06. Бумеранг возвращается на Запад. Возвращение хаоса

Глава 6. Возвращение хаоса.

И вновь война пришла на улицы и площади столицы, расколов её пополам. Скорее не пополам, а на многочисленные большие и мелкие осколки. Большинство своих сторонников, аншисты потеряли, сказался многолетний запрет на ложь, и частичное психическое выздоровление. Но все озлобленные недоумки, обиженные силовики, ощипанные олигархи, недоказнённые палачи, ликовали.

Ликовал и Тарасик, горя желанием отомстить за свою драную задницу. Он поклялся найти ту шмару, и отыграться на ней за все годы страха, боли и унижения. Но она как сквозь землю провалилась.

Всё построенное за предыдущие годы, быстро разрушалось. Начались сплошные митинги, шествия, потасовки и перестрелки. На первый большой митинг явились бывшие олигархи с надеждой перехватить инициативу и вернуться во власть, но кончилось это для них крайне скверно, многих не успевших убежать, повалили на землю и затоптали ногами.

Город раскололся на зоны влияния. Там где проживало большинство сторонников Полковника, создавались отряды самообороны. В районах, населённых в основном аншистами, действовали свои структуры самоуправления. Были так же районы анархистов, селян, южан, северян, и просто уголовников.

Прошло больше года после гибели Полковника, но за эти больше года произошло столько событий, сколько не было за пять лет правления Хунты.

Вскоре после убийства, международной общественностью было решено положить страну под «Манду», то есть объявить её подмандатной территорией. А поскольку в роли международной общественности давно уже выступала Заокеания, это означало оккупацию.

В страну ввели контингент лиловых касок. Но здесь произошёл конфуз. Заокеанцы со времён изгнания посольства потеряли возможность мониторить ситуацию, и до сих пор пребывали в заблуждении, что их с радостью встретит часть населения ориентированная на «западные ценности». Но таковых не оказалось! Те, которые были врагами, так врагами и остались, а те, кто преклонялся перед ними, возненавидели их лютой ненавистью. Сработала просветительно-образовательная программа, разработанная и принятая с первых дней правления военных. Общество консолидировалось, хотя бы в одном вопросе – неприязни к заокеанцам. Лиловые каски, таким образом, послужили единственным, объединяющим фактором для всей страны, их встретили враждебно.

Лиловые каски сразу стали излюбленной добычей всех группировок. За ними охотились, на них устраивали облавы, их брали в заложники, а потом обменивали на продовольствие и промышленные товары. Они стали валютой. Их не могли вывести из страны. Они попали в капкан «системы ниппель». За короткое время их пребывания, железные дороги, аэродромы и вся остальная инфраструктура пришли в полную негодность, а асфальт автодорог содрали, им топили печки там, где уже не осталось деревьев.

Мир объявил стране абсолютную блокаду. Вдоль границ воздвиг четырёхметровую стену. Всех, кто раньше успел эмигрировать, депортировали обратно. Над страной не летали самолёты, и даже птицы изменили свои миграционные маршруты. Только ветер ещё ходил по своим тропам, но казалось, что и он вскоре покинет её воздушное пространство.

Тарас лежал в кустах сирени недалеко от борделя, и выслеживал лилового. Не всем лиловым повезло родиться или сделаться голубыми, и удовлетворять свои естественные и не очень потребности внутри коллектива. Были среди них и выродки жадные до женских прелестей. Таким было особенно тяжело. Им приходилось переодеваться в грязные лохмотья аборигенов и втихаря, чтобы не заметили сослуживцы и не донесли начальству, отправляться в бордель. Начальство считало таких извращенцами и могло лишить премиальных.

Задачей Тарасика, было установить такого извращенца по холёному лицу и дать сигнал своим побратимам, чтобы те его разговорили. Разговорить – означало завязать беседу и по акценту или упорному молчанию, понять, что перед тобой тот, кто нужен.

Но вдруг он увидел Её. Она шла по противоположной стороне улицы, и он дал сигнал.

– Видите ту белявку? Вы должны проследить за ней и доложить мне, где она живёт, – приказал он двоим подельникам.

Денис перешагнул через ржавое железнодорожное полотно, по которому давно не ходили поезда. Среднего роста, среднего веса, худощавый, русоволосый, с глубоко посаженными серыми глазами, которые в гневе становились тёмно-синими, Денис видел окружающую действительность объёмно, даже не в трёх, а скорее в четырёх измерениях. Он понимал причинно-следственные связи, ловил причины, как энтомолог сачком ловит бабочек, нанизывал на булавки, подкалывал этикетки и выстраивал в строго систематическом порядке. Это позволяло ему понять весь процесс эволюции причин в следствия, что откуда пошло, куда пришло, и как будет развиваться в дальнейшем. Ещё до революции, когда Закраина была частью Империи, и он работал геологом филиала ЦИГ – Центрального Института Геологии. Понимание процессов и умение делать из фактов правильные выводы очень помогало в работе. Их отдел занимался геологоразведкой и большую часть времени Денис проводил в экспедициях на крайнем севере Северной Империи. Когда же Закраина вышла из состава Империи, его профессия потеряла смысл, филиал закрыли, а геологоразведку и добычу природных ресурсов, отдали иностранным компаниям и транснациональным корпорациям, а он стал простым учителем географии. Революцию Денис не принял, и его симпатии были на стороне восставшего севера. Мысли примкнуть к повстанцам он оставил, когда понял, что у них нет тыла, что рассчитывать на серьёзную помощь извне не стоит, а дороги назад не будет и он никогда не вернётся домой. Но даже он не предполагал, до какой степени может дойти падение его страны. Знал бы, ушёл к повстанцам.

Он знал, что ближе к городу дорога разобрана, а рельсы сданы на металлолом, и вспомнил, какую службу это обстоятельство сыграло во времена вторжения.

Он обошёл стороной небольшое село, зная, что городскому жителю, там появляться нельзя. Когда вернулся Хаос, и рухнула городская инфраструктура, часть городских жителей, проживавших на верхних этажах, вернулась в сёла, поскольку, водоснабжение отсутствовало, лифты не работали, а водить скотину по лестницам, оказалось крайне затруднительно. Скотину же приходилось держать в городских квартирах, чтобы выжить. Жители первых этажей, могли позволить себе завести корову. Кто повыше, свинью или козу, ещё выше – кроликов, а самые верхние этажи пустовали до тех пор, пока там не прижились голубятники. Голубятники разводили голубей на прокорм, обменивали их на молоко и хлеб. Голуби питались подножными кормами, а поскольку, с подножными кормами в городе была напряжёнка, несметные стаи голубей опустошали поля пригородных сёл, что привело к столкновениям, а затем к настоящей войне между городом и селом.

До места оставалось километра три, когда он услышал сдавленные звуки человеческого голоса. Кошачьей походкой подкрался и увидел привязанную к дереву голую, белокурую девушку, группу обступивших её людей и долговязого хмыря с ножом в руке. Во рту у девушки торчал кляп из розовых трусов, а из крестообразного пореза на груди сочилась кровь. Под ногами у белокурой, была охапка сухого хвороста. Он снял куртку, накрыл ею автомат, чтобы погасить звук щелчка взводимого механизма, осторожно передёрнул затвор, прицелился и выстрелил одиночным, но что-то толкнуло под руку. Потом, сбросив куртку и одновременно переведя стрельбу на автоматический режим, дал длинную очередь. Трое упали сразу, двое пустились наутёк, а один, что постарше с проседью в бороде, успел дотянуться до лежащего на земле автомата и выстрелить навскидку. Пуля обожгла левое плечо, но он успел спрятаться за дерево и одновременно нажать на спуск. Бородатый схватился за живот, между пальцами выступила чёрная кровь, и он боком завалился в кустарник.

Двое из троих шевелились: одному пуля снесла подбородок, а другому, самому молодому, раздробила колено правой ноги. Он приставил ствол к голове человека без подбородка, нажал спуск и перевёл ствол на молодого.

– Дяденька не убивайте, я хороший, это всё он, он меня заставил, – заскулил пацан.

– Ультрас? Аншист?

– Я больше не буду. Я исправлюсь.

– Вот из-за таких, как ты все наши беды. Да, ладно хер с тобой, живи калекой. – И направился к девушке. Но сделав несколько шагов, услышав щелчок взведённого курка, резко присел. Пуля просвистела над головой. Он обернулся и дал короткую очередь. Пацан выронил пистолет, и уткнулся носом в землю.

.Проходя мимо долговязого, лежащего неподвижно на спине, Денис заметил, что его белёсые, рыбьи глаза подрагивают, а губы шевелятся, будто силясь что-то сказать.

– Добей, – скорее по губам, прочитал Денис и понял, что пуля перебила позвоночник.

– Нет, ты не заслужил лёгкой смерти, – жёстко обрубил Денис и добавил, – я хороший стрелок, целил в голову, но если с такого расстояния промахнулся, значит это кому-то надо. Но не мне.

– Как тебя зовут, красавица? – спросил, подходя к девушке и накинув на неё свою куртку.

– Настя, – широко распахнув светло-голубые глаза, едва прошептала Настя.

– А фамилия есть?

– Баклан, моя фамилия.

– Баклан? Уж не родственница ли того самого?

– Дочка.

– Где живёшь?

– Где придётся.

– Оно и видно, тощая, какая. Ничего, мы тебя откормим. Лягушек ешь?

– Я ем всё, было бы что.

– Ладно, одевайся. Будешь жить у меня, и не возражай. Я старше, а значит умней. А твоего отца я знал. Потом расскажу.

– Мне не во что одеваться, они сожгли мою одежду.

– Что ж придётся надеть одежду покойника.

Продолжение следует.