5

«Зелень сожрет тело, и никто не узнает, что случилось».

Эта мысль преследовала его весь день и билась в висках вечером, когда Роман перетаскивал подушку и одеяло на первый этаж – туда, где еще не было растений.

«Здесь невозможно спать. Слишком душно».

Марина поверила, хотя, возможно, просто устала спорить. Роман видел, как жена сдирала мох утром. Он сходил вместе с кожей, и кровавые дорожки расцвечивали бархатную поверхность, еще недавно бывшую ее лицом.

4

Они остаются.

Реакция жены сбила Романа с толку, и в первые минуты скандала, он молчал, слушая, как Марина обвиняет его в мнительности и алкоголизме, имея ввиду полупустой ящик пива в кладовке. Она не собиралась жертвовать его больному воображению свою почти элитную жизнь, и Роман впустую убеждал, умолял, доказывал. В итоге он уступил – от бессилия и усталости. Теперь – часы спустя – он стоял на террасе, глядя, как садится солнце, и дрожал.

«Тупая сука».

«Тупая зеленая сука», − поправил его внутренний голос.

3

Топор сверкнул на солнце и впился в буро-зеленый ствол. Удар, еще один. Тяжелая ветка осела на землю, и в шелесте листьев Роману снова почудилось шипение. Он отбросил ветку в сторону.

Рассказ опубликован в мартовском номере хоррор-журнала "Даркер". Три месяца прошло, теперь могу поделиться с вами)))

1

Выскочить на ходу из машины, было единственным способом спастись: кондиционер не работал вторую неделю, и корпус фольксвагена превращался в духовку. Открытое окно обдавало жаром, и Роману казалось, что на двери автомобиля сидит огненная тварь и дышит ему в лицо. Кондиционер можно было починить, но загородный дом обошелся слишком дорого, и приходилось экономить.

Я обидела Человека,

И теперь он тихонько плачет.

Я обидела Человека:

Я ему не купила мячик.

Каждый вдох отзывается болью. Ноздри слепляются. Дыхание оседает белыми хлопьями на воротнике куртки. Теплая одежда − наивный самообман. Пальцы в сапогах лопаются болью – твердые льдышки в застуженных носках. Бесчувственные культи, но куда более живые, чем кисти рук. Те уже давно потеряли не только чувствительность, но и цвет. Теперь у них синий оттенок с трупным багрянцем − еще немного и ногти начнут чернеть.

Муза - создание капризное и ветреное. Из-за нее пришлось менять начало, а потому извиняюсь перед теми, кому придется его перечитать. Надеюсь, не разочарую!

Глаз зудел. Сегодня что-то уж слишком сильно. Мужчина ополоснул лицо холодной водой, часто моргая. Веки опухли, левая глазница чесалась изнутри, вызывая желание выдернуть натирающий глаз к чертям. А потом чесать, чесать и чесать, пока плоть не обвиснет кровавыми лохмотьями. Блаженное будет чувство!

Отражение выглядело пьяным и мятым, как старая газета. Газета. Разум зацепился за слово, вытаскивая из закоулков памяти кошмарный образ. Мужчину передернуло. Он знал, чего хочет тварь. Беда в том, что терпением она не отличается.

1

— Где взять столько денег? — поинтересовалась я у полуголого вампира, едва тот выбрался из чудом починившегося душа. Тот не ответил, подтягивая за пояс уже порядком потертые штаны. На его лице горел тот же самый вопрос.

— Понятия не имею, — он опустился на кровать рядом со мной, запустив пальцы в мокрые после душа и от этого остро пахнущие волосы.

— Третьей величины, — пробурчала я, вспоминая разъяснения Герода. — Это же в палец длиной! Куда этому гаду столько денег?

1

Ночь рухнула на зеленые крыши Хаты и расплескалась осколками по улицам, разогнав, наконец, толпы празднующих. Отсутствие луны и затемненные плевками навешенной ткани фонари взбивали сумрак пышной пеной, настойчиво липнувшей к плачущим щекам отсыревших стен. Для наших глаз бритвы едва теплившегося света вполне хватало, но это не мешало нам вот уже добрых два часа бродить по оголенному городскому кишечнику, уныло переваривавшему оставшийся от гуляния мусор.