Без стука

У него был свой дом. Четыре стены, дверь, три окна, крыша над головой. Над крышей – небо. Вокруг стен – небо. Под ступенью крыльца – земля, под землей – высокая толстая гора. Попробуй, доберись до таких высот! Сколько нужно испытывать себя в преодолении препятствий! Нет бы – ходить прямо. Хочешь – берешь. Думаешь – делаешь. Нравится – любишь. Не нравится – проходишь мимо… Но все это путь по прямой. Не так уж и сложно.

Другое дело – взобраться сюда… На самую вершину горы. Россыпь под ногами, песок и земля, камни и ветки. Сплошные подножки и отступы. Уступы! Скалистые – малые и большие; сейчас ты видишь куда дальше ставить ногу, но вот еще выше и хватит тебя паника – никакой опоры для твоей ноги! Но все равно лезешь в гору. Раз уж решил – не прямо, но вверх… Ты взбираешься. Набираешься воздуха полные легкие. Испытал себя вновь – ты смог. Но зачем? Только лишь подышать воздухом?

А кто-то здесь не только дышит, но живет. За домом – целый огород и целый сад. Овощей и фруктов вдоволь на весь год. Птицы сами слетаются – стреляй хоть с табурета на дворе, хоть из окна, да к столу на ужин готовь. На чем готовит? У него есть печь и открытый огонь на камнях под ней. Как раз сейчас он тем и занят – варит суп в котелке. Без птицы. Просто суп…

- О, мой Бог! Прости меня! Я думал, здесь никого нет!

Сначала лихо отворилась дверь, после – без стука и без всякого ожидания, на пороге дома оказался незваный к обеду гость. Хозяина жилища он не напугал ничуть, но сам перепугался обнаруженного на такой высоте живого живущего. Невероятно!

- Я здесь живу. Это мой дом. – Ответил мужчина, спокойно взглянув на заплутавшего к нему, но после снова повернулся к печке и продолжил помешивать суп деревянной ложкой: – Проходи, садись. Еда готова.

Ошарашенный сглотнул от неожиданной находки, но вот он сглотнул еще раз – то уже от пробудившегося аппетита.

- Запах какой! Какой запах! Неужто картофельный суп с зеленью… Свежей! А я – Бруно. Бруно со Шварцвальда сюда пешком добрался. По пути зайца подстрелил. Смотри какой!

Охотник, снял с плеча ружье и оставил его на скамье у двери. Добычу свою гостеприимному хозяину показал во весь рост и вес, держа бездыханного русака за уши, а после демонстрации на ружье прикинул. Наконец, человек сел за стол, напротив незнакомца, уже успевшего подать ему полную тарелку обеда с ложкой и куском хлеба в придачу.

- А я Аллан. Здесь на горе сам себе суп варю. Сам его ем.

- Вкусный у тебя суп, Аллан! Похлебка, да в самую суть. Вот только бы зайца к ней, а? Было бы еще сытнее.

- За зайцем в лес надо спускаться. А мне здесь вольно жить. Птицы сами вьются над огородом, я их рогаткой стреляю. Тогда уж и ужин мясным случается.

- А я страсть, как охоту в лесу люблю. Зайцев с десяток один раз взял! Никто мне не верил, что смогу. Но я смог! Захотел и смог! Жена была рада. Я был рад. Кто – то позавидовал моей удаче, которую я сноровкой назвал, так слух пустил подлый, будто давно я зайцев по одному стрелял – так домой не носил, а прятал в лесу. За неделю с лишком набрал добычу в десять штук, а после из леса в деревню пришел сразу с охапкой! Сочинят же такое! Так верят же некоторые в сочиненное! Вот думал я об этом… Шел по лесу, подстрелил, как всегда – зайца одного! Но все дальше шел и шел, решил, почему нет? Воздуха чистого глотнуть – повыше забраться! Как до горы дошел, так в гору стал подниматься. Все выше и выше, все думал и думал… Думая и дверь без стука к тебе открыл. Не думал же, что кто-то может жить в доме на такой вершине! Но, что за суп у тебя… Какой чудесный суп! Вот бы к нему еще моего зайца… Оставлю его тебе! А если еще подстрелю, да задумаюсь над людской молвой, тогда уж опять до твоего дома доберусь и снова с добычей к тебе пожалую. Как же вкусен этот твой картофельный суп, Аллан!

Бруно съел все до капли и ложку сухой оставил. Ружье на плечо и вниз пора – домой к семье. Пусть не верят в его сноровку, а он сейчас пока домой возвращаться будет еще кого подстрелит, да не одного! Так своим в сытость, а другим по носу. Болтать начнут глупости – он по свою душу больше не примет. Пусть болтают, что хотят. Не от великой занятости языки чешутся. Голодные просто. Так пусть и голодают. Не хотели бы голодать, надумали, как бы суп из картофеля наварить, вот такой как в доме у Аллана.

В доме у Аллана варилось в котелке совсем другое блюдо на вечер.

- А запах какой! Какой запах! Моё Солнце! Это же малиновое варенье, я угадала? – без стука входящая всегда и всегда в настроении полном надежды, женщина, обнимала мужчину со спины, через плечо, заглядывая на печной огонь.

- Здравствуй, Анна. Да, это твое любимое. – Одной рукой помешивая деревянной ложкой ягодное варево, другой он погладил обнимающего его грудь, женскую руку.

- Ты мой любимый! – она целует его в шею и скорее спешит к столу.

Чай с клевером был разлит по глиняным чашам. И вот они друг с другом, провожая день, лакомятся сладким природным даром.

- Я детям о тебе много рассказываю. Вот как они вырастут – так сами к тебе придут. Будут тебе помогать…

- Зачем же мне помогать? Как вырастут, пусть ищут себе жен и помогают им.

- Ты по ним не скучаешь? Они о тебе спрашивают, а ты о них не берешься… Я сама тебе всё говорю. Плохо нам без тебя. Далеко ты здесь сам по себе. Бывает так, что голодают у тебя дети – ложкой воду черпают, так только то и вода без всего, что желудку силу жить и расти дает. Маленькие у тебя дети. Слабые еще. Все мы в тебе нуждаемся.

Женщина не ушла от любимого с пустыми руками. На три дня вперед есть у нее для семьи теперь пища – целый русак.

Ну, а у хозяина дома, что за завтрак без ломтя хлеба? Что за суп без того же ломтя на обед? А откуда же хлебу на горе взрасти? Поля своего у Аллана не было, потому и мельницы он не ставил. Нечего воздух зазря гонять. И так плывут облака над головой ровно и успокоено. На рассвете выйдешь на ступень крыльца – вдохнешь полной грудью, так и весь день заладится на Ура! И хлеб тут, как тут – вон взбирается к жилой вершине городской пекарь. Весь городок кормит и про отшельника местного никогда не забывает. Что не день – так поутру, ему булку доносит.

- Пышного тебе теста, Петер! Ни меня одного хлебом питаешь здесь. – Кричит ему вслед Аллан и скромный путник, что до двери дома никогда не доходит, но только хлеб на крыльцо кладет и возвращается к себе, обернулся на голос позвавшего его по имени:

- Жена тебя все не оставляет одного скитаться под небом?

- Не только Анна приходит. Охотника по имени Бруно знаешь?

- А… Тот, что за раз с десяток зайцев взял в лесу? Конечно, знаю. Хвалил он твой суп?

- Хвалил. Но без твоего хлеба, что за суп?

- До завтра, мой добрый советчик!

Вот и весь разговор с занятым пекарем – день впереди… ему еще печь и печь. Город кормить, да что по деревням поедет…

А «добрым советчиком» Петер Аллана кличет по старой истории.

Настигло как-то одинокого работягу горе – пропала вся мука у пекаря. Вся испорчена мышами, нельзя из такой булки лепить. Так его опечалил неудачно начавшийся день, что задумавшись о своем, не заметил он, как на гору забрался. А на горе – дом. У дома на крыльце сидит хозяин вершины. Спросил у него Петер разрешения сесть рядом, а как присел, так и выпалил наболевшее:

- Мыши погрызли все мои мешки. Может пекарь я и хороший, но амбар держу плохо. И зачем они только существуют на свете…эти проклятые мыши!

- Чтобы кошке было на кого охотиться. – Думая о своем произнес вслух отшельник.
Незадачливый гость только вздохнул еще грустнее, что еще сказать или спросить – о том замешкался.

- Эх, бедовый ты Петер… - сам с собой вдруг по имени пекарь заговорил, на что получил более точную наводку Аллана:

- С кошкой о своей беде быстро забудешь, Петер.

- Только где ее взять?

- Это просто. К людям обратись. Они помогут. Ты человек для всех нужный. Какой обед без хлеба? У меня на печи суп поспевает. Отведаешь?

С той поры никаких бед скромный пекарь больше не знал, но и дороги к дому на горе не забывал.

А внизу, подрастали у Аллана сыновья. Чем старше становились, тем дальше были от желания помогать стареющему отцу. Как мать их только не просила его проведать – ни в какую. Только и ссылались на однажды принесенное ею с вершины наставление от родителя: «пусть ищут себе жен и помогают им» - так они судьбы свои и устраивали. Строили свои дома, на той земле, где приходилось каждому сыну лучше по характеру и уму. Женились. Растили своих сыновей и то же напутствие им передавали.

Осталась при Анне только одна младшенькая дочь, та, что зародилась от последнего малинового вечера на горе.

- Заберись на гору повыше, моя милая Гретхен. Проведай своего отца. Покажись ему.

Послушалась маминого совета, прекрасная смелая Гретхен и преодолев все уступы, страх рухнуть в пути к отчему дому, все же ступила ногами на землю под небом.

Дверь дома была открыта и стучать не пришлось – ветер двигал деревянную ручку от себя и на себя, будто в нетерпении ожидал, кто же сам с дверью управится – либо откроет ее настежь, либо уж запрет, как следует. Вздохнув полной грудью чистого горного воздуха, Гретхен вошла в старое пустующее жилище.

Внутри никого… Стоит тишина. Даже деревянный пол под ногами и скрипа не издает. Прошлась она от окна до окна – чудесные просторы небес, в какое не гляди. Вышла за дом – а там сад и огород все также пищу дают – тот же картофель земля греет, вот же тебе и зелень поспела… Осталось только печку разжечь, да супа наварить.

- Запах какой! Какой запах! Неужто, картофельный суп с зеленью… Свежей… - Раздался голос с порога, того кто на стук себя не обременил, ведь дверь осталась распахнутой: – А я Филипп. Сын знаменитого Бруно, того, что за раз по десять зайцев в лесу настрелять горазд. Так и я сюда не с пустыми руками пришел. Гляди!

Показал охотник свою добычу – двух русаков, держал в одной руке за четыре заячьих уха.

- Оставь к ужину. Но куда же нам двоим столько?

К обеду молодая пара приступила не как завелось, но по своему - после сладкого природного дара, что захотелось приготовить вдвоем в заново оживающем доме на горе.

- А ты мне не назвалась, хозяйка… - подметил пожелавший стать хозяином.

- Гретхен, дочь Аллана.

Родился в любви, да на чистом горном воздухе возрос красивый сын двоих случайно встретивших друг друга, но занятых своими делами. И у потомка свое дело нарисовалось – рисовать!

Взрослел маленький Кристоф с бумагой и карандашом в руках – сидя на склонах большой высокой горы, все срисовывал красоты вокруг себя – город внизу и деревню неподалеку, лес и луг, поле, озеро… Захотелось ему однажды зарисовать и своё родное место, но как такое сделать? Только спускаться вниз и взбираться на другую гору – повыше, откуда будет видна его родительская вершина, как на ладони. Так он и поступил.

Одолел все отступы и уступы. Твердо стоял на ногах. Шло время – но он был терпелив, следуя своему желанию и вот – можно вздохнуть полной грудью и здесь дышится еще слаще и думается еще светлее! А рисуется? Еще прекраснее! Что за картину он нарисовал – глаз не отвести! Хоть и карандашом – черным по белому, но завораживает образ великой родной горы. Такую картину при себе держать? Не удержишь. Снова спускаться? Спускаться.

Ходил он с этим рисунком по людям, а те только в две стороны говорить умели: одни со слезами на глазах, воспевали чудесный пейзаж с невероятной жилой вершиной. «Мы думали, там никого нет!» - говорили они, не веря своим глазам, а вторые – и не верили и подтверждали прежние думы: «Там никого нет. Дом либо пуст. Либо никогда жилым и не был. Либо… нет там никакого дома. А художник картины подлый лжец! Знавали мы такого зазнайку, что байки, да желания свои за чудеса удачи выдавал - то он за один раз с десяток зайцев из леса принесет, то супом его отшельник на горе почивал! Вот ты из того же рода!»

Вышел из той же, поделенной надвое толпы, один старый человек. До того любимый всеми и нужный людям, что те перед ним замолчали и брань свою угомонили в желании услышать - что же старый Петер провозгласит об изображенном на рисунке неизвестного юноши.

- И я там был. Суп картофельный с Алланом ел. Но нет его уж в помине.

- А я внук его. Зовут меня Кристоф. Мать моя Гретхен, дочь пропавшего отшельника, а отец мой сын охотника Бруно – Филипп. На картине – наш дом на горе. И я свою гору нашел и строить там буду дом, если еще захотите увидеть мои картины, то я всегда рад гостям.

(26-27.2.2020)