02. Банкирша (18+)

После встречи с Эллой Светлана Ивановна заехала в кафе, где на час дня был заказан небольшой обед на тридцать персон. Девять дней отцу отмечали тихо, по семейному. Обстоятельства его внезапной гибели были трагичны и не до конца выяснены. Он занимал в областной полиции достаточно высокий пост, чтобы об этом событии судачил весь город. Служебное расследование ожидаемо для подобных случаев гласило: неосторожное обращение с оружием. Всё как обычно, "золотой стандарт"- "во время чистки пистолета", непредумышленная случайность, сам виноват и всё такое...

В это абсолютно не верилось, тем более после того, как Светлана узнала, что под отца подкапывал его же сотрудник, скорее всего чтобы отжать место в квартирном бизнесе.

Так или иначе, но отца больше нет, и судя по спешным кадровым перестановкам, услуги нотариуса - её мужа Сергея в новые построения не вписывались. Так что если учитывать и внезапно накатившую на того полгода назад депрессию, семьёй теперь рулить оставалось только ей.

В кафе всё было уже заранее приготовлено, в зале столы сдвинуты, последние тарелки со стуком расставлялись, помещение проветривалось.

Поздоровавшись с администратором, Светлана направилась к выходу. До обеда оставалось больше трёх часов. Светлана решила на всякий случай заехать к себе на офис. Сергей исправно вёл приём посетителей, пару человек на диванчиках листая журналы дожидалось своей очереди к нотариусу. Секретарь Ниночка ровным голосом что-то объясняла по телефону. Тут тоже всё было в порядке.

Озабоченная недавним явным нервным срывом мужа, опасаясь за его здоровье, полгода назад Светлана показывала его врачам, но ничего опасного в его поведении они не обнаружили, только переход в некоторую апатию. Именно тогда Света, стала наблюдать даже за построением речи супруга. Она опасалась, что тот мог попасть в суицидальную воронку. По необходимости она изучила как та выглядит: "Первый критерий: сужение контактов. С каждым месяцем, с каждой неделей количество социальных контактов меньше, чем за предыдущий период: "В этом месяце я ходил в кино реже, совершил звонков людям меньше, побывал в кафе меньше...", количество знакомых сужается. Второй критерий - это разделение понятий "смерть" и "самоубийство". То есть неизбежная естественная смерть, и есть - самоубийство, то есть это "не смерть", знак равенства перечёркивается. И третий момент- это устойчивое депрессивное состояние, когда агрессивность во внешний мир больше не срабатывает. То есть всё становится "хорошо", никто больше злости и активных ненависти и отторжения не вызывает, все становятся хорошими."

Нет, за Сергея можно было относительно не беспокоиться, только постоянно встряхивать.А вот об отце она, конечно, вообще не думала, принимая как факт. что у того всегда всё в порядке, он - румян, здоров, полностью погружён в работу и нескончаемые мероприятия - офицерские пьянки, служебные тусовки. Горе приплыло откуда она не ждала.

Светлана вышла из офиса, села в автомобиль и поехала домой к матери.
Мама – Алефтина Степановна вся в чёрном встретила дочь тихо рыдая.
– Светочка, как вы там? Как доченьки?
– Мама, всё нормально, - ответила та ласковым убеждённым голосом, - Девочки пока в школе, но к часу их приведут в кафе.
– А муж?
– Он на работе. Мама, лучше расскажи как ты?
Света подошла к тумбочке, на которой лежала горка конвалют и таблички приёма лекарств.

Табличку с многочисленными пояснениями: что пьётся, что рассасываться, до/после еды, как запивать - большими печатными буквами для мамы составляла лично Света, разлиновав стандартный лист на три части утро/ обед/ ужин. Рядом лежала ещё один лист - полупустая таблица с названиями лекарств и датами. Света проверила насколько прилежно мама ставит в ней "птички" по мере приёма препаратов. Такую дотошность в организации лечения матери она проявила дабы та, с учётом наличия сильнодействующих седативных - ничего не напутала.

Но в семейных планах было ещё и отправить маму после сегодняшнего обеда на месяц к её сестре – в Харьков. Родственники приедут сегодня к обеду, они звонили, что уже подъезжают к городу.

Хорошо. Вот погостят пару дней и увезут маму с собой, пусть там и развеется от произошедшего.
Света понимала, что мама толком даже и не умела жить без своего Ивана – совсем молодой уйдя с работы тридцать три года назад, когда родила дочь, она так навсегда и осталась домохозяйкой. Теперь, в пятьдесят пять она оказалась совершенно одна в огромном доме, где лишь по двору бегали две овчарки, да подвал был набит законсервированными ею разносолами и вареньями.


– Мама, что тебе папа последние дни рассказывал? – начала Света запланированный давно разговор.
– И ты теперь начинаешь? – вспылила та, – Меня уже спрашивали и спрашивали.
– И что ты им ответила?
– Иван никогда мне про работу ничего не рассказывал. Никогда. Пришёл домой, снял мундир, переоделся в треники и всё.
– Хорошо, мама. Но он же при тебе по телефону разговаривал?
– Ты же знаешь как нынче все разговаривают. "Встретимся. Обсудим", - вот все разговоры.
– А с кем "встретимся"?

Долго, по слову вытягивая из матери всё, что было той известно об отцовской работе и круге его друзей, Светлана пыталась найти простую и понятную версию произошедшего. Застрелился ли отец? Или его убили? В обоих случаях есть виновник, и его цель – понятна.

Отец естественно официально не владел никаким бизнесом, не расследовал никаких особых криминальных дел, так что отжимать у него было нечего, кроме одного – налаженного потока информации. И кто-то захотел отодвинуть его. Очевидно, что тот, кто занял теперь его место.

Но сама должность ничего не решала, надо было теперь выйти на папиных бизнес- партнёров, чтобы замкнуть на себе связь заново. Партнёрам совершенно безразлична судьба Светланиного отца, и они сами выйдут на контакт в поисках новой связи для продолжения успешного бизнеса, здесь исключительно вопрос времени и личного доверия.

Кто же займёт его место?

Света заварила себе кофе, и в ожидании уже подъезжающих к городу родственников присела в гостиной. Её мама, запив очередную горсть таблеток, подсела к ней.
– Когда это произошло, то наверное не прошло и часа, как к нам в дом нагрянула целая толпа. Они вызвали меня в зал, усадили в кресло, рядом села по виду медсестра, и они начали шманат наш дом. Ходили со своими приборами, что-то простукивали. Я не знаю, что они искали, – мать попробовала зарыдать, но медикаменты ей эту возможность заблокировали.
Дальше она говорила каким-то чужим отстранённым голосом:
– Забрали из кабинета отца всё, что смогли придумать: его блокноты, компьютер. Сейф попробовали вскрыть, спрашивали меня, но я действительно не знаю как он открывается. Отец мне никогда этого и не говорил, он там хранил своё оружие. В конце концов приехал их специалист и вскрыл. Выгребли всё, оставили мне лишь опись.
– Дай мне её посмотреть, – попросила Света.
Мать принесла картонную белую папку и протянула её дочери.
Светлана стала изучать опись: валюта, деньги - немного, три охотничьих ружья... Ничего существенного.
– Я так рада, что хоть вы не с нами в одном доме живёте, что вас это не коснулось, – сказала мать.
– Может ещё коснётся, – вздохнула Светлана, сфотографировала документы, закрыла и отодвинула папку.
– Кофе уже остыл, – заметила она и пошла сделать себе другой. Ей хотелось именно горячий.

Она сидела и думала, что самоубийство полностью исключается. Отец не мог бросить семью не закрыв вопросы по жене. Если бы он действительно собирался, то как-то бы о ней побеспокоился.
– Мама, а папа тебе последнее время не предлагал куда-то съездить. К родственникам, там – погостить.
– Не предлагал. С чего бы. Мы всегда вместе ездим, – ответила мать.
Света стала чуть не дословно спрашивать, что отец в ближайшее время говорил, как он вообще строил фразы.Она пожалела, что редко с ним общалась.

Вспоминая как психологи предварительно вычисляют суицидалов, она пыталась выяснить было ли в поведении отца что- либо похожее. Как там на лекциях объясняли: "Никогда не забывайте, есть достаточно сильный по модулю агрессивный компонент, если этот компонент не направлен во вне, то он направлен вовнутрь. То есть, разговор, о том, что "все козлы" всегда есть. Чем больше я говорю: "Все козлы," тем меньше я обвиняю себя. Это постоянная установка апатичного человека, у него не будет никогда ни язвы, ни астмы, ни всего остального, он себя любит до бесконечности. Всем остальным рядом с ним достаточно тяжко". Но Светин отец был совершенно другим, уж кем - кем, а апатичным он - служака точно не был.

Чему там ещё учили. Света вспоминала: "Чем сильнее происходит невротизация, тем больше разговор "все козлы" переводится в разговор: "А всё таки козёл - я". Самооценка этого слова не допускает, поэтому фраза: "Я козёл" превращается в невербальный вид: "Я должен получить удар под дых в буквальном виде", но молча, без оскорблений. То есть я начинаю сам себя без вербалных оскорблений избивать, начинается суицид. Поэтому всегда внешняя агрессия исчезает. Если человек начинает вещать: "Вот! Все мерзавцы, все меня обижают, подонки такие. Всё! Пойду повешусь!" можете совершенно спокойно всё игнорировать - повешения не будет, потому что кто-то виноват в его проблеме. А вот когда никто не виноват и никого напрягать мы этим не будем, тогда повесится точно. Если обвинения во вне есть, то обвинения вовнутрь не будет, суицида не будет со стопроцентной гарантией. Модульная величина по вектору направлена или во вне, или внутренне."
Мысль о самоубийстве отца была Светланой окончательно отброшена. Ни в чём в поведении отца не угадывались даже намётки на его склонность к подобному поступку. Она вспомнила, как в недавней проблеме с ожидаемой проверкой документов тот сразу набросился на её мужа, рассказывая кто и чем должен заниматься, и что если у Сергея с нотариальными заверениями что и не так, то уж точно не по вине отца.

Неосторожное обращение с оружием? – вычисляла дальше Светлана. Сказки для гражданских, он же не курсант был. Но судя по тому, что обыскав весь дом, не нашли никаких нычек, то всё же к обыску отец был готов. В доме ничего, кроме зарегистрированного охотничьего оружия так и не нашли, хоть искали пещеру Али Бабы.

Во дворе раздался лай, приехали родственники и Светлана встала встречать гостей.