Надёжные стражи

Ведь зарекался сегодня спать! Приготовил всё с вечера, выспался накануне, но — разморило у печи, задремал... Едва услыхал сквозь сон: будто по стеклу скребёт кто. Меня как из ушата окатили, вынырнул из сладкой дремоты и быстрее к окошку, проверять, вдруг почудилось. Но нет. Выглянул, а там Серый с Бароном заждались уже, машут сердито, дескать, выходи скорее, холодно!
Тихонько, чтобы не дай бог не разбудить кого, выскользнул в сени, и заспешил на улицу мимо кадушек с соленьями, полок с домашней утварью, мимо спящего без задних ног Полкана, по случаю крещенских морозов допущенного до хозяйского тепла.
А на улице-то морозище! После натопленной избы сразу до костей прошибает! Идти куда-либо вмиг расхотелось, но уговор — есть уговор!
— Эх ты, засоня! — отвесив мне подзатыльник громко прошипел подошедший Барон. — Опять только тебя ждём! Васёк с Мурзой, поди, уже у проруби!
Серый же, ничего не сказав, побежал вперёд.
 
Ночь выдалась ясная, звёздная, безветренная. Без малого полная Луна ярко освещает обезлюдевшее спящее село, занесённые по самую крышу снегом избы и с удивлением разглядывает из-за покосившейся колоколенки три маленькие фигурки, спешащие к реке.
 
Мы мчим со всех ног в полной тишине, только снег звонко скрипит под ногами, да кровь стучит в ушах от быстрого бега. Вокруг, куда ни глянь — ни души, ни шевеления, лишь наши длинные чудные тени скачут за нами по плетням, почерневшим срубам, по наметённым сугробам. Откуда-то издалека, со стороны погоста, донёсся сиротливый, то ли волчий, то ли собачий вой, отчего стало ещё более одиноко и зябко, но мы и не думаем останавливаться.
Каждый год, 18 января, мы тайком от всех бегаем к проруби, чтобы окунуться с головой и попросить. Такой у нас уговор, и мы его свято чтим.
 
Выбежав на обрыв, увидали бегущих гуськом по сугробам Васька и Мурзу. Уф... успели! До проруби добрались одновременно, поприветствовали друг друга, отдышались немного.
— Тебе, соня, нырять сегодня первым! — нарушив общее молчание строго произнёс Барон. Остальные заулыбались.
 
Вот она – прорубь. В тёмной, маслянистой воде отражается Луна и вместе со мной вглядывается с любопытством в глубину, словно пытаясь рассмотреть что-то невидимое там, на дне.
Я, было, замешкался на краю, но чей-то дружеский толчок не оставил мне шанса и неловко, боком, я соскользнул в прорубь сразу уйдя с головой, от неожиданности хлебнув полный рот воды. Освещаемая Луной прорубь осталась вверху, как окошко среди беспросветного ледяного мрака, грудь и виски стянуло обручем холода, а вода показалась сладковатой на вкус. Но осматриваться и переживать некогда, нужно успеть попросить, и я мысленно запричитал: "О, Интра, сын Земун, Змеиный Царь, Бог источников и колодцев, в день своего почитания дай Большим достатка, Малым здоровья, а мне дай сил стоять на страже, чтоб никогда навь не потревожила их..."
 
В ледяной воде воздух в лёгких закончился на удивление быстро, я едва успел додумать давно составленную просьбу, а грудь уже будто разрывало тысячей маленьких иголок. Вынырнул, хватанул полные лёгкие морозного воздуха, аж дыхание перехватило и, неожиданно чихнул, да так звонко, что эхо прокатилось от берега до берега.
Друзья заулыбались:
— Ну, молодец, всё правильно, значит, сделал!
Пока я отдышался все, кроме Барона, уже успели вынырнуть и теперь носились, согреваясь, вокруг.
Я принялся нарезать круги за Мурзой, чтобы не замёрзнуть, а Барон прыгнул в прорубь.
 
Как обычно, Барон не выныривал дольше всех, но у него и родня самая большая — пока за всех попросишь... Затем возникло какое-то движение и над водой показались круглые от ужаса глаза вечно невозмутимого Барона.
— Это она! — успел выдохнуть он, прежде чем его рывком утянуло под воду.
Прорубь почернела и на глазах начала затягиваться тонкой плёнкой льда.
 
Серый вмиг подскочил ко мне:
— Мы начнём Ритуал, а ты ныряй за Бароном!
Окружив прорубь, они выгнули дугой спины, их хвосты и шерсть на загривках встали дыбом, а над рекой понёсся утробный первобытный вой: "И-з-ы-ы-ы-ы-ы-д-и! И-з-ы-ы-ы-ы-ы-д-и!"... Я же, снова нырнув в ледяную купель, в призрачном подводном свете Луны увидел, как обвившее Барона чёрное змееподобное тело увлекает его в глубину. Я успел ухватить захлёбывающегося Барона зубами за загривок и что было сил начал грести в сторону падающего через прорубь разгорающегося сияния Ритуала Изгнания. Почувствовав, что добыча ускользает, чешуйчатая тварь рванула сильнее, вмиг отдалив нас от спасительной проруби, но я тянул, и тянул Барона к свету, наплевав на раздираемую иглами грудь, на то, что мышцы сводит кинжалами острой боли, тянул, пока не начало темнеть в глазах. Уже теряя сознание, я почувствовал, как сопротивление твари ослабло и меня самого кто-то потащил вверх, в оранжевые тёплые искорки...
 
18 января, в Змиуланов день, навь сильна как никогда. Невидимые темные души неприкаянных мертвецов рвутся из чёрных омутов в мир людей за добычей для пира своего господина, Интры. Люди, хоть и Большие, слепы и беззащитны, как новорожденные котята. Испытывая безотчётный страх перед глубиной они лишь чувствуют присутствие всегда глядящей оттуда нави, а мы её видим, стоим на страже и изгоняем, когда навь осмеливается войти в людские дома.
 
Остаток ночи прошёл как в тумане. Помню, луна ещё не зашла, когда Серый помог мне добраться до избы. Оставшихся сил едва хватило заползти под печь...
 
* * *
Вечерело.
Маленькая девочка весь день заглядывала в подпечек и, наконец, не выдержала:
— Бабушка, бабушка, а что это с Барсиком? Весь день под печкой спит, даже есть не выходил!
— Пусть себе спит, Машенька, не трогай его, вон как ночью коты-то голосили, поди притомился, гуляка...
 
* * *
Необязательное пояснение: По славянским верованиям, навь — это невидимые души умерших неестественной смертью людей, не получившие после смерти успокоения.