23. Летние каникулы. Научи меня любить. Стать лучше

- Ксюш, поела бы чего... – Татьяна Николаевна поставила на прикроватную тумбочку чашку со сладким черным чаем. - Вот, хотя бы попей.

- Я не голодна, - буркнула Ксюха, не поворачиваясь к матери.

Она уже третьи сутки проводила, лежа на диване, завернувшись в плед и уткнувшись носом в стенку. Почти не вставала, не принимала ванну, не расчёсывала волосы. Еда оставалась нетронутой, света под вечер девушка не зажигала, компьютер и телефон - выключены.

Татьяна Николаевна подошла к окну. Покрутила горшок с полузасохшим растением. В пластиковой зеленой лейке в виде слоника с длинным тонким носиком вместо хобота к донышку присохли соринки. Подоконник уже давно не протирали: в уголки забились остатки рассыпанной земли и опавшие листочки.

Ветер волочил по асфальту бесхозный пакет. Старушки покинули лавочку у подъезда. На небе расползалось чернильное пятно, предвещая скорое ненастье. И мимо домов спешил один из соседей, упитанный старичок, еле поспевая за бегущей вперед него болонкой, натягивающей поводок. Собачка ужасно боялась грома.

- Какая трагедия… - проговорила женщина. – Какое же горе родителям! Совсем же недавно я и Мишу, и Сережу видела. Миша вообще с тобой в одной школе учился. Да, Ксюш? И в лагере вы в одном были. Да вот недавно мать его встретила. И тут раз. Был и нету. Ну, вот куда их понесло на машине-то?.. Школу даже не закончили.

Татьяна Николаевна присела на край дивана. Провела рукой по колючей поверхности пледа, под которым свернулась калачиком ее дочь.

- Вот верно люди говорят – Господь отвел. Я ж Его теперь каждый день благодарю, что вовремя тебя из той компашки выдернула. А то страшно подумать, что бы мы сейчас делали…если бы, и ты там оказалась, с ними… - мать вытерла глаза краешком воротника домашнего платья, тяжело вздохнула. – Похороны скоро. Молодые же совсем… Ох!..

Ксюха молчала. Слова матери звучали для нее как речь диктора с экрана телевизора. Говорит он о чем-то, о чем-то постороннем, что тебя не касается. Хочешь слушай, хочешь оставь фоном и занимайся своими делами, надоело – выключай. Только дотянутся до «пульта», попросить мать уйти сил не было.

- Ты меня сильно беспокоишь в последнее время, - продолжила Татьяна Николаевна. – Как ты себя чувствуешь, дочь?

- Нормально… - тихо ответила девушка.

- Так из-за Гарика переживаешь? Или как его там звали? Игорь? Ох, Царствие ему небесное, - женщина перекрестилась. – Я понимаю, доченька, отношения у вас были какие-никакие. Да, тяжело…

Татьяна Николаевна потрогала Ксюхин лоб, попробовала присмотреться к дочери, но та только сильнее завернулась в плед.

- Ксюшенька, - наверное, впервые за долгое время она назвала дочь так ласково, - может, хочешь поговорить? Я тебя выслушаю, обещаю.

Ксюха отвернула уголок пледа, приподняла голову.

- С чего такие почести? – спросила она; голос звучал устало и безрадостно.

- Ты же моя дочь. Ну не могу я смотреть, как ты угасаешь на глазах. Аппетита вон совсем нет, ты же ног таскать не будешь скоро. Что с тобой творится? Ты не беременна?

- Нет, - резко ответила Ксюшка. – И говорить мне не хочется, мамочка!

Женщина медленно поднялась. Оправляя подол платья, направилась к двери.

- Мам! – окликнула вдруг Ксюха.

Татьяна Николаевна обернулась. Дочь сидела на постели, растрепанная, озадаченная и умоляюще смотрела на мать.

- Слушаю, дочка, - женщина вернулась на место, приветливо улыбнулась, стараясь расположить к беседе.

Ксюха мялась, подбирая слова. Волосы липли к лицу и закрывали обзор на окружающий мир, на комнату, на мать, на то, что творилось за пределами дома, улицы, городка. Сейчас захотелось убрать эту завесу, раскрыться, расправиться. Выплеснуть то, что наболело, то, что тяжким камнем лежало на плечах и душе, давило, тянуло вниз, к земле, убивало раз за разом, но не могло прикончить окончательно.

И Ксюха начала рассказ. Она рассказала, как приехала в лагерь, как ни с кем не могла ужиться, как познакомилась с невероятным парнем, который так же внезапно, как появился, исчез из ее жизни, и что от него ничего не осталось. Только воспоминания: о деревне, о лете, о лошади по кличке Сивка, о бабе Марфе и ее поросятах, о качелях и яблоневом саду у храма. Вот и все, что осталось…

- Он как будто был моим Ангелом-Хранителем, а теперь у меня нет Ангела… - закончила девушка.

- Так значит, вся тоска именно по тому мальчику деревенскому? – уточнила Татьяна Николаевна.

Ксюха утвердительно закивала.

- Я сама во многом виновата! – опустила глаза девушка. – Я сама удалила номер. Я не знаю, как с ним связаться? И даже не знаю, стоит ли?..

- Думаю, что нет, - покачала головой мать. – Навязываться молодому человеку, который отверг твою любовь – последнее дело. Он, скорее всего, в город уехать хотел. Или от безделья маялся, вот и лил тебе сироп в уши. Что им там делать-то, в деревне?

- О, мам! – усмехнулась девчонка. – Поверь, дел у них там полно.

- Ладно тебе! Жила я в деревне, - отмахнулась женщина. – Лет в десять-одиннадцать постоянно к бабке с дедом ездила. Картошку даже копала. Что тебе ещё сказать, дочь? Если он сплетням о тебе поверил, то грош цена такому кавалеру. Любил бы по-настоящему, не поступил бы так.

- А ты мам? Ты же сама поверила в слухи обо мне. В начале смены. Скажешь, этого не было?

Мать нахмурилась. Пождала губы.

- Знаешь, Ксенька, мы тогда отдыхали, и тут такие известия свалились. Как я должна была отреагировать? По головке тебя приехать погладить?

- Может, поддержать меня, - подсказала Ксюха.

- В чем же? – распрямилась женщина. – Чтобы дальше ты вела аморальный образ жизни? – но тут же притихла и тихо добавила: – Что в итоге чуть было не случилось…

- Я не могу его забыть, он у меня из головы не выходит, - всхлипнула Ксюха.

- Первая любовь редко забывается, - улыбнулась Татьяна Николаевна. – Ничего, не переживай. Время пройдёт и поверь, девочка моя, ты будешь вспоминать ваши встречи с особой теплотой, но без грусти. Знаешь, как было у меня? Мой сосед по парте. Смешной мальчишка, неказистый, с рыжей шевелюрой. Каждый день он приносил мне цветы, которые у подъезда выращивала его бабушка, портфель мой носил, у подъезда ждал. Потом его семья переехала в другую страну. Нельзя сказать, что у нас были чувства, но этот период был очень светлым. Можно иногда вспомнить и улыбнуться. Сейчас он вроде большим человеком стал. Не знаю точно…

- Думаешь, Ваня мог меня разлюбить? – спросила девушка у матери.

- Я не могу этого знать, - ответила та, - но если он любит тебя, действительно любит, то найдет. И ничто ему не помешает. А если нет, Ксенька, то и думать о нем не стоит. Посмотри на себя, дочь, выглядишь очень неважно. Вся бледная, осунулась, чумазая. Так нельзя. Мужики того не стоят.

«Кто бы говорил!» - захотелось выкрикнуть Ксюхе, но она только растянула губы в милой улыбочке и кивнула матери в знак благодарности за оказанную моральную поддержку. За окном в это время громыхнуло, и уже через секунду в стекло ударились крупные дождевые капли. На улицу раздался визг, видимо, кто-то не успел добраться вовремя до укрытия.

- Скоро же учебный год, - напомнила мать, поглядывая на небольшой календарь на стене, - надо купить всякого: тетрадей, ручек, вещи обновить. Ты сама, дочка? Или с нами на машине?

- Я сама, - ответила Ксюха и взяла чашку с тумбочки.

Чай уже давно остыл, но все равно был вкусным, даже сохранил в себе некий аромат.

- Бутербродов сделать? – поинтересовалась Татьяна Николаевна.

- Спасибо, мам... – слабо, но искренне улыбнулась девчонка.

- Не за что, - улыбнулась в ответ женщина.

***

Школа действовала на Ксюху удручающе начиная класса с шестого. Тогда же она сильно скатилась по отметкам. Тогда же возненавидела раннее пробуждение и полюбила простуду. Тогда же зарубила себе на носу, что настоящей дружбы не бывает, по крайней мере, с ней такого точно произойти не может.

Оставался последний год обучения в школе. Ничем не отличающийся от предыдущих. А ведь могло бы быть и иначе. Но не будет. Не будет поддерживающих звонков и смс-ок от Ивана Местного, не будет его чистой лучезарной улыбки на присланных фотографиях. И не потому, что призвался в армию, много работает или далеко живет, а потому что банально покинул скучную бесцветную Ксюхину жизнь.

Натянув первые попавшиеся штаны и забрав волосы в небрежный пучок, Ксюха вышла из дома. На городском рынке она с безразличным угрюмым видом скупала необходимое для учебы. Неважно, что нарисовано на обложках тетрадей и хватит ли их. Все равно ничего хорошего в них быть не может. На улице после недолгого, но всё же затворничества находиться было странно. Люди спешили, толкались, говорили о чем-то своем, важном, интересном. Для Ксюхи они все сейчас сливались в бесформенную непонятную и раздражающую массу. Несмотря на льющийся с небес солнечный свет, мир представлялся тусклым и неприглядным. Девчонка, механически переставляя ноги, перемещалась по рынку, без любопытства заглядывала в ларьки, давно заученными движениями расплачивалась, забирала, не пересчитывая, сдачу.

Не задумываясь, все ли она приобрела или нет, Ксюха вернулась домой, бросила рюкзак у двери комнаты и снова завалилась на диван. В кармане завибрировал мобильник. Это мама прислала сообщение. Интересовалась, как дочь сходила за покупками и что приготовить на ужин. Ксюха написала в ответ, что все хорошо, про ужин не упомянула. Отправила. И продолжила вглядываться в темный экран телефона.

И казалось, что где-то за этой чернотой все так же улыбается Ваня, помогает отцу в храме и на участке, сидит с друзьями у костра, рыбачит с мостика и мчится на своей лошади. И хотелось, чтобы он думал только о ней, вспоминал. «У него же есть мой номер, - думала девушка, - почему же он до сих пор не позвонил мне? Или он так же, как и я, все постирал и отправил все, что было между нами в помойку? Да и нужна ли я ему теперь? Видимо, нет…»

Начало учебы не принесло облегчения Ксюхиному состоянию. Напротив, стало только тоскливее. Учительница крутилась у доски, давала под запись материал новой темы. Одноклассники строчили в тетрадях. А Ксюхина рука выводила на листке в клеточку заветное имя из четырех букв. Она сидела одна на последней парте у окошка. На голове капюшон толстовки, в ушах наушники.

- Ксения! Иванова! Ты меня вообще слушаешь? – учительница возникла рядом с Ксюхиной партой, чтобы привлечь внимание ученицы постучала длинным красным ногтем по столешнице.

Ксюха оторвалась от тетради, в которой, кроме сегодняшней даты, наименования темы и милого ее сердцу имени, больше ничего не было. Учительница смотрела с недовольством, одноклассники, враз повернувшие головы, с осуждением и усмешками.

«Я смотрел в эти лица и не мог им простить того, что у них нет тебя, и они могут жить!» - пел в Ксюхиных наушниках Бутусов.

- Ксения, чем ты занята на уроке? – строго поинтересовалась учительница и склонила голову, пытаясь рассмотреть, что написано в ее тетради.

Девчонка быстро сгребла тетрадь с парты, после кинула в рюкзак.

- Ксения, дай мне свой дневник! – продиралось сквозь музыку в наушниках.

Ксюха оставила дневник на учительском столе и выбежала из класса. Учительница что-то кричала вслед, но девушка не разбирала слов. Один лестничный пролет, второй, третий… Ступеньки… Пол, застеленный желтым линолеумом и истоптанный тысячью ног, в коридоре. Запах из столовой, разносящийся по всему первому этажу. Залитое осенним солнцем крыльцо школы. И дорога до дома, пролегающая между мини-маркетом и детским садиком.

Скорее всего будет звонок родителям. Ксюха получит выговор от классной руководительницы и от матери с Дядей Отчимом. В журнале появится неудовлетворительная оценка за урок. Но сейчас было все равно.

«Ты же обещал мне Грецию! Ты обещал мне, что у нас будет свой дом в деревне! Ты обещал всегда меня любить! Ты говорил, что никогда не забудешь! Ты говорил, что я единственная!» - бесновалась Ксюха в своей комнате.

Схватила с дивана подушку и зашвырнула прямо в окно. Подушка ударила о стекло, зацепила горшок с тем самым несчастным умирающим растением. Черепки разлетелись по полу вместе с остатками земли. Ксюха с каким-то остервенением принялась за уборку. Сгребала черепки, колола пальцы, пачкала в земле руки, вытирала ими зареванное лицо, оставляя на щеках серые полосы.

Вечером Татьяна Николаевна, принявшая звонок от учительницы, допытывалась у дочери, почему та позволила себе плохое поведение в стенах школы, почему снова решила опозорить семью.

Ксюха не слушала. Лежа на диване, закрыла глаза и погрузилась в новое забытье.

В четверг и пятницу она прогуляла школу. Пролежала на диване весь день, так же провела время и в субботу. И без конца крутила песню Наутилуса «Я хочу быть с тобой».

А в воскресенье утром мать вошла в ее комнату, резко отдернула шторы, а после выключила музыку.

- Хватит гонять эту депрессию! - Татьяна Николаевна рукой смахнула пыль с книжной полки. – Сколько это ещё будет продолжаться? Снова лежишь, ничего делать не хочешь! А к тебе там пришли, между прочим.

- Кто?! - Ксюха тут же вскочила, потянулась за халатом. - Кто пришел, мам?

- Иди, сама посмотри, - ответила женщина. - Ты скоро тут плесенью покроешься. Или корни пустишь.

Ксюха накинула халат. Быстро расчесала волосы перед зеркалом. На носу красовалась красноватое пятнышко назревающего прыщика, под глазами залегли синяки, губы слегка обветрились и шелушились, но не было времени приводить себя в полный порядок. Кто-то пришел к ней, кто-то ее дожидался.

«Он поймет!» - стучалась в висках.

У девчонки яростно колотилось сердце. Она никак не могла согнать с лица улыбку. Как давно она не улыбалась? Даже вспомнить не могла этого. Завязывая тесемки халатика на ходу, Ксюха вылетела в прихожую, представляя, как повиснет на шее гостя и больше никогда не отпустит.

Продолжение следует...