04. Трэш перед Рождеством. Зимний вечер в Коломне

Бегущий паровоз в пути гудел нескромно.

Попутный ветерок гнал поезд в подмосковье.

Чумазый рулевой узнал огни Коломны,

где машинистом стал, пил молоко коровье.

Здесь, в стареньком депо, родился он когда-то.

Техничкой мать была, а батя - кочегаром.

Собрала паровоз семейная бригада

и сразу в первый рейс ушла в Москву с товаром.

Возили на базар грибочки и орешки,

в вагоне-леднике - мороженое мясо.

А из Москвы рубли везли в большой тележке.

Да, помнит городок Полунина Протаса!

Он видел хорошо, как прятали кубышку

давно отец и мать, в депо под половицей.

Там жемчуг, серебро, алмазы, золотишко.

А, значит, будет клуб, вино, стриптиз и пицца!

В вагоне мертвецы устроили дебаты.

Рождественская ночь их жизнью наполняла.

На полках боковых судачили солдаты.

Брезгливая вдова достала опахало.

Кальсоны, сапоги и грязные портянки

мешали вспоминать родимое поместье.

Но веер в сумке был у столбовой дворянки.

Напомнила друзьям о совести и чести.

"Пардон, мадам, но мы не моемся в дороге.

Простите за конфуз!" - солдаты извинились,

поджали второпях свисающие ноги.

На шепот перешли, слегка угомонились:

"Узнал я пулемет английский, уверяю.

Такой нас покосил в Крыму на перекопе.

Презрение и злость я к Врангелю питаю.

Из-за него тогда мы оказались в жопе".

Играли в города учитель и чиновник.

Танцовщица в трико стояла на растяжке.

Подсматривал за ней в тулупе старый дворник.

Светились белизной у балерины ляжки.

Вот дернул паровоз, шипя, остановился.

Старинное депо встречало хлебом с солью.

Холодный машинист цистернам поклонился,

вагон-ледник обнял и радости дал волю.

Открылся старый цех, и вышло два скелета.

Родители букет сухой несли Протасу:

"Ну, здравствуй, блудный сын! Храним цветочки с лета.

Всё также сторожим посменно нашу кассу.

Ты вроде не один, с друзьями прибыл в гости.

Тогда накроем стол. В загасах есть закуска.

В деповское кафе давайте бросим кости!

Отведаем под шнапс французского моллюска!"

Рождественская ночь, как будто, растянулась

на тысячи часов и стала безразмерной.

В объеме полном жить желание проснулось

и помахать рукой печали эфемерной.