17. Предатель

Всё время, пока допрашивали Мартынова, Пашка простоял у двери. Он был рад, что Фомин не приказал ему принимать в этом участие. Сейчас он не ручался, что смог бы бить человека, которого считал, скорее всего, невиновным. И после всего того, что он передумал раньше. После всех своих сомнений, которые теперь уже выкристаллизовались в его голове в одну ясную и чёткую мысль: "Всё, ухожу отсюда. Осталось потерпеть совсем немного".

Он старался смотреть в сторону, в небольшое зарешеченное окошко. Но всё равно не мог не замечать, как Корнеенко удерживает арестованного, заломив ему руки за спину. А Фомин спокойно и даже как-то весело наносит Мартынову удары то в лицо, то в живот.

- Павло, принеси воды! - вдруг услышал Пашка обращенные к нему слова Фомина. Через мгновение он протягивал Фоме графин. Тот вытащил пробку и плеснул в лицо арестованному воды. Мартынов закашлялся и открыл глаза. Фомин, улыбнувшись, взял его за волосы и поднял его голову вверх, внимательно рассматривая распухшее, разбитое лицо.

- А вы неважно выглядите, Владислав Савельевич, - проговорил он всё с той же улыбочкой на губах. - Ну что, так и будете всё отрицать или... - он понизил голос, - или всё-таки чистосердечно расскажете нам, куда спрятали драгоценности?

- Какие драгоценности, Боже... - сиплым голосом отозвался Мартынов, - сказал бы всё... с великой радостью... если бы знал. Но что же я могу сказать, если... всё это ложь? Не бейте меня только... прошу.

Он закашлялся, опустив голову.

- Ах ты, мразь! Ложь, значит?! - выкрикнул Фомин и, опять приподняв голову Мартынова за волосы, другой рукой изо всех сил ударил его в лицо.

Мартынов упал бы, но стоящий за его спиной Корнеенко, успел подхватить его за плечи.

- Сергей Иванович, может хватит, покамест? - буркнул он Фомину. - Глядите, он уже того... сознание потерял.

- Слабоват, - усмехнулся Фомин уже совершенно спокойно. - Но тем лучше для следствия.

Корнеенко подобострастно кивнул начальнику. Фомин опять плеснул в лицо арестованному воды, и когда тот пришёл в себя, отчётливо проговорил ему в самое лицо.

- Это ведь только начало, Владислав Савельевич. Только первый допрос. Не советую вам упрямиться. Рассказали бы всё честно, а?

Мартынов молчал, вздрагивая всем телом.

Фомин отвернулся от него. Со скучающим видом отошёл к столу, открыл уже знакомый Пашке портсигар и закурил. По комнате пополз какой-то сладковатый запах, не очень похожий на запах табака.

- Уведите его! - презрительным тоном бросил Фомин. Сразу же он обернулся к Пашке, и тот заметил во взгляде Фомина лихорадочное, почти радостное возбуждение.

Тут же он с горечью подумал, что участь Мартынова предрешена.

"Конечно, расстреляет, - подумал он, - а перед этим замучает ещё..."

***

Пашка продолжал думать об этом и когда уже вышел за ворота ЧК. На часах было десять минут третьего. Началось время его увольнительной. В голове его постепенно вырисовывался план дальнейших действий. Сначала Пашка хотел было забрать уже все свои вещи, благо их было немного, чтобы уже не возвращаться на территорию ЧК. Но тогда за это время нужно было срочно решить вопрос с Еленой, с билетами, обсудить с ней предстоящий отъезд. Да и женщине, как он справедливо решил, нужно было какое-то время, чтобы собраться. Вещи свои он пока оставил в комнатушке, чтобы не возбуждать лишних подозрений.

"Всегда успею их забрать, - думал Пашка, идя по улице в сторону почтамта. - Да и собирать-то мне особо нечего".

На почтамте он отправил небольшую посылочку матери и Танюхе, вложив маленькое письмецо, сообщавшее, что он переезжает и писать на старый адрес ему не надо.

Он потом сам им отпишет. Закончив стандартным: "У меня всё хорошо, родные мои," - он вздохнул и положил листок бумаги в ящик с посылкой. Там был кусок копченой колбасы из его двойного продовольственного пайка, шоколад для Танюхи и красивые бусы из разноцветных стеклянных горошин. В прошлом письме мать вскользь упомянула, что сестра мечтает о ярких бусах .

"Ей понравится", - подумал Пашка, закрывая за собой дверь почтамта. При воспоминании о матери и сестре к горлу подкатил комок. Он вдруг остро, до боли почувствовал, как сильно он по ним соскучился.

Сунув руку в карман, Пашка нащупал плотные корешки пропусков. Это придало ему сил.

"Всё, - подумал он, - назад дороги нет".

И тут, только сейчас он остановился, вдруг задумавшись об одной, довольно очевидной вещи.

"В ЧК известен мой адрес, - думал Пашка, - что если..."

Продолжать мысль дальше он боялся.

Но он уже знал методы, которыми пользуются представители советской власти. И одним из таких было то, что они вполне могли отыграться на родственниках виновного.

В какой-то мере это было даже в порядке вещей.

"Нет, - Пашка упрямо тряхнул головой, - ничего они им не сделают. Да и до деревни нашей отсюда ехать почти два дня. Неужто поедут? Но мне в любом случае лучше сейчас туда не возвращаться, а то сделаю и матери, и сестре только хуже".

***

Пашка сам не заметил, как ноги принесли его к уже знакомому каменному дому с аркой. Дому, где жила Елена. Ведь встретиться с ней они договорились только на следующий день, как всегда в полдень, в Богословском парке.

"Увидеть бы её хоть на минутку", - подумал Пашка. Он вынул карточку Елены, несколько мгновений смотрел на нее, спрятал обратно в карман. Достал самокрутку, закурил. Стоял Пашка как и в первый свой приход сюда, на противоположной стороне улицы, рядом с керосиновой лавкой.

Он посмотрел на часы. Было уже начало четвертого, и Пашка подумал, что Елена наверняка уже погуляла с Настёной в парке и теперь давно уже дома. Стоять здесь, напрасно дожидаясь её, не было смысла. Но он простоял так ещё полчаса и уже повернулся, чтобы уходить. Сделал несколько шагов, как вдруг как-будто что-то толкнуло его в спину.

Словно какая-то невидимая сила... И Пашка обернулся.

С противоположной стороны улицы шла знакомая ему хрупкая фигурка в темном пальто и наброшенной на плечи белой шали.

Пашкино сердце забилось, как ненормальное. С Еленой была и Настя. Пашка увидел, что дочку женщина с трудом несла на руках.

"Что-то случилось", - мелькнуло в Пашкиной голове и он, забыв и об осторожности и об их конспирации, почти бегом бросился к Елене.

- Леночка! - он ласково дотронулся до ее плеча.

Женщина вздрогнула и обернулась.

- Паша, - выдохнула она, - ты так меня напугал...

- Что с Настёной? - быстро спросил Пашка.

- Да вот, возвращались из аптеки, взяла её сегодня с собой, - начала объяснять Елена, - а она на обратном пути ножку подвернула. Я уже боюсь, что вывих, а то и перелом. Идти совсем не может.

- Сколько раз я тебе говорила, Настя, что без спросу по льду не бегать, - строго обратилась она к девочке. - Видишь, что получилось?

Настя молчала, нахмурив брови. Пашка заметил, что она была бледнее обычного.

- Дядя Паша, - всхлипнула девочка. Пашка увидел пробежавшую по её щеке слезинку.

- Давай-ка её мне, - проговорил Пашка. И пока Елена ещё не успела опомниться, решительным движением забрал из её рук Настю. - Я сам её донесу до квартиры, всё-таки посильнее буду.

Он улыбнулся.

- Но, Пашенька... - тихо проговорила Елена.

И он понял, что она боится. Боится, что кто-нибудь может увидеть их вместе. Увидеть, как он входит в её дом. Или заходит в квартиру.

Пашка быстро оглядел улицу, она была пуста.

- Ничего, ничего, Лена, - проговорил он. И с Настей на руках направился к знакомой парадной, - пошли скорее. Не самой же тебе её по лестнице тащить. Вон, тяжёлая какая.

Елена кивнула и посмотрела ему в лицо. В её больших темных глазах он увидел благодарность.

- Спасибо, Пашенька, - прошептала она.

Настёна обхватила Пашку ручками за шею, и он вспомнил тот страшный день, когда вытаскивал из погреба их горящей избы Танюху. Тогда сестренка точно также крепко обняла его.