Явился Август, жаром пышет
Его красивый красный рот.
Он, то ли воздух жадно ищет,
То ли, немотствуя, поет.


Поет тебе о скорой встрече
С ржавелой краскою листов,
Ковром усыпавших турецким
Сырое дно глухих дворов.


Он предвещает неба сколы
В дряблистой кожице дорог,
В синюшной высоте погромы
От чьих-то диких сутолок.


И с робкой поступью мальчишки
Он все же пылок и весёл
Лихой весёлостью воришки,
Что простофилю он провёл.


Его стыдливые ужимки,
Как будто хочет в дом войти,
Его горячие слезинки,
Блестят на плоскости щеки.

Мир, за угол схоронясь,
Ищет собственную тень.
Он не виден сотням глаз
На свету и в белый день.

Чертыхается ветер, зовёт воспарить,
Чтобы змеем бумажным метаться
В кучевых облаках, красить небо и злить
Узурпаторов-птиц. С ними вместе болтаться


В синей плоскости, дробной, зависшею над
Морской гривой, поросшей вихрами.
Пролетать над вершинами горных громад,
Чтобы чувствовать, будто едины хребтами,


Таять вместе со льдами. В полярную ночь
Приносить вместе с ветром частицы иона.
Назовет он тебя, будто древнюю дочь,
Что носила морозное имя Хиона.


Только он и позвал тебя реять вдвоем,
Чтобы больше не быть одиноким в полете.

Нас с тобой не бывает. Лишь в хламном стогу
Существует размозженный грузом геоид.
От причины до следствия пропасть в Аду,
Что способна Орфею тебя уподобить.


Обернешься назад и исчезнет фантом,
Так отчаянно принятый за Эвридику.
Так тебя принимал я за посланный сон
Мне богами в противу реальности дикой.


Только снова ошибкой сознанья обрюзг
Я, позволив кривым зеркалам замутиться.
Образ твой никогда не творил Демиург—
Это я так задумал тебя. Мне не спится


На яву. Не в тумане струна зазвенит,
Больше звуков не будет в пустыне подлунной.

Мне глазами тебя буравить,
Постаревшая даль полей.
Твой ковыль бедоносный славить
И загорный ловить Борей.


В седовласую гриву травы
Заплели васильковый цвет.
Так отчаянно моложавы
Их попытки не постареть.


Над тобою гудит тревожно
Проводов злоязычный смех.
Может, память и ненадежна,
Только помню скитальцев всех.


Вас оставить, седые дали,
Что держали со мной соседство.
Ваш пейзаж дарит лишь печали—
Ваша молодость мне, как детство.

Картонный замок стал еще картонней,
Слизали волны крепость из песка десятки лет назад.
Из стекол на меня взирает посторонний,
И страшно отчего-то бить в набат.


Мне страшно наблюдать метаморфозы
В чужом лице, и некогда моем.
В погожий день сильнее дух угрозы,
Ведь валтасаров пир случился пред войной.


Мне эхом отзывается негромкое: "Я был!",
Похожее на чей-то /мой ли?/ голос.
Подобна память кляксам от чернил,
Подобна пуле, чей патрон был холост.


Я был когда-то здесь. Вот прямо на скамье
Развертывал я карту, топографию пространства.

Воробьиным треском раскурочено
Небо на кусочки серых плит.
Видно, что нам просто напророчили
Обитать под ним,но собственно не жить.


Дегустировать преснятину событий,
Ковыряя раны треснутой стены,
Вешать по журавлику на нити
И шуршать в углах подобием листвы.


Видно, наши детские забавы
Стали калькой взрослым чудакам,
И мирок за пазухой плюгавый
Поместился б в часовой карман.


Кажется, что пазл развалился:
Фрагментарно видим грязный двор.
Там вот, под ольхой, случился
(или не случился) разговор.


Видно,что нам просто напророчили

Страшнее Смерти только Пустота
При жизни. Ненаполненность сосуда,
Бескровье вен, сплошная глухота
Слепого к миру, возращенному в абсурде.


Когда Ты-только тень того,
Кем мог бы стать. Зазубренность пространства
Являет в своей сути "ничего",
Бесплодность наступившей эры после Ренессанса.


О, кем был создан черновик
Истории, гниющей в наших интеллектах?
И в лоб нам Время целит дробовик,
Через века стирая ржавость на манжетах.


В тарелке вянет рыбья чешуя,
И возникает образ ледяного глаза.
Наш Век-самоубийца добровольно на путя
Ложится, ожидая рокового часа.

В этих комнатах пахнет сиренью,
Дорогой мой Скиталец и друг.
Я пишу тебе письма с неделю,
Чтобы чем-то наполнить досуг.


Каждый вечер уныл и невзрачен,
Прозой жизни растоптаны дни.
Я купила смятенье без сдачи
У старьевщика. Шарф, сапоги,


Ветошь разную мне не всучали,
Только эту неладную вещь.
Знаешь, я рассердилась вначале:
«Как же я ее буду беречь?»


А старик в толстых линзах с оправой
Тихо так, почти мямля, сказал,
Мол для этой вещицы он старый–
Для смятения нужен запал.


Пилигрим мой, о, как я сглупила!
Как могла позабыть о таком?

В акварельно-акриловой пряже,
В волокне, как в подобии кокона,
Кутать куцую душу всё гаже,
И крутиться спиралями локона
По вискам. В отражение воткнуто
Что-то так на меня не похожее.
Улыбается, скалится чокнуто,
Мир за зеркалом–что-то негожее.
Ткань пространства с утком перекошенным
Искажается мутным стеклом.
В зазеркалье- одежда не ношена,
И не пахнет в прихожей дождём.
Из жемчужного призрака прошлого вьем
Миражи эфемерные Фата Морганы,
И сознанием вечности чей-то живем,
В мертвом жерле большого вулкана.
Мухой-пленницей граней стакана
Бьется сердце бумажное в чьей-то груди.