11. Мысли материальны!

- Сынок, скажи, ну зачем тебе понадобилось ворошить прошлое? – мать с ласковой укоризной глядела на Владислава. – Сейчас, когда все наладилось? Тем более, в такой чудесный, важный день, которого мы все так давно ждали?

- Вот именно потому что сегодня – очень важный день, я и должен наконец… взять на себя смелость и покончить с призраками прошлого, - терпеливым тоном заправского святого пояснил парень. – Я не могу идти дальше в новую жизнь, имея за спиной груз, - он задумался, как получше выразиться. Так, чтобы с высоким штилем.

- Да-да, я понимаю, - мать избавила его от возни с формулировками. - Я все понимаю. Просто это очень тяжелые воспоминания.

- Еще бы, - проворчал он. – Я вообще ничего не помню. И Мишка сказал, что вы с отцом не любите вспоминать об этом. Особенно – при мне.

- Это тебе Мишка про аварию сказал? – мать подняла потрясенный взгляд.

Владислав понял, что дал маху. Сдал приятеля, оказавшего неоценимую услугу.

- Я его сам спросил, - твердо заявил он. – Он тоже не хотел говорить. Еле заставил.

- Зря ты это, - мать покачала головой. – Ты понимаешь, сынок, - она разом сникла. – Мне и правда тяжело вспоминать об этом. И не только потому что ты тогда в больницу попал. Это ведь я виновата в том, что случилось. Это я убила тебя, - шепнула она.

Убила, - машинально отметил Владислав в памяти. Но об этом пока что лучше не спрашивать. Он еще не до конца уверил ее, что вспомнить о прошлом необходимо. Не хватало раньше времени спугнуть ее.

- Мам, у меня не должно быть того, о чем я боюсь вспоминать, - мягко, настойчиво проговорил он. – Я женюсь, наверняка у нас будут дети. Я не могу позволить себе слабости. Какой пример я смогу подать детям?

- Да, конечно. Ты спрашивай, я все расскажу, - послушно отозвалась она.

- Мне ведь назначение дали практически сразу, как я из больницы вышел, - начал он. – За какие заслуги-то?

- Ты и этого не помнишь, - тихонько проговорила мать. – Это ведь он тебя тогда сбил. Виктор Алексеевич.

- Шеф?! – поразился Влад. – Блин, мам, чего вы замалчивали-то все это! Сделали секрет полишинеля! Тайны мадридского двора!

- А что, это имеет важное значение? – удивилась мать. – Или это что-то поменяет? – испугалась она.

- Нет-нет, - поторопился парень, спохватившись. – Ничего это не меняет, конечно. Просто… Ну, каково это – иметь провал в памяти в несколько месяцев, посуди сама? И ладно – сразу после аварии, пока в больнице лежал. Но не помнить, как попал на работу – сама понимаешь, - он выразительно дернул бровью.

Мать продолжала испуганно смотреть на него. Что ж он, получается, сильного маху дал? И в чем, интересно? И ведь не спросишь.

- Ты и не мог особенно что-то запомнить, пока в больнице лежал, - проговорила мать тихонько. – Ты в коме был. Несколько месяцев. Врачи тебя от аппаратов отключать хотели. Наших с отцом сбережений, - она всхлипнула. – Хватило на пару недель с небольшим. Это Виктор Алексеевич потом платил за лечение, низкий ему поклон. А врачи все равно не хотели дольше тебя держать…

- И что?..

- Ты вовремя в себя пришел, - по щекам матери покатились слезы. – Никто уже не надеялся. Только я все молилась, молилась…

Молилась, - машинально отметил Владислав. Тоже потом не забыть спросить. Когда все самое основное выяснит.

- Я ведь тогда ему говорю, Виктору Алексеевичу, - продолжила мать. – Сынок, мол, и так не работал, а кто его теперь, после аварии, куда возьмет? А мы с отцом тоже не вечные, - она прерывисто вздохнула.

Владислав успокаивающе похлопал ее по спине. Она кивнула, утерла слезы.

- А он и говорит: мол, раз я виноват, то к себе его возьму. Там посмотрим. Он потом еще говорил, Виктор Алексеевич. Ну, когда ты выздоровел совсем, успокоились мы немного. Он говорил – сама судьба, мол, столкнула вас тогда. Говорит, никак не мог директора толкового найти. А ты – прям самородок оказался. Говорит – редкостный организаторский талант.

Который в деле ничерта не смыслит, - хотел было сказать Владислав, но осекся. Не хватало еще раз Мишку сдать. Единственного друга подставлять – последнее дело. Пусть даже не столь и близкого.

- Слушай, а чего я вообще в такую погоду куда-то поперся? – спросил он. – Вспоминаю – и сам себе поражаюсь. Ну, дураком же надо быть! Потащился по гололеду, в тапочках, через дорогу.

- Это я виновата, сынок, - мать снова расплакалась. – Я накричала на тебя. Мол, дармоед, - она всхлипнула. – Прости, сынок…

- Да чего прости, правильно все сказала, - проворчал Владислав. – Сказала, как есть. Дармоед и есть. Дальше-то что?

- Я тебе кричу: ботинки надень! А ты: мол, раз я дармоед, так и пойду в тапочках… А тут гололед, и погода такая… За хлебом я тебя в магазин послала. Лучше б сама пошла.

- Это ты не ерунди, - строго проговорил Владислав. – Еще не хватало! Чтобы сама, что ли, под машину влетела? Мне что – я вон выкарабкался. А ты бы, небось, не пережила такого. Мишка говорит, там травм много было…

- Ну каких травм, каких травм?! – мать всплеснула руками. – Ты весь был – сплошная травма! Да в тебе костей тогда целых не осталось. До сих пор удивляемся, как ты на ноги после такого встал.

- Молитвам благодаря, не иначе, - закинул удочку Влад, старательно скроив постную физиономию.

- Я тоже так думаю, - мать кивнула. – Каждую неделю хожу в храм, боженьку благодарю.

- В какой храм-то? – вроде как невзначай полюбопытствовал Владислав.

- А в тот самый, возле больницы, где ты лежал, - мать не заметила подвоха. – Я тогда все время там была. Молилась и молилась за тебя. Прощения у господа просила. За то, что не смогла вырастить как следует, за то, что из-за меня в больницу попал…

Она снова заплакала.

- Мам, ты это, - парень растерялся. – Ты и так глаза все выплакала тогда, - нашелся он. – Хватит тебе-то плакать. Тем более, никто не умер, все живы. Вон, и день сегодня радостный какой, - его едва не перекосило при воспоминании о любимой невесте. – Не надо плакать. А в какой больнице, говоришь, я лежал?

- Да во второй травме, - удивилась мать. – Там же только есть оборудование для таких, как ты. И этого не помнишь?

- А чего, думаешь, я вспоминать взялся? Чего-то вот задумался, понимаешь, и понял: ну ничего не помню! Вот вообще. Провал в памяти, как после грандиозной попойки.

- Тебе, сынок, пить-то нельзя, - мать поджала губы.

- Ой, знаю я, - отмахнулся парень. – Как будто я собирался.

А ведь собирался. Хотел нажраться, как свинья в честь помолвки. Да и новости такие, что без поллитры не переваришь.

- Ладно, пойду я, - поднялась мать. – Вон, тушь вся потекла. Надо умыться, и поправить все, как было.

- Ты сегодня красивая, - нашел Влад повод ввернуть комплимент. – Вообще, сильно изменилась в последнее время. Столько перенесла – а поразительно, прямо помолодела.

- Ой, сынок, это же все благодаря тебе, - мать обняла его. – Ты, как поправился – столько радости было! А ты сам-то как изменился, - она с гордостью посмотрела на него. – Мы и мечтать о таком не могли. Сын – кормилец, и спортсмен, и умница.

Владислав смутился.

- Это ведь ты сам предложил мне в клинику тогда поехать. Говоришь, мол, врач знакомый, хороший. Я-то отнекивалась, а отец, как услышал – аж загорелся. Езжай, говорит, старая, приводи себя в порядок. Снова молодая будешь. Он, отец-то, - она смущенно примолкла. – Тоже, в общем, изменился сильно после того, - нашлась она.

- Кстати, чего-то я его не увидел, - спохватился Владислав.

- Да ты чего, сынок, - удивилась мать. – Мы же вместе с ним приехали.

- Ой, замотался так, - отмазался парень. – Ум за разум заходит, столько хлопот! Думал, яхта – это круто, развлечение, - он улыбнулся и подмигнул.

Мать наконец ушла. Парень обессилено упал на кровать. В голове гудело. Стоило закатить грандиозной празднество в честь треклятой помолвки, чтобы узнать столько нового. Ну, теперь-то хоть примерно понятно, откуда ноги растут.

А пить ему, значит, нельзя. Вот это – жаль. Право, жаль.