Видение

В дачной усадьбе Павла Ивановича Воронова царили радость и праздник. К самому Рождеству, распрощавшись со своими Петербургскими подругами, вернулась в родной дом его единственная и горячо любимая дочь Мария. Отец вышел сам, встретил милую гостью ещё на дворе, как только сани, взметнув искрящийся снежный вихрь, остановились у крыльца. И с этого момента не отходил от неё ни на шаг. Любитель деревенского покоя, Павел Иванович предпочитал заниматься хозяйством, охотой и в столичную суету носа не показывал. А потому ужасно соскучился по единственному дитя, пусть и переписывались они почти еженедельно.

Отец мигом окружил Машеньку настойчивым вниманием, заботой и нежностью, отчего юная девушка, разумеется, отказаться не могла, чувствуя взаимную привязанность к батюшке и признательность его хлопотам, но всё же несколько уставала от непривычного ей общества, которое так сильно отличалось от столичного. Тем не менее, она старалась привыкнуть и принимать заботу, как должное.

Не смотря на частое присутствие в доме гостей, новых подруг Мария Павловна не заводила, развлекаясь разве только прогулками, чтобы полюбоваться на святочные гуляния местных парней и девок, послушать визг и крики дворовой ребятни, летящей с горы в санях, да пройтись на конюшню к лошадям, которых она обожала кормить ржаным хлебом и свежим сеном. Остальное время молодая барыня проводила в библиотеке, куда отец наведывался редко, пусть и слыл знатным книгофилом.

Тем не менее, не открываясь никому, хранила Мария одно желание, которое мечтала осуществить – погадать на будущего жениха. И вот, в один из последних вечеров страшной недели, когда она уютно устроилась в кресле наедине с приятным французским романом, к ней мелким бесом подкралась Груня – дочка няни и детская подруга, и заговорщицки так, с улыбкой прошептала:

– И не скучно ли вам, барыня, всё за книгой да за книгой? Поди сейчас, перед Крещением единственно верное время, когда не грех судьбу свою будущую испытать да на суженого погадать.

– Уж не батюшка ли тебя подослал ко мне с этими мыслями? – улыбнулась Мария, делая равнодушный вид.

– Ой, что вы, нет, – разом изменилась в лице Груня, – узнает, побьёт. Ему бы вас век беречь да от себя не отпускать. Какие уж тут суженые! На порог не пустит и на дух не вынесет. Да только судьбу-то не обманешь. Верный час, говорю вам, нынче. Глядишь, и ваше сердечко милого признает.

– Глупости говоришь! – чувствуя, как лёгкий румянец ложится на щёки, отмахнулась Мария. – Стоит ли того?

– Как же не стоит, барыня, как же. Ведь лучше знать, что впереди, чем не ведать.

Эти складные уговоры пришлись так к месту, что несказанно обрадовали Марию Павловну, и вечером, после ужина и долгих рассказов отца о праздничных заботах и скором приёме соседей Добужинских да приезде Ореста Афанасьевича, его старого приятеля, она сказалась усталой и ушла к себе. А по пути тайком кивнула Груне, зайди, мол.

Девушки остались наедине и принялись шептаться. После расстались. Груня была безумно рада угодить хозяйке, которая всё расспрашивала о гадании, а заодно счастлива разведать её сердечные секреты.

И в скором времени, как все в доме улеглись спать, на пороге Машиной спальни Груня появилась со свечами и зеркалом. Как всё устроить, она знала прекрасно, покуда ещё три года назад ходила со старшими сёстрами в баню ставить зеркала, жечь бумагу и раскладывать карты. Она в два счёта и научила Марию Павловну не хитрым премудростям колдовской магии. Зеркало поменьше, что принесла, при помощи табурета было установлено напротив большого, того, что на стене, а получившийся в отражениях бесконечный «волшебный» коридор, был освещён с обеих сторон пламенем свечей. Теперь нужно было ждать полуночи. Но, не смотря на жгучее желание Груни остаться с барышней и поглядеть, что выйдет, Мария Павловна её выпроводила, сказав, будто не сможет сосредоточиться. И что, может быть, гадать станет много-много позже, так как известно, в доме таким делом лучше заниматься только глухой ночью.

Велев обиженной Груне не возвращаться и заперев за ней дверь, Мария Павловна присела на секундочку перед крохотным трюмо, расчесала волосы, убрала их в тугой пучок. Тут неожиданная тревога посетила её и сомнения не позволяли приступить к гаданию сразу. Но постепенно она успокоилась, даже улыбнулась своим страхам и набралась храбрости. Решительно вздохнула, прошептала: «Приди суженый, ряженый мой!» и устроилась наблюдать череду отражений, плавной дугой уводящую взгляд в бесконечность.

Разумеется, она лишь делала перед Груней вид, будто не знает ничего про святочные гадания. Год назад, встречая Рождество в Петербурге, они с Танечкой Драгуновой уже устраивали себе это развлечение. Правда, ни в тенях от сожженной бумаги, ни в тех зеркальцах, что стащили у маман Татьяны, никого увидеть не получилось. Теперь, всё может быть иначе. Марии нравился брат Татьяны, Андрей, хоть он и был старше на целых семь лет, заносчив чересчур и так же чересчур кудряв. А усики, что едва-едва пробивались у него к двадцати четырём годам, выглядели смешно и глупо. Может быть оттого она и была полна нерешительности, что опасалась увидеть в зеркале именно его усики.

Однако, в глубине души Мария Павловна искренне надеялась, что вся эта затея с зеркалами окажется правдой и гадание покажет ей настоящего жениха, её истинную судьбу. Ах, ведь как было бы здорово, чтоб ожил герой романа Огюста Перрэна граф Бельмонд, явился ей в зеркальном коридоре и сделал своей избранницей… Все эти отрывочные, отчасти романтические, отчасти забавные размышления юной особы были вдруг прерваны какой-то неуловимо прозрачной, безмолвной тенью, что мелькнула в одном из отражений. Поначалу испуг прогнал ту весёлость и озорство, с какими думала о гадании Мария Павловна, но любопытство взяло верх, и она опять сосредоточила внимание на зеркале…

Спустя долгое время, когда глаза девушки уже заслезились от резкого контраста между темнотой в комнате и яркостью свечного пламени, её настойчивость – не показалось ли? – была вознаграждена.

Вновь невесомая тень промелькнула в зеркале, что-то плавно сгустилось в нём, начало приобретать форму, а затем и фигуру и постепенно, постепенно приближаясь, превратилось в молодого человека. Высокого, стройного брюнета с военной выправкой, одетого в изящный чёрный костюм и подошедшего так близко, что у Марии Павловны перехватило дыхание. Далее, с ужасом и одновременно с восхищением глядя в стекло, она увидела, как молодой человек вежливо ей поклонился. Их глаза встретились и оба уже не могли отвести взгляда друг от друга, словно неведомая нить, какая-то странная сила разом соединила их. Тут Мария Павловна услышала голос юноши:

– Разрешите представиться, Мария Павловна, – произнёс он мягко. – Граф Григорий Орлов.

Совершенно позабыв где находится, и что вокруг, девушка, заворожённая видением, слабо кивнула.

– Мария Павловна, – вновь обратился юноша, – Воля случая свела нас. Я понимаю, что вы, быть может, удивлены, быть может, даже напуганы моим присутствием, но времени нет, поверьте, поэтому позвольте умолять исполнить мою единственную просьбу.

– Что же вы хотите?

– Лишь одного, знать, могу ли я надеяться на ваше ко мне самое откровенное и страстное чувство? Согласитесь ли вы полюбить меня?

Девушка была, и вправду, крайне удивлена столь откровенным вопросом человека, которого видела впервые. В этот миг она не в силах была отличить реальность от призрака, и, чувствуя явную симпатию к внешности незнакомца, всё же не решилась поддаться порыву.

– Да, помилуйте, как же я могу любить вас, совершенно незнакомого мне человека?

Лицо Григория Орлова покрыла угрюмая тень досады. Он опустил голову, словно принимая неизбежное и тихо-тихо прошептал:

– Так знайте же, душа моя, Мария Павловна, что я появился перед вами из будущего. Того самого будущего, когда ответ на заданный мною вопрос решит жить мне или умереть. И если вы не ответите взаимностью, то более сама жизнь перестанет иметь малейшее значение для меня. Согласитесь ли вы, понимая теперь, как важны ваши слова?

Марию вдруг охватило неописуемое волнение. Сердце её бешено застучало, а рассудок помутился. Слабо осознавая, что говорит, уже чувствуя приближение неминуемого обморока, она услыхала, как губы её произнесли отчётливое:

– Нет.

Лицо молодой человека мгновенно помрачнело ещё сильнее и отстранилось, будто его ударили.

– Тогда не стану жить на белом свете, коль отвечаете мне отказом.

Он будто впился в неё своими горячими глазами, будто ухватил крепко-накрепко этим прощальным, молящим и одновременно жестоким, непреклонным взглядом.

– Но и вам, душа моя, жить не позволю.

Это были последние слова, которые произнесло видение. И, поначалу осев на одно колено, юноша тут же повалился лицом вниз. Мария ахнула, не сдержав ужаса, беспомощно замотала головой, видимо, желая произнести что-то, но не успела. Образ начал уплывать, растворяться в глубине многочисленных отражений. В голове девушки вновь зазвучали слова: «…и вам, душа моя, жить не позволю», необычайная бледность появилась на её встревоженном лице и с едва слышимым стоном она потеряла сознание, оставшись недвижима подле бесконечного, пустого зеркального коридора.

Павел Иванович по обыкновению проснулся рано. Прасковья, его заботливая повариха, к этому часу уже поставила самовар, раздула угли до бойкого шипения и наполнила кипятком широкий расписной заварник с английской чёрной травой. В халате и вязаных носках барин вышел из спальни, сел за стол и налил себе густого заграничного напитка. Принюхался, почуял, как светлеет в голове от цветочного аромата и с благоговением поднял глаза на иконы. Но тут заметил, что у входа появился приказчик Андрей.

– Что тебе? – нахмурился Павел Иванович.

Услыхав голос хозяина, приказчик сделал нерешительный шаг вперёд, но задержался у притолоки, как-то по-особенному сутулясь и не смея пройти в горницу.

– Павел Иванович, прошу прощения твоего и милости, да только весть у меня.

– Что ещё в такую рань?

– Гришка, дворовый его светлости Ореста Афанасьевича Орлова… Оне с сыном в гости нынче собирались к вам.

Павел Иванович опустил чашку, почуяв неладное.

– Да говори скорей, чего тянешь!

– Сын друга вашего, Ореста Афанасьевича, Григорий Орлов, упокой господь его грешную душу, преставился сегодня в ночь.

Поражённый трагическим известием Павел Иванович не вымолвил в ответ ни слова. Только почувствовал, как что-то больно кольнуло его в груди. И тут же перестал слышать бормотание приказчика, бессвязно пересыпавшего слова о враче со словами молитвы. Ещё не ведая почему, но с холодеющим сердцем, бездумно грохнул о блюдце полную чашку, вскочил и чуть не бегом устремился в спальню дочери…