Дуриан

Вокруг лишь мрак и пустота, ничего более. Чёрный занавес неба затянулся у меня над самой головой, и в воздухе повисла тишина. Я видел одну лишь пустоту.
Всё застилала беспросветная мгла, которая то замирала, то с резким и глухим звуком снисходила на моё тело, заставляя чувствовать, как весь мир дрожит и поддаётся её злой воле. Из неоткуда появились ступени. Они раскрывались передо мной как раскрываются цветы перед путником, как раскрываются сердца людей, нашедших родственную душу. Закрученной спиралью ступени уходили высоко к чёрному небосводу и там же исчезали, растворяясь в нефтяных потоках. Неловкими шагами я преодолевал одну за другой, в то время как всё тело сковывало сомнениями и страхом, быть поглощённым таинственной бездной.
Неожиданно рядом с нависшей лестницей стали появляться такие же застывшие в пространстве двери, закреплённые на невидимые человеческому глазу канаты, и тянувшиеся с самых беспросветных уголков вселенной. На дверях не было ни ручек, ни петель. Своим белым фасадом они олицетворяли равнодушие, а от каждой трещинки так и веяло холодом. Немыслимо, ведь какой-то безумец смастерил всё это. Да, только безумец мог превратить столько деревьев в пышущие скорбью доски. Из них следовало бы сделать гробы, нежели создавать наполненные искренней надеждой порталы, за которыми плутающий и одинокий мужчина будет искать последнюю надежду на спасение. Я всё же решался подойти к ним поближе, после чего двери широко распахнувшись, обнажали свою пустоту и затем полностью пропадали, поднимая за собой лёгкий ветер, который с неподдельной радостью задувал огонь моей тлеющей души. Я продолжал двигаться дальше. С каждым шагом из-под ног отчаянно вырывался звук, будто бы пленённый до этого долгие годы, и, обретя долгожданную свободу, он испарялся во всей этой темноте, оставив лишь гул в ушах, как напоминание.
Вдруг отовсюду стали выползать тысячи змеиных хвостов. Они переплетали ступени, обвивались вокруг моих ног, со скрежетом проводя острыми чешуями по коже, оставляли за собой яркий бордовый след. Лестница захлебнулась змеиными телами, и под бурлящими потоками яда она исчезла с моих глаз. Кое-где на ступенях оставались последние островки, на которых еще можно было спастись от всего этого безумия. Аккуратно переступая, я иногда останавливался, чтобы пропустить особенно большую гадину, а иногда наоборот, стремительно перескакивал вдоль лестничных пролётов, каждый раз вырываясь из змеиных оков. Вслед за дьявольскими хвостами из бездны стали выбрасываться обугленные женские руки, с длинными и сколотыми на углах ногтями. От рук несло гнилью, и с каждым своим ударом об края ступенек, они оставляли тёмные сырые пятна, в отражении которых я мог разглядеть собственное лицо. Подниматься стало ещё труднее. Я то и дело избегал всяческих попыток схватить меня: то прислонялся вплотную к ледяной лестнице, зажимая голову меж липких чешуй, то с силой одёргивал ухватившую меня руку. На крутом повороте, где лестница резко обрывается и меняет своё направление, я совершенно неожиданно споткнулся, но всё-таки сумел удержаться на очередном островке, окружённом со всех сторон поваленным лесом кистей и скрюченных пальцев. Я решил, что могу немного перевести дыхание, как вдруг появившаяся из небытия костлявая рука всей своей мощью толкнула меня прямо в грудь, и на мгновенье я перестал дышать, а после камнем полетел в самую бездну, которая уже давно ожидала моего появления, раскрыв свою омерзительную пасть.

Скрипучая дверь, ведущая в тамбур, со всей силой ударилась железным язычком об фиксатор, от чего весь вагон задребезжал. Я тут же открыл глаза и увидел, как передо мной мелькают фигуры людей, несущие большие комки смятого белья. Большинство пассажиров уже не спали. Утреннее солнце насквозь пронизывало своими лучами листы газеты в руках пожилого мужчины, облокотившегося на трясущуюся оконную раму. Где-то в конце вагона, скрывшись за походными сумками с едой, люди пили чай и, между прочим, обсуждали самые обычные житейские дела. Моё трёхдневное путешествие подходило к концу, я порядком устал и был бы рад поскорее оказаться в городе, чтобы наконец-таки сбросить с себя поклажу и отдохнуть от дорожной суеты. Приснившийся кошмар уже успел выветриться, и стало казаться, будто бы его и не было вовсе. Немного посидев на краю матраса, я принял решение подышать воздухом, чтобы наверняка избавиться от дурных мыслей. Медленно пробираясь в узком проходе, в который то и дело выбегали дети или появлялась чья-нибудь нога, я проходил мимо отсеков и видел уже запомнившиеся мне лица. Трудно сказать, что люди чем-то отличались друг от друга, ни в одном я не видел индивидуальности, ни один из них не вызывал у меня каких-либо чувств. У каждого можно было разглядеть легкую печаль в глазах, то ли от того, что они покидают родной дом, то ли потому, что впереди их ничего не ждёт. Я ощущал все витавшие в душном воздухе эмоции и невольно впитывал всеобщую тоску в свою душу. Удивительно, но за три долгих дня, проведённых в поезде, я так и не нашел себе собеседника, не познакомился ни с одной приличной девушкой, и даже не обмолвился парой слов с проводником. Сердце наполнялось противоречиями, и необъяснимое чувство отталкивало меня, каждый раз, как я пытался подсесть к кому-нибудь. Мне ничего не оставалось, кроме как одиноко справлять вечера перед окном, держа в руках уже надоевшую книгу.
Погружённый в мысли, я почти было дошел до выхода, но тут на глаза мне попался обрывок из газеты. Он висел прикреплённый скотчем к верхней полке и с каждым разом вздрагивал, когда кто-нибудь открывал дверь. На нём был искусно нарисован неизвестный мне фрукт, вероятно произрастающий в одной из тёплых стран, и так сильно похожий на огромный ананас, покрытый ореховой кожурой. Чувство любопытства взяло верх над моим телом и я, сам того не понимая, потянулся своей рукой к оборванному листку, чтобы поближе рассмотреть так заинтересовавшую меня находку. В то же мгновение, я услышал настолько чистый и прекрасный голос, который только может иметь человек, такой голос, который не то чтобы тело, а всю твою душу заставит встрепенуться и расцвести.
- Извините - сказала мне девушка, которая сидела напротив выросшего на бумаге фрукта.
Её было не видно за свисающим одеялом, поэтому я успел испытать невольное чувство смущения, будто бы был застукан за чем-то непристойным.
- Ох, прошу меня извинить, просто у Вас тут… - с дрожью в голосе я попытался объяснить, что происходит, и от чего я так вероломно вторгаюсь в чужое купе.
- Ах, вас привлёк этот рисунок? Я, признаюсь, сама уже который день не могу от него оторваться, гадаю, на что же он всё-таки похож.
Она смущённо улыбнулась, и тут я почувствовал, как внутри меня что-то зажглось.
- Так значит, Вы не знаете что это?
- К сожалению, нет.
Я попытался изобразить искреннюю разочарованность, чтобы скрыть от неё самое главное чувство, но как мне теперь кажется, она всё поняла ещё с самого начала.
- Простите, что угостила Вас ложными надеждами – она говорила это с той же улыбкой на лице и тем же нежнейшим голосом, от которого моё тело покрывалось тысячами цветов из мурашек, и я по-настоящему пропадал внутри самого себя.
Случайные встречи всегда такие непредсказуемые, и от этого, наверное, такие приятные. Я и не подозревал, что простое человеческое любопытство может стать причиной новых открытий или новых знакомств, которые затем огромным пластом разделят твою жизнь на «до» и «после». Каким-то абсолютно непонятным образом мы разговорились, и я решил остаться у неё ненадолго. К большой удаче, в купе кроме нас не было ни души, и мы смогли заполнить его до краёв нашими чувствами.
Поезд, казалось, стал ехать быстрее, неизбежно отсчитывая оставшееся время, но я этого практически не ощущал. Мы тонули с ней в прекрасном и искреннем океане слов, раскрывая себя изнутри. Я задыхался от счастья и слеп от красоты её мыслей, никогда прежде я не испытывал такого наслаждения от простой беседы. Она поражала меня своим умом, поражала своей открытостью, в каждой фразе я находил частичку себя и ещё больше удивлялся тому, как сильно мы с ней похожи. Поднимаясь на самые неприступные вершины, выше которых, казалось бы, нет ничего на свете, она всякий раз протягивала мне руку и вместе мы поднимались на новую высоту, доказывая самим себе, что нашему с ней счастью нет предела. Внутри меня всё закипало от истинного восторга. Под наш разговор попадали абсолютно любые вещи: от глубоких рассуждений о смысле жизни, о современном искусстве и даже о планах по захвату власти, до ребяческих споров о том, в какую же всё-таки сторону бегут волны в озере. Иногда я останавливал свой взгляд на её бесконечно нежном лице, пока она так живо рассказывала мне о чём-то, и никак не мог понять, где же она была до этого, почему за такое долгое время, проведённое в этом проклятом поезде, я так и не разглядел её среди всех тех белых лиц, с которых жизнь давно смыла краски. Распадаясь на тысячи сожалений, я корил себя за то, что не отыскал её раньше.
Время шло, вагон всё сильнее наполнялся шумом и предвещал о приближающейся станции. На фоне всеобщей суеты я был прикован к ней взглядом и сердцем. Весь остальной мир стал таким малозначительным, и теперь единственное, что я различал, были её бесконечно добрые карие глаза напротив, в которых я видел отражение всей своей жизни.
Неожиданно дверь в тамбуре с лязгом открылась и в ней, точно размазанная по бумаге клякса, показалась фигура проводника, державшего в одной руке треснутый фонарь, а в другой небольшую кожаную папку, из-под которой виднелись корешки билетов.
- Подъезжаем к Адлеру! До полной остановки с мест не вставать! – раздражающим голосом прокричал он, после чего немного откашлялся и медленно пошёл в сторону выхода.
Его слова оглушили меня, и несколько раз дрожь стремительно пробежала по всему телу.
- Как? Уже? – воскликнул я и в то же мгновение озабоченно вывалился в проход, чем напугал свою новую знакомую. От безысходности я то поворачивался на неё, то судорожно оттягивал рукав, чтобы посмотреть на часы. Сердце предательски разрывало грудь, лоб заблестел лёгкой испариной, и дыхание стало таким частым и громким, что могло бы заглушить шум самого поезда.
Могут ли слова передать чувства, которые я испытал в тот момент? Храм моего счастья рушился, прямо на моих глазах из него исчезали все те прекрасные вещи, о которых она успела мне рассказать. Я видел как мародёры выносят наши незрелые чувства, как еретики оскверняют мои мечты, как безжалостно они поджигают за собой мосты, не оставляя и капли надежды на возвращение к былому блаженству. Пытаясь найти в её глазах убежище, маленький домик на краю степи, в котором мы бы укрылись от несовершенства этого мира, я видел лишь волнение, которое скрывалось за улыбкой. Оказалось, что она едет дальше, и её станция будет через несколько часов после моей. Я никак не хотел мириться с этой мыслью, я не мог поверить, что должен отказаться от этого удовольствия, от этого огня в глазах, от той страсти и урагана чувств, который вскружил мне голову и позволил окунуться в сказку. Я не мог поверить, что должен отказаться от неё. Вся несправедливость жизни теперь лежала прямо передо мной и будто бы насмехалась над тем, каким же наивным дураком я был. Мне хотелось провалиться сквозь землю, хотелось умереть, вернуться в свой сон и отдать себя на растерзание змеям, отдать свое тело тысячам чёрных рук, чтобы те вырвали моё сердце и избавили меня от этой страшной боли. Я не переставал смотреть на неё, пытаясь запомнить каждую деталь, чтобы потом бессонными ночами приглашать её в свою голову и продолжать наши бесконечные разговоры.
За окном послышался скрип колёс. Поезд остановился и принялся тяжело дышать после долгого путешествия. Я чувствовал, как угасаю, чувствовал, как безысходность вплотную подобралась ко мне и уже острым лезвием ножа скользит по моей шее. Чувствовал, но не переставал смотреть на неё…

Никита Калыгин 2018г