазии в жизнь.

- Ты ни с кем кроме меня…

- Можешь спросить у своих друзей. Они никогда со мной не были. – зло усмехнувшись, она утвердительно кивнула головой: - Ты дашь мне сколько нужно?

Клаус, протянув руки, положил их на плечи Лили и, наклонившись, всмотрелся в ее глаза, которые, как ему думалось, не могли соврать. Она действительно знала, что беременна. И действительно, она смотрела на него, как на того, кто больше всех виноват в этом.

- Нельзя делать аборт. – его руки опустились на ее талию и он осторожно притянул ее ближе к себе, желая обнять. Принятие наиважнейшего в жизни факта случившегося, в один момент переменил в нем, то, что он ранее не думал бы изменить ни при каких иных обстоятельствах. Но такая данность была непредвиденно выше сложившейся привычки: – Это мой единственный принцип против твоих правил. Лили? Ты меня слышишь? Я против этого.

- Хах… Значит я найду деньги в другом месте. – ее настроение сильно испортилось, вырвавшись из его рук, она направилась к выходу, но услышав его строгий тон предпочла остаться.

- Если ты это сделаешь, между нами все кончено. Я для тебя хоть что-то значу? Или, ты, и правда больная на всю голову? – он сам не ожидал от себя, что у него вырвется та самая фраза, которую он услышал о ней от своего старого друга еще в самом начале их знакомства.

- А ты такой эгоист? – громко задышав, она стояла перед ним, как ребенок, которому не дают, то, что она хочет, и вытирала ладонью полившиеся по ее щекам слезы вместе с истерикой полного неприятия ситуации: - Такой эгоист, как все! – способная к бурному выражению эротических чувств, не могла внятно объяснить свою позицию при помощи слов.

- Если так случилось… Это уже случилось. Но это же будет мой ребенок. Наш с тобой. – ощутив резкий прилив сил от радостной вспышки моментального осознания того, что он ей говорил, Клаус ничего не объясняя больше, принял твердое решение: - Я заберу тебя во Франкфурт. Мы начнем всё заново!

Следующие выходные были первыми, когда он остался во Франкфурте и не сел на скоростной до Дюссельдорфа. Та к кому он приезжал, теперь была вместе с ним. Он и сам никогда ранее не мог предположить о том, что его распорядок жизни, может так резко переменится. Тоска по чему-то, чего он не мог описать, одолевающая его каждый раз после однообразной рабочей недели, сменилась приподнятым настроем в ожидании невероятно важного события. Еще месяц назад он даже не задумывался о таких положениях, как женитьба и отцовство, а теперь только и думал о том, что вскоре станет родителем и увидит появление на свет своего продолжения. Увидит настоящую новую жизнь…

По документам, что он нашел в сумке Лили, пока она закрылась в ванной на неприлично долгое время, Клаус узнал ее настоящее имя. Уроженка Саксонии, город Гёрлиц – Криста Хельд. Младше его на год.

Ей было трудно привыкнуть к новому месту, и первую неделю они мало разговаривали друг с другом. Только форменные бытовые вопросы. Она даже отказывалась ночевать с ним в одной постели, и уходила спать на диван в гостиную.

Каждый раз, уходя на работу утром, он боялся, что по возвращению не найдет ее. Боялся, что она сбежит, но вскоре выбранная им тактика возымела свое действие вместе со стремительно меняющимся гормональным фоном беременной девушки. Клаус ухаживал за ней, так как когда-то уже ухаживал за той, которая была в его жизни до нее. Цветы, подарки, прогулки по красивым местам и интересным местам. Проходя мимо музея Гёте, она впервые заговорила о себе – сказала, что могла бы здесь работать, что у нее есть соответствующее образование и даже опыт.

Также она рассказала, что воспитывалась бабушкой, когда родители бросили ее. Клаус сказал, что в этом они похожи – его родители тоже давно покинули Дюссельдорф и перебрались в другую страну, когда он только поступил в университет. Они не видели его побед и очевидно не заинтересованы в его личных успехах. Звонят крайне редко, и поэтому ему не придется прямо сейчас рассказывать им о серьезной перемене в его личной жизни. Когда позвонят сами, тогда и скажет, что нужно.

Клаус сделал «Лили» предложение, когда она была уже на четвертом месяце беременности.

Он привел ее на смотровую площадку Галереи Кауфхоф – торговое здание с открытым кафе на крыше и специальным плато для любования «Майнхэттеном».

Франкфурт-на-Майне отсюда был виден во всей своей архитектурной «истории». Это давно уже была – новая история, хоть и слева виднелось нечто оставшееся от Старого Города: большая лютеранская церковь святой Катерины, позади башня «винной» Ратуши… Далекий март 44-го был переходным событием от истинной старины к «старине» выстроенной заново, повторенной в своем облике. Кирпичик к кирпичику. Мало, что уцелело после бомбардировок в своем первозданном виде. Мало «что» и совсем ни «кто».

Справа – новый город с устремленными вверх стеклянными высотками, отражающими в своих окнах настроение неба. В столице банков всегда облачно. Там… в одном из одиннадцати небоскребов у Клауса была работа. Однажды ему посчастливилось удачно занять свое место и, как он думал – это отличное начало успешной карьеры, сулящей счастливую прибыльную жизнь. Он действительно мог позволить себе многое, он мог подарить своей девушке лучший новый телефон, свой она разбила…; лучшую новую одежду - старой было мало и, она теперь была ей мала… Он мог подарить ей самое красивое кольцо в честь помолвки и он это сделал.

Стоя на фоне внушительной панорамы простирающейся над площадью Хауптвахе, предложил ей стать его женой, и она дала свое согласие, приняв красивый подарок. Она всегда радовалась подаркам, как ребенок, будто никто в ее жизни прежде ничем ее не радовал.

Ежедневно узнавая Кристу в ее новой роли, Клаус мог вовсе забыть о том, что когда-то называл ее по-другому, и между ними все было совсем не так, как теперь. Никаких ночей томной страсти и ее самой необычной извращенности в самом специфичном насилии, на которое была способна эта странная девушка. Мог забыть, если бы не первый спор, разыгравшийся между ними на предмет двух вопросов, когда до родов оставалось около месяца:

- Ты не будешь присутствовать. Я не хочу. – говорила она требовательным тоном, отбросив в сторону книгу, которая хоть как-то отвлекала ее от волнения перед предстоящим испытанием.

- Я хочу. Я имею право. – не менее твердо парировал Клаус, садясь с ней рядом, желая успокоить ее воинственный настрой: - Я поддержу тебя.

Было видно, что у нее нет сил настаивать на своем, и также было видно насколько ей страшно и тревожно за происходящее с ней. Она никогда ни на что не жаловалась, но часто закрывалась от него в ванной, а когда выходила оттуда, то не желала, чтобы он говорил с ней и прикасался к ней.

- Нашего сына будут называть Хайнцем. – она снова взяла книгу в руки и бросила это, небрежно перелистывая страницу за страницей, делая вид, что читает.

- Но у нас будет девочка. Ты же знаешь… - наблюдая за ней, Клаус и сам испытывал страх дезориентирующий и поражающий его изнутри. Она казалась ему безумной. Один старый вопрос, повтором прозвучал в подсознании - «Разве не было предупреждений?». В такие моменты он боялся, что совершил страшную ошибку. Нечто все же было сильнее всех опасений – парень смотрел на большой живот той, с которой ему было слишком хорошо и все сменялось, несравнимой ни с чем, радостью. Он с самого первого дня, как узнал о том, что у него будет ребенок, уже испытал к нему любовь, которую прежде не мог найти ни в чем и ни в ком. Однажды обретя это чувство, он мечтал, чтобы оно было с ним всегда, потому что это то, что делало его живым, то, что разрушило его одиночество и тоску здесь… в новой жизни до его тридцатилетия.

- Я никогда не хотела иметь дочь. Ты же знаешь!... – Криста зло отразила ему его же фразу и, поднявшись с дивана, бросила книгу в своего мужа: – Тогда, ее имя будет – Лили.

- Лили? Почему именно это имя? – отложив книгу в сторону, он смотрел на нее подошедшую к окну.

- Лили. Только это имя. Или я сейчас выброшусь!

После фразы полной истеричного шантажа, она сразу же почувствовала его крепкие объятия со спины. Он обвивал своими сильными руками ее руки, держа объятья над животом. А она смеялась над ним. Над тем, что он поверил в ее угрозу.

- Твои друзья ужасно трусливы. А ты – нет. – рассуждала она вслух, глядя в окно перед собой.

- Что это значит?

- Никто из них не переспал со мной. Они сбегали от меня, будто я какое-то чудовище. И только ты один согласился тогда принять мои правила… Вот ты один и виноват во всем.

- Хорошо. – оставалось просто соглашаться со всем, что она говорила в своей привычной отстраненной манере. Клаус всегда держал ее в шаге от того, чтобы разрушить все, что он так старательно выстраивал вокруг нее. Весь уют, заботу, свое доброе внимание. Он старался вести себя с ней правильно. Хотел угодить той, что с каждым новым днем намеревалась «укусить» его как можно больнее. Он и сам начинал верить в то, что во всем виноват, хотя думая и перебирая в голове всю психологию их союза, видел свою вину ее глазами только в том, что не дал ей денег на убийство своего же ребенка.

Во время родов Криста кричала на стоящего рядом с ней. Она кричала, что ненавидит его. Клаус глубоко дыша, старался держать себя в руках и повторял ей то, что говорил сам себе:

- Пожалуйста, выдержи это! Осталось совсем немного!

От ужасных криков и мучений его жены, происходящих под опытным надзором врачей при условии его личного присутствия, у него на какое-то время так сильно заложило уши, что он даже не сразу услышал первый крик своей дочери.

Глухота прошла вместе с каменным напряжением тела. Дотронувшись ладонью до своего лба, он ощутил на коже под челкой волос холодную влагу, стекающую к пульсирующим вискам. И Лили, прижатая к груди матери, больше не кричала. И Криста больше не проклинала его. Долгожданная чудесная тишина.

Об этой тишине он потом мог только мечтать, потому что после выписки, когда он привез Кристу с дочерью на руках обратно домой, все что он слышал это не прекращающийся плач младенца и вой его матери, закрывающейся в ванной и не выходящей к ребенку, требующему ее внимания каждую минуту.

- Есть хорошие специалисты… Пожалуйста, я могу тебе помочь… - когда ему удавалось укачать Лили, Клаус садился на пол в коридоре и говорил с женой через дверь ванной комнаты: - Прости меня. Прости меня за все. Я во всем виноват. Только прости и разреши мне тебе помочь. Такое бывает с женщинами… Я слышал. Депрессия. Это пройдет… Ты меня слышишь?

Ему нужно было работать. Он не мог постоянно возвращаться домой. Он боялся оставлять ее одну. Он думал, что когда ребенок родиться все станет легче и понятнее. Но каждый новый день становился только труднее. Истерика Кристы становилась совершенно невыносимой, стоило только заговорить о найме няни, раз она не справляется сама. Клаус чувствовал, как поддается влиянию ее состояния. Как она это делала всегда - уводила его за собой в свой страшный сон, полный мучительного переживания жизни, в которой невозможно успокоиться и жить нормально, как все. Она не умела, ее никто не научил. И он не знал всего перечня причин, почему она стала такой, а может и была такой с самого рождения. Странная обреченность на несчастье, когда всё хорошо. Когда он старался изо всех сил, чтобы все было хорошо, но при всех условиях, он не мог даже и близко понять того, что ее мучает и что он может сделать еще, чтобы она взяла себя в руки и просто делала то, что должна.

- Я ничего тебе не должна! Я не должна была рожать твоего ребенка! Я никогда не хотела иметь дочь! Ты же знаешь! – кричала она из ванной, и крик сменялся воем полным больного отчаяния, что случилось то, что она теперь никогда не исправит. Для нее все непоправимое было катастрофой. Все лучшее в ее жизни – катастрофически изничтожалось ею же.

Клаус уходил к ребенку. Закрывал дверь в комнату и садился рядом. Ему так хотелось всецело отдаться своей радости встречи с жизнью, что теперь существует от него, но та, благодаря которой это произошло, обращала его светлое переживание в больной надрыв, полный психологической усталости от сражений с ней за ее же рассудок.

Ночью ребенок проснулся и громко заплакал. Отец не мог справиться с этим в одиночку. Кристы уже не было в ванной. Она спала на своем любимом диване. Включенный телевизор был для нее «успокаивающим фоновым шумом».

Выключив телевизор и включив ночник, он присел рядом с ней и она, тут же проснувшись, подняла на него свои красные от слез глаза.

- Пожалуйста, покорми Лили. Пожалуйста… - протянув руку, он погладил жену по щеке и, поднявшись, ушел обратно к ребенку.

Когда она, молча, вошла в комнату, муж отошел в дальний угол спальной и наблюдал, как она делает то, что он ее попросил. Девочка на руках матери тут же успокаивалась. После кормления грудью, Лили спала крепко, и он тоже мог, наконец, полноценно лечь в постель, чтобы проспать хоть пару часов до рассвета.

Клаус все еще не мог выбрать подарок для жены в честь рождения дочери. Он часто приносил ей цветы, и покупал все, что ей было нужно, но выбрать нечто памятное все никак не мог. Приглянулись одни изящные женские часы, но у Кристы очень тонкие кисти рук, какую бы модель он не выбрал, у всех были широкие ремни, была необходима корректировка застежки. Он не хотел, чтобы оригинал подвергался подгонке. Нужно было придумать что-то другое. Прочие украшения – банально, да и Криста их не любила. Обычно носила только кольцо, что он подарил ей и меняла попеременно две пары серег, которые выбрала для себя сама в одном из привокзальных магазинов для туристов еще в Дюссельдорфе, перед их окончательным переездом. Купить ей серьги по своему выбору? Ей нравится все жемчужное… Он вспомнил, как обнимал ее в тот день, когда она сказала ему, что беременна. Этот розовый скользкий шелк ее блузки под пальцами... Как же сильно он тогда сжимал ее талию, когда она трахала его на полу в том самом доме. Он еще не знал… Она требовала, чтобы он держал ее сильнее. Просила сильнее и сильнее…

Серьги из розового жемчуга в белой бархатной коробке с малиновой лентой и букет роз.

Он возвращается домой после работы, держа одно в кармане пиджака, другое в левой руке. Правой достает телефон и набирает ее номер. Короткие гудки. Она сбрасывает. Постоянно сбрасывает. Как давно ее нет дома? Лили громко плачет, пока отец не берет дочь на руки. Разве можно таких крохотных детей оставлять одних? Насколько… Сколько часов жены нет? Сколько ее еще не будет? Когда она будет?! Когда она станет…

Глубокой ночью открывается входная дверь квартиры. Криста стоит перед мужем, вышедшим в коридор. Взгляд, обращенный к ней и голос, взывающий к ее материнскому сердцу, были пронизаны острой болью его отчаяния:

- За стенами плачет ребенок в кроватке. Никто не качает. Не поет Лили сказки…

Слушая каждую фразу, сказанную мужским голосом, она чувствовала, как в ней поднимается что-то очень далекое, личное, точно такое же. Будто она повторяла эхо собственного детства.

Она сняла с себя пальто и, бросив его на пол, подошла к Клаусу, чтобы прижаться к его груди. Он обнял ее в ответ, ожидая, что она снова начнет выть, даже не плакать… Все, что в последние месяцы он слышал от нее – это больной безнадежный вой, стоило ему только проявить к ней хоть какие-то чувства. Но сейчас Криста была спокойной. Он слушал ее ровное дыхание и ощущал перемену в ее движениях. Прежде она его отталкивала, а сейчас опустилась перед ним на колени и, держась за его ноги, очень тихо произнесла:

- Прости меня. Я чудовище. Я ужасная мать.

Клаус почти забыл, как она выглядит с такого ракурса. Будто это было очень давно. Он тогда даже не знал ее настоящего имени.

- Ты хорошая мать. Ты станешь хорошей матерью… - он принялся поднимать ее с пола, и она покорно подчинилась его протянутым рукам. – Пожалуйста, покорми Лили. Криста… - пальцами повернув ее голову к себе, он посмотрел в ее глаза, которые она постоянно опускала вниз.

- Начнем всё заново? – вдруг странно улыбнувшись, спросила она и, взяв в руку его ладонь, поцеловала пальцы, касающиеся ее лица.

Усыпив его бдительность, вскоре она ушла снова. Криста не вернулась домой ночью. Она не вернулась на утро. Весь следующий день Клаус пытался до нее дозвониться, а после - подал заявление в полицию.

Телефон молчал несколько дней.

В «карандаше», Ярмарочной башне, где он работал, был свой детский сад. Ему помогли. Там же ему помогли подобрать няню для вызова домой.

Наступали очередные выходные, когда он не сядет в свой скоростной поезд до родного Дюссельдорфа. Прошло полтора года. Никаких сообщений от друзей. Никаких друзей. Как незаметно прошло тридцатилетие…

Он поднимается на верхний этаж торговой Галереи Кауфхоф. Занимает место за свободным столиком напротив панорамы старого-нового города.

Звонит телефон. Он не верит определителю, в момент берет трубку выкрикивая имя пропавшей:

- Криста?!

«- Полиция Гёрлица. Комиссар Монро. Представьтесь, пожалуйста…»

- Клаус Хоффманн. Это я! Я ее муж! Я подавал заявление! Я…

Его жену нашла полиция совсем другой земли. Криста вернулась в Саксонию. Для опознания тела, следствие изъяло из давно разряженного телефона, сетевую карту и проводило дозвон по каждому номеру. Клаус был единственным, кто ответил.

От звонка с ее номера, подаренного им же вместе с тем новым телефоном, он узнал, что его жены больше нет. Не просто нет в его жизни. Ее больше нет нигде.

А он все еще был над площадью Хауптвахе. Слева – то, что осталось от старого Франкфурта. Точно по центру и справа – новая жизнь в стеклянных высотках разрывающих небо. Сегодня также как и всегда – облачно.

Еще один внезапный звонок. Клаус берет трубку, не глядя:

- Клаус Хоффманн. Я слушаю Вас.

«- У тебя всё в порядке, сынок?» - как давно он не слышал наводящего вопроса любимой мамы? Она просто хотела получить ответ, состоящий их тех же слов.

- Всё в порядке? В порядке… - держа телефон у уха, он взглядом пытался найти башню над старой ратушей. Там на одной из стен есть большая красочная мозаика с изображением святого льющего воду из кувшина на землю. Он уже давно живет здесь, но так и не узнал об этом Водолее и Водолей ли это. Почему именно такая картина. Что все это значит? Или это не вода, а яблочное вино… Римская площадь и французский сидр из яблок. В отреставрированном после войны здании Старой Оперы, больше не играют оперу. Утрачена акустика… Остается только театр. Недалеко от его «карандаша», здание Европейского Центрального Банка. Хорошо, что в «карандаше», есть свой детский сад.

«- Твои дела во Франкфурте по-прежнему идут успешно?»

- У меня родилась дочь. Ее зовут Лили.

«- Ты женился? А кто мать ребенка?»

- Мать… Работает в музее Гёте.

(25-27.8.2021)