Перекур

Он был стар и часто просыпался по ночам. Просыпался и лежал, не открывая глаз. Если их открыть, то при свете ночника возникала обыденная картинка - стол, стул, книжные полки, кресло, старый диван. Еще тумбочка рядом, с сигаретами и пепельницей. А если не открывать, то под веками оставалась темнота. И каждый скрип снаружи делал вещи в комнате живыми.

Все звуки там делились на давно ему знакомые и редкие новые. Вот захрустела пружина боя в часах, нарушая их мерное тиканье. Молоточки он когда-то заглушил, уж очень громко и бесповоротно они бумкали, но по жужжанию механизма легко определялось, который час пробит. Вот скрипнули старые полы. Потом, протяжно и с хрипотцой, как старый курильщик, выдохнуло кресло. Старик всегда посмеивался, усаживаясь в него с книгой и слыша этот звук. "Терпи, дружище, мы еще не всё прочли" - говорил он. Вот зашелестела занавеска, обмахнув ночной пейзаж в раме окна. Все сегодняшние звуки были хорошо знакомы. И тут, внезапно осознав, что сам-то он лежит на диване, а не сидит в кресле, старик открыл глаза.

Испугать его было уже трудно, а вот удивить - можно. В кресле расположилась странная фигура в ярком и цветастом балахоне с капюшоном, скрывавшем лицо. В одной руке у неё была сигарета, в другой - грабли с отполированной временем рукоятью и редкими, но крупными зубьями. Лицо в капюшоне было невозможно толком разглядеть, оно всё время меняло очертания и словно плавало в туманном мареве.

Фигура вздохнула и спросила глубоким контральто:
- Прикурить дашь?
- Да пожалуйста, - он лёжа взял зажигалку с тумбочки и протянул, стараясь унять дрожащие руки. Сердце колотилось. Не от испуга, а от непонимания происходящего.
- Не-е-е, ты сам. - фигура махнула граблями. - Руки заняты.

Старик приподнялся и щёлкнул зажигалкой. Фигура затянулась внутри капюшона и молча выпустила струйку дыма.
- Грабли зачем? - спросил он первое, что пришло в голову.
- Грабли? Да так, атрибут. Мешаются вечно, заразы. Но положено. Иногда роняю по забывчивости. Не замечал разве?
- Я? Не понимаю... Вы кто?

Фигура тихо рассмеялась. Поёрзала в кресле, устраиваясь получше и пыхнула дымом в потолок.
- Зови меня Жизнью. Своей. И давай на ты. На брудершафт не пили, но знакомы изрядно.
- А вы... ты зачем? - он растерялся, - Тут?
- Да я, собственно, тут всегда. Но вообще-то поговорить хотела. За меня. - снова рассмеялась она. - Давно хотела у тебя одну вещь спросить...

Фигура снова затянулась и из капюшона поплыли вверх аккуратные колечки дыма. Старик успокоился, отбросил плед, давным-давно подаренный женой, спустил ноги с дивана, уселся поудобнее и тоже закурил.
- Значит, ты - Жизнь. Моя. Да... не ожидал. Так что вы... ты хотела спросить?
- Скажи, вот тогда, в двухтысячном, ты хлопнул дверью и ушел. Почему?

Он прикрыл веки, извлекая из глубины давно запрятанные от себя воспоминания. Хорошо и тщательно забытое крутанулось в груди болью. Резануло и притихло в ожидании.
- В двух словах не получится. Да и надо ли? Я тогда просто понял, что больше не могу. Это был мой выбор и я принял решение. Может и неверное. Но я... - он помолчал. - Я ни о чем не жалею.
- Вот оно как, - задумчиво протянула Фигура. - Значит, всё-таки Поступок. А я-то всё сомневалась, не Судьба ли руку приложила. А ты сам с усам. Всю меня тогда изломал. Еле выкарабкались. Оба.
- Так уж вышло...
- Да я не в претензии. Давно дело было. Просто хотела знать.

Они замолчали. Докурив, молча погасили в пепельнице сигареты. Фигура стряхнула случайный пепел с колен и встала.
- Ладно, что хотела, спросила. Пойду я. Мне смену сдавать.
- Смену? Кому?
- Догадайся...

Он кивнул головой. Фигура одернула балахон и направилась к двери. Сделав пару шагов, обернулась.
- Ну, бывай. Может встретимся еще.
- А разве такое бывает?
- У них там, - она махнула граблями вверх, - всё бывает... Разберутся.

Старик проводил её глазами. Посмотрел, как тускнеет балахон в темноте коридора. Потом снова улегся на диван, нашарил плед и укрыл ноги. Закрыл глаза, возвращая ночь и тишину. Прислушался. Всё снова было как обычно. Мерно тикали часы. Шуршала занавеска. "Значит, бывает. Такое. Там, у них" - подумал он и улыбнулся, вспомнив грабли.

Из прихожей доносились тихие голоса.