Рядовое семейное убийство

Хайнц Никкель убил свою неверную жену во вторник, сентябрьской ночью 1951 года. В те дни осенняя прохлада еще не пришла, и ночи тоже стояли теплыми, убаюкивающими и безмолвными. Перед тем, как подняться к супруге, спавшей в комнате наверху, он бросил острый серый взгляд на стрелки больших напольных часов в холле на первом этаже особняка. Часы показывали без двадцати двенадцать, и Хайнц Никкель заранее избрал для своего замысла именно это время - тот час, когда большинство жителей городка Плезантвилль, штат Небраска, приютившегося среди бескрайних прерий Великих равнин, мирно отходили ко сну или уже крепко спали. Ночь обволокла дом Никкелей бархатным черным покрывалом, и потому во мраке спальни Хайнцу Никкелю пришлось воспользоваться карманным фонариком.
Хайнц Никкель был быстр, точен и аккуратен. Тщательно установив фонарик на прикроватной тумбочке, он резким щелчком включил его, и пока Хайди Никкель выпутывалась из цепких объятий невнятного сна, прерванного внезапно направленным в лицо лучом яркого света, Хайнц нанес ей единственный, но очень сильный удар в правый висок массивной бронзовой пепельницей. Пепельница ранее стояла на маленьком столике на веранде их дома и была куплена Хайнцем Никкелем по случаю на распродаже. С недавних пор он присмотрел ее в качестве надежного орудия убийства своей жены.
Лунный свет нетвердо пробивался сквозь полуприкрытые шторы окна спальни. Хайнц Никкель сразу понял, что его удар достиг цели, и Хайди умерла, даже не успев толком проснуться. С присущей ему мрачной и своеобразной фантазией он вообразил ее последний сон, возможно сбивчивый и смутный, ведь Хайди в последнее время частенько жаловалась ему на непонятные и тревожные сновидения. Хайнц Никкель представил, как путаный сон Хайди прервался кошмарной всепоглощающей болью, расколовшей правую часть ее головы, и вновь заскользил по закоулкам агонизирующего сознания еще более странными пьяными видениями, превратившими образы в растворяющиеся фантасмагории, а мысли - в кашу, остывающую в клетках мозга . Через пару минут сновидение окончательно перешло в стадию небытия, и Хайди Никкель добралась до преддверия небес, так и не успев понять, что с ней произошло этой ночью.
Мысль о том, что его жена сейчас судорожно ищет тщательно замаскированный ветками узкий вход в рай, заставила Хайнца Никкеля улыбнуться уголками губ. Он не чувствовал ни сожаления о содеянном, ни раскаяния, ни угрызений совести, но был спокоен, сосредоточен и сумрачен. Еще он ощущал странное облегчение внутри, словно его тело разом уменьшилось в размерах и потеряло груз, прежде тяжело прижимавший его к земле. Груз весом фунтов в сто, не меньше.
Цикады стрекотали в ночи, наполняя комнату звуками через чуть приоткрытое окно. Хайнц Никкель запаковывал остывавшее тело жены в полиэтиленовый пакет, протирал мебель в спальне, снимал с кровати постельное белье с небольшим бурым пятном от вытекшей из проломленного виска крови, засовывал пепельницу в отдельный пластиковый мешок. Пепельницу он отправит в пруд поблизости. И пока Хайнц Никкель быстро, но не суетливо прибирался на месте совершенного им преступления, мозг его хладнокровно и отстраненно проматывал пленку с кинофильмом их долгого, внешне респектабельного, но поначалу не очень счастливого, а в концовке совсем уж несчастливого брака. Союза двух людей, логичным завершением которого стало событие, только что случившееся в спальне их особняка в центральной части городка Плезантвилль, штат Небраска.

Хайнц Никкель был потомком переселенцев из Ганновера, эмигрировавших в Соединенные Штаты в конце XIX века Предки его поначалу обосновались в штате Нью-Йорк, но в 1903 году, с годовалым Хайнцем на руках, перебрались в Небраску, поближе к своим соотечественникам, так как этот штат всегда отличался значительным количеством иммигрантов из Германии. На новом месте семья Никкелей преуспела в торговле говядиной, открыв собственную фирму по продаже мяса. Никкели быстро адаптировались к американскому образу жизни, но никогда не забывали своих истоков, и юный Хайнц с примесью неподдельной горечи наблюдал из-за океана за всеми военными бедами своей несчастливой родины. Родители научили его сносно говорить по-немецки. В свою очередь, предки Хайди Клингер переехали в Плезантвилль из Бремена в 1919 году века, спасаясь от беспросветной удушающей нищеты, накрывшей послевоенную Германию, разгромленную в Первой мировой. Хайди родилась через год после переезда. Клингеры, благодаря традиционным немецким трудолюбию и деловитости, смогли относительно быстро встать на ноги, занявшись домашней выпечкой, и через несколько лет уже смогли открыть в Плезантвилле собственную небольшую пекарню. Впрочем, с доходами преуспевающего семейства Никкелей сравняться они не могли, да и не пытались, заняв свое стабильное положение скромных бизнесменов в небольшом городке. По-немецки Хайди не говорила. В мае 1937 года Хайнц Никкель и Хайди Клингер случайно познакомились на улице перед зданием мэрии Плезантвилля перед началом торжественного приема по случаю инаугурации нового градоначальника, на которую была приглашена уважаемая в городе семья Никкелей. Хайнц Никкель, степенно шествовавший на торжество, мимоходом задел проезжавшую мимо него на велосипеде невысокую блондинку со спортивной фигурой и восхитительными ногами. В результате столкновения девушка не удержала равновесие и слетела с велосипеда на тротуар прямо перед сконфуженным Хайнцем. Извинившись за случившееся происшествие, он незамедлительно помог ей подняться и взглянул прямо в ее очаровательные карие глаза. Он спросил о ее здоровье и вдобавок поинтересовался, как ее зовут. Девушка оказалась не из стеснительных и ответила на его вопросы. На отличном американском английском, без малейшего акцента, отчетливо прозвучали немецкие имя и фамилия. Хайнц Никкель, тридцапятилетний холостяк, лысеющий и не очень привлекательный, был моментально ослеплен и покорен явлением восемнадцатилетней белокурой красавицы, олицетворившей образ холодной горделивой тевтонки с фамильного портрета в средневековом замке Священной Римской империи. Одновременно мисс Клингер казалась современной раскованной немецкой фройляйн, маршировавшей с вытянутой вперед правой рукой по улицам Берлина под прицелом кинокамеры Ленни Рифеншталь. В то время Адольф Гитлер давно уже вступил в должность рейхсканцлера Германии, и живо интересовавшийся политикой Хайнц Никкель проявлял неподдельное внимание к происходившим на его исторической родине огромным переменам. Через фальшь американской прессы он несомненно улавливал возрождение исконно германского бисмарковского духа, утерянного в позоре Компьена. В глазах Хайнца Никкеля случайно встреченная им на улице светловолосая незнакомка из семьи немецких переселенцев стала чертовски привлекательным олицетворением и квинтэссенцией истинной германки, неким символом утерянной родины. Наверное, родившийся в Нью-Йорке Хайнц, неплохо говоривший на языке предков и ощущавший себя в равной степени и американцем и немцем, во встречах с симпатичной немецкой девчонкой возжелал удовлетворить не только физическое, сексуальное желание, но и духовную потребность в соприкосновении с отголосками исторических корней. Он незамедлительно очаровался Хайди Клингер и захотел увидеться с нею на следующий же день после торжественного приема. Хайди Клингер быстрым взглядом окинула Хайнца, оценила его дорогой вечерний костюм, ухоженные руки, деликатные манеры и разгоревшийся в светло-серых глазах огонек, и моментально согласилась. Она была младше Хайнца Никкеля на семнадцать лет, но оказалась гораздо умнее, практичнее и целеустремленнее его. Она была хладнокровна, спокойна и выдержана, но в тоже время выказала достаточно страстности, чтобы всецело завладеть Хайнцем уже на втором их свидании, а также проявила точный расчёт, не позволив ему добиться себя слишком рано. Сжимая ее в объятиях первого рождественского оргазма, Хайнц Никкель через туманную пелену в глазах со всей ясностью блаженно осознал, что именно Хайди Клингер - та самая madchen, которую он любит до скончания своих дней, та frau, что будет нянчить детей, та grossmutter, рядом с которой он позволит выпить стаканчик виски после отъезда веселых внуков до поры, покуда его простата не скажет ему "nein" со всей своей неумолимостью. Они поженились через десять месяцев после знакомства, и через три месяца после их первой интимной близости.

Он сжимал Хайди в объятиях, методично обертывая тело заранее заготовленной черной полиэтиленовой пленкой. Ее остекленевшие глаза, полуприкрытые веками с синеватыми прожилками, равнодушно пялились в потолок, и Хайнц Никкель старался не смотреть в лицо своей мертвой жены. Вокруг царила тишина, но внезапно шуршание шин ворвалось в его уши адским грохотом, и он с трудом подавил возглас ужаса, почти слетевший с его пересохших губ. Машина пронеслась по дороге перед домом, и стремительный свет фар скользнул внутри спальни призрачным отблеском. Серебристый свет на секунду вспыхнул в мертвых зрачках Хайди, вонзившись в ее убийцу острым лезвием гильотины, и Хайнц Никкель поспешно сглотнул горячую слюну. Он сумел подавить свои эмоции.
Несмотря на случавшиеся с ним приступы горячности, он унаследовал от своих родителей немецкие педантичность и сдержанность. Сейчас, стараясь не поддаваться подступавшему к горлу ужасу, Хайнц Никкель хладнокровно закончил с упаковкой трупа жены в полиэтилен и без особых усилий снес его по лестнице вниз в холл. Несмотря на почти пятидесятилетний возраст, он оставался сильным мужчиной. Хайнц Никкель осторожно открыл входную дверь и осмотрелся. Огни в соседних домах не горели, и на пустынной Мэйн-стрит не было ни души. Стояла мертвенная тишина, и только вдалеке лаяла собака. Звезды рассыпались по небу серебристой крошкой, и ночная прохлада слегка обдала лицо Хайнца едва заметным ветерком. Он вытащил тело Хайди из дома и быстро загрузил его в багажник серебристого "плимута", загодя припаркованного им напротив парадной двери особняка.

Первый серьезный разлад случился в семье Никкелей через год после свадьбы. Хайди никак не могла забеременеть. Он изучил особенности ее менструального цикла с дотошностью лучшего гинеколога Плезантвилля. Ежемесячно в период овуляции у Хайди они практически не пропускали ни ночи для попытки зачатия ребенка, но результат не приходил. Хайнц Никкель не хотел винить в проблеме ни себя, ни свою жену, но все-таки частенько со сконфуженной улыбкой ему приходилось невразумительно отвечать на расспросы друзей о планируемом прибавлении в семье. Он долго держал это внутри себя, не желая причинять боль своей белокурой красавице-супруге, но как-то раз, под воздействием выпитой бутылки виски, не смог сдержаться. Тогда, на полу гостиной, в другом, гораздо более скромном, чем нынешний, доме, вдрызг пьяный Хайнц Никкель обвинил Хайди в бесплодии.
После того вечера Хайди не разговаривала с мужем почти две недели. Через тринадцать дней абсолютного глухого молчания, признавая свою вину перед супругой, Хайнц Никкель встал перед ней на колени, вымаливая прощение. Поколебавшись, Хайди Никкель соизволила простить своего мужа, сопроводив извинения резким ударом туфельки в его челюсть. Она изрядно рисковала, но Хайнц Никкель промолчал, и камень их недолгого Брачного Счастья под воздействием Ветра Семейных Ссор покатился с вершины горы их союза в подножие Взаимной Ненависти.

Но путь камня по склону до подножия был долог и извилист. На протяжении еще пяти лет их отношения с виду не изменились. На людях они были все также внимательны и обходительны друг с другом, вызывая восхищение и уважение истэблишмента Плезантвилля безупречной семейной гармонией в блестящей обёртке изысканного достатка. Родители обоих супругов, по удивительному совпадению, умерли один за другим менее, чем за два года, и их смерти явили собой череду достойнейших похорон в Плезантвилле, собиравших на траурные церемонии весь цвет городка. Хайнц и Хайди Никкель словно воплощали собой образ чопорных аристократов-южан времен Конфедерации, безумно старомодных, но восхитительно красивых именно в своей архаичности. Но червоточинка внутри уже подтачивала их семейный союз, словно треснул какой-то балансир, поддерживавший их на одном уровне, и оба супруга с неумолимой закономерностью оказались на совершенно разных стадиях бытия. Поначалу это сказалось даже не на их интимных супружеских отношениях, а на обычном общении. Они почти не разговаривали друг с другом, но при этом яростно занимались сексом вечерами в супружеской спальне. Разговоров о зачатии ребенка после той памятной ссоры пятилетней давности между супругами больше не возникало, и Хайнц Никкель всё более отчётливо осознавал, что его жена, даже при благоприятных стечениях обстоятельств, не намеревается становиться матерью. Он не ошибся в своих предположениях.

Еще через пару лет сошла на нет даже благопристойная оболочка. Хайди Никкель, цветущая двадцатишестилетняя женщина, уже вовсю тяготилась своим положением идеальной супруги для невзрачного, лысеющего и полнеющего сорокадвухлетнего мужа. Белокурая Хайди была очень хороша собой, она ещё оставалась верна Хайнцу Никкелю, но червячок желанного адюльтера с настойчивостью начинал разъедать ее мозг. Развод по ее инициативе не представлялся ей подходящим выходом из тупика семейных отношений, поскольку Хайди не работала, а бракоразводные процессы подразумевали немалые расходы на услуги адвокатов. Поэтому вопрос о расторжении брака не значился в ее повестке дня. Не в силах решить проблему кардинально, она сделала первый, но важный и окончательный шаг - она твёрдо решила для себя, что не будет иметь детей от своего мужа. Ее вообще не очень привлекало материнство, и потому она старательно откладывала в своем мозге этот вопрос на неопределенное время, тем более, что Хайнц Никкель его никогда напрямую не задавал.
И чтобы обезопасить себя от нежелательной беременности, Хайди Никкель решила заниматься сексом со своим мужем как можно реже и втайне от Хайнца всегда заранее принимала противозачаточные таблетки.

Глубокая ночь царила над Плезантвиллем и его окрестностями. Свет фар серебристого "плимута" разрезал тьму золотистым ножом, и лунный серп навязчиво качался над капотом машины, заглядывая через лобовое стекло в глаза водителю. Хайнца Никкеля подташнивало, вероятно от переживаний и высокой скорости, нет, его даже не подташнивало, его почти рвало, и он судорожно опустил боковое стекло, едва не сорвав ручку в двери. Ночной холодок ворвался в салон, слегка освежил его и привел в чувство. "Плимут" пронесся по молчаливой дороге и остановился далеко за городом на окраине заброшенного поля. Когда-то в начале XX века это поле принадлежало здешнему семейству фермеров Джексонов, выращивавших кукурузу, но позже разорившихся во времена Великой Депрессии. С тех пор прошло почти двадцать лет. В середине сороковых, сразу после Второй мировой войны, дальний родственник и наследник Джексонов по фамилии Геррер попытался было снова сеять тут кукурузу и сою, но дело у него не пошло, и вот уже на протяжении почти пяти лет поле оставалось нетронутым. Место было абсолютно глухим и безлюдным, и Хайнц Никкель справедливо полагал, что тело его супруги здесь вряд ли кто-то потревожит. На краю поля, в тени дубового подлеска, он заранее на протяжении нескольких дней подряд собственноручно выкапывал могилу для Хайди в восемь футов глубиной и шесть футов шириной. Хайнц позаботился о том, чтобы яму не было видно издалека, а только не иначе, как приблизившись к ней на расстояние почти в пять ярдов.

Никкели купили дом на Мэйн-стрит в 1949 году, и унаследовавший сеть мясных магазинов, а вдобавок удачно вложивший свободные от оборота деньги в биржевые котировки Хайнц Никкель проявил немалую фантазию в вычурности украшений для особняка и в обставлении его помещений антикварной мебелью. Хайди Никкель никак не вмешивалась в интерьерные предпочтения своего супруга. Еще с начала 1950 года все мысли в ее светловолосой головке прочно были связаны с мужчиной по имени Киран Форрест. Асфальтоукладчик Киран Форрест был на год старше Хайди, и впервые они встретились, налетев друг на друга в городском супермаркете перед витриной, уставленной банками консервированного горошка. К тому времени Хайди Никкель не спала с мужем на протяжении трех месяцев, а Киран Форрест уже как два дня не трахал свою любовницу Дженни ван Дейк. Вряд ли это была любовь с первого взгляда. Они просто одновременно протянули руки к стоявшей на полке одной и той же банке с горошком, а потом всего лишь взглянули друг другу в лицо и рассмеялись. Через полчаса они неистово занимались сексом в пикапе Кирана, едва отъехав с автомобильной стоянки перед супермаркетом. Эта встреча оказалось первой в цепочке многих подобных свиданий, последовавших за ней на протяжении почти двух лет. Хайди Никкель и Киран Форрест встречались с периодичностью не менее одного раза в неделю. Они знали друг о друге многое, но никогда не обсуждали друг с другом свои семейные проблемы. Хайди имела представление, что Киран Форрест женат на женщине, которая на семь лет старше его, и имеет троих детей. Он догадывался, что муж Хайди Никкель ее почти не интересует. От пьяного Кирана она как-то узнала даже о Дженни ван Дейк, но мысль о том, что ей приходится делить его член еще с одной женщиной, не свела ее с ума и не привела в холодное бешенство. Она хладнокровно чередовала с ней Кирана на протяжении более полугода и, скорее всего, в их импровизированной постели на троих ей пришлось бы полежать еще неопределенное время, если бы холодным ноябрьским вечером 1950 года Дженни ван Дейк не укатила из Плезантвилля вместе со своим мужем и неполноценной малолетней дочерью в штат Иллинойс, где их семье пообещали более эффективное и дешевое лечение для малышки с ярко выраженными симптомами идиотии. Хайди быстро привязалась к Кирану, ей нравилась его прямота, нецензурщина в разговоре, его грубый и временами совершенно необузданный нрав, так резко контрастировавший с изысканной псевдоаристократичностью мужа. Киран Форрест словно олицетворял собой свою фамилию "человека из леса", простого рабочего, с которым она могла быть такой естественной и непосредственной, с кем она могла бы выкурить сигаретку и непристойно выругаться, совершенно не опасаясь искусственно возведенных рамок приличия в ее привычном круге общения. С ним она переставала ощущать себя скучной и анемичной немецкой фрау рядом со своим таким правильным, но таким же скучным супругом. С Кираном она почувствовала вкус к сексу. Он научил ее отдаваться ему полностью, без остатка, ловить каждую его ласку и каждый вздох, с наслаждением вдыхать запах его любимого виски Jack Daniels, чувствовать его и растворяться в нем. Менее, чем через полгода с момента их знакомства, Киран Форрест глубоко засел в мозгу Хайди, и она не представляла, да и не хотела представлять, что же должно произойти с ней, чтобы заставить его выбраться оттуда.

Хайнц Никкель выбрался из машины и закурил. Голубоватый сигаретный дымок вырывался из его рта призрачным облачком и поднимался вверх в черной тишине к кронам неподвижных деревьев. С момента отъезда от дома он не видел ни единой человеческой тени и не слышал ни отзвука в ночи. Труп Хайди Никкель был надежно упакован в полиэтиленовую пленку и уложен в багажник "плимута", чтобы упокоиться в своем последнем пристанище на опушке леса неподалеку от Плезантвилля, штат Небраска. При мысли, что сумел все досконально продумать, Хайнц Никкель улыбнулся сухими губами. Поле Джексонов находилось примерно в двадцати милях от Плезантвилля, ближайшие фермы были не менее, чем в десяти милях от него, и живая душа редко бывала в этих местах. Ну а если даже и случится чье-то неожиданное появление, то он в любом случае позаботится о надежной маскировке ямы. В "плимуте" рядом с телом Хайди лежали заранее припасенных Хайнцем три мешка со скошенной травой, предназначенной для того, чтобы раскидать ее на засыпанную и разровненную могилу, а в подлеске он заранее наломал и сложил ветки и валежник.
Хайнц Никкель заранее обдумал все свои последующие действия. Он не станет ехать домой после завершения всех дел на опушке леса, а близлежащими безлюдными полями доедет ночью до леска неподалеку от съезда на дорогу к соседнему городку Джексонвиллю, что в сорока милях к юго-востоку. В леске он поспит до утра и вернется в Плезантвилль, но не тем путем, что приехал, а сделает большой крюк, чтобы заехать в город с другой стороны. Это отнимет у него почти три часа, но вынудит посетить заправку на выезде из Джексонвилля, так как с бензином сейчас у него не очень.. Это надо будет сделать сразу после приезда. По расчетам Хайнца Никкеля он будет на заправке в районе полудня. Визит туда станет подтверждением придуманной им истории. Легенды о загадочном исчезновении своей супруги, которую он расскажет вечером шерифу Скиннеру. На заднем сиденье в полиэтиленовой сумке у него лежала смена одежды - брюки, джемпер и ветровка. То. во что он одет сейчас, будет отправлено в сумку, а затем сожжено на заднем дворе. Ну, а потом, вечером, нужно посетить шерифа Скиннера с сообщением о пренеприятнейшем и крайне беспокоящем его известии. Его дорогая и бесценная супруга миссис Хайди Никкель бесследно исчезла. Они поехали вместе в Джексонвилль с утра за покупками, и там она сообщила своему любимому мужу, что собралась заказать у Джоунзов пошив нового платья на рождественскую вечеринку. Ее надо только лишь довезти до ателье Джоунзов, и он может смело возвращаться домой. Нет, нет, ждать ее у Джоунзов совсем не обязательно, ведь мисс Аманда Плотзер тоже собиралась сегодня в Джексонвилль вместе со своим братом Генри, который должен привезти ее в на своем новом коричневом "форде". О, да, она не будет задерживаться. До пяти часов пополудни она вернется обязательно в Плезантвилль вместе с Амандой и Генри.
Но, вопреки обещанию, миссис Никкель не приехала и к семи вечера. В беспокойстве ему пришлось дойти до дома Аманды, и тогда выяснилось, что та не была сегодня в Джексонвилле, и о планируемом Хайди заказе платья на Рождество ей ровным счетом ничего неизвестно. Более того, Аманда Плотзер вообще не слышала о поездке Хайди в соседний город. Так куда же направилась Хайди Никкель, когда Хайнц Никкель открыл ей дверцу "плимута" на главной улице Джексонвилля у ателье Джоунзов? Неизвестно, но только вот дома ее нет до сих пор. Такой разговор должен выйти у него с шерифом Скиннером. Простой, естественный в своей нервозности, и фундаментальный в искренности.
Хайнц Никкель докурил "мальборо" и швырнул окурок в выкопанную заранее могилу. Да, перед разговором надо непременно предварительно еще раз повторить жесты, позы, мимику. Шериф Скиннер, конечно, не отягощен излишним умом, но как честный служака он неплох в своем деле и весьма наблюдателен. Потому Хайнц Никкель должен быть безупречен. Порывистые движения рук, нервные гримасы, притоптывание ногой. Обязательно нужно курить, сигарету за сигаретой, до тошноты. Только так. Обезумевший от нервного напряжения муж, всецело подчиненный одной мысли - куда пропала его жена? Сделайте что-нибудь, шериф Скиннер, сделайте все, что только можете!
Плохо то, что шерифу Скиннеру наверняка известна история об адюльтере его жены. Это известно некоторым, не то, чтобы совсем уж многим в городке, но все-таки кое-кто несомененно знает о связи его супруги с Кираном Форрестом. Давно уже знает он сам, знает Аманда Плотзер, знают некоторые из соседей, знает жена Форреста. Конечно же, шериф Скиннер тоже обязан знать об этом. Это сразу же бросит тень подозрения в исчезновении Хайди на него, как на обманутого мужа, но он не должен перекочевать в статус единственного подозреваемого. В исчезновении Хайди может быть заинтересован и сам Киран Форрест, и его жена. В конце концов, улик против Хайнца Никкеля не должно быть вовсе. В доме все вычищено и выскоблено, он об этом уже позаботился, и еще непременно проинспектирует результаты своего труда перед визитом к шерифу Скиннеру, а пепельница, лежащая сейчас в бардачке "плимута", будет выброшена им в пруд на обратном пути.

Луна висела на сиренево-багровом небосводе словно кусок сыра, плавающий в насыщенном грибном соусе. Серп ее слегка подрагивал в темноте и изредка резко поворачивался на сто восемьдесят градусов, чтобы через секунду снова возвратиться в прежнее положение. От деревьев исходил серовато-белесый пар, стелившийся над полем. Где-то в чаще завыл койот. Во рту Хайнца Никкеля появился противный металлический привкус, словно кровь выплеснулась из стенок желудка и поднялась по пищеводу вверх прямо в его горло. Он принялся за дело. Тело Хайди ждало своего упокоения на окраине кукурузного поля в тени дубового подлеска. В том, что произошло, он не винил ни ее, ни себя. Она делала в жизни то, что считала нужным. Наверное, Киран Форрест оказался в постели лучше него. С ее стороны отдаваться любовнику, по-видимому, было приятнее, чем законному мужу. Но со своей стороны он тоже сделал то, что посчитал необходимым. Хайди Никкель получила по заслугам, пусть даже это было чересчур сурово для нее. Но в итоге он все-таки оказался добр к ней, и его милосердие проявилось в том, что он умертвил ее быстро и безболезненно. И похоронит он ее как человека, как когда-то любимую им женщину, с которой он имел неосторожность связать в молодости свой жизненный путь. Даже хорошо, что у них так и не завелось детей - оставить их сиротами было бы слишком жестоко по отношению к ним. Он все еще немножко питал симпатию к Хайди, и то, что он намеревался осуществить, он хотел сделать искренне. Пусть теперь только к ее внешней оболочке.
Хайнц Никкель отворил правую заднюю дверцу "плимута" и подобрал с пола положенную туда накануне остро наточенную лопату. Захлопнув дверцу, с лопатой в руках он направился к багажнику и деловито осмотрел завернутое в полиэтилен человеческое тело и тюки с заготовленной для маскировки травой. Тюки он вытащил в первую очередь, развязав их горловины и аккуратно разложив по краям выкопанной ямы. Затем поднял из багажника перевязанный полиэтиленовый сверток с телом и бросил на землю неподалеку от могилы. Тесьма ослабла, и пленка развалилась под прерывистым ночным ветерком, обнажив лицо и плечи его мертвой жены. Хайнц Никкель воткнул лопату рядом с телом Хайди и включил фонарик.
Хайди Никкель лежала на краю поля Джексонов, и порывы ветра игриво трепали ее белокурые мертвые локоны. Безжизненное тело, казалось, было радо освободиться от тесноты и духоты багажника автомобиля и своей непосредственной позой словно приветствовало место своего упокоения. Ночь расщепляла труп на молекулы и атомы, пробуравливая одежду тысячами микроскопических отверстий и суша холодную кожу. Хайнц Никкель задержал свой взгляд на вмятине от удара на правом виске супруги. Ему пришла в голову забавная мысль, что Хайди Никкель в своей последней поездке с помощью гигантской катапульты на ходу пыталась вышвырнуть свой мозг из черепной коробки, просеяв его как сквозь сито через височную кость и дальше через крышку багажника "плимута", чтобы растворить его в ночном сентябрьском воздухе Великих равнин.

Внезапно Хайнц Никкель снова почувствовал непреодолимый приступ тошноты, застонал и медленно опустился на колени. Разум его переключился из режима функционирования в состояние апатичного отупения, и он с трудом чувствовал свои руки и ноги, смотря на них как бы со стороны. Теперь все произошедшее уже не укладывалось в его голове. Он не мог заставить себя снова взглянуть на шуршащий под ногами кусок полиэтиленовой пленки с окоченевшим трупом жены, и был не в состоянии дать факту ее смерти хоть какую-то оценку. Его разум был вдалеке. Сейчас ему почему-то казалось, что он не имеет к ее гибели никакого отношения, что ее тело было вручено ему убийцей для похорон прямо здесь, во мраке подлеска, и что он просто должен закопать ее. Помимо воли Хайнц Никкель заставил себя взглянуть в лицо Хайди. Её незрячие глаза были открыты и смотрели в ночное небо двумя холодными кусочками кенигсбергского янтаря. В ярком луче фонаря муха спикировала над мертвым лицом Хайди Никкель и приземлилась на ее левый зрачок. Словно зачарованный, Хайнц Никкель наблюдал, как она мелко сучила лапками по поверхности радужной оболочки. Затем муха деловито потерла лапки друг о друга и резко взлетела с глазницы Хайди. Как в тумане, отчаянно сопротивляясь надвигающемуся помешательству, Хайнц Никкель в качестве ненадежной панацеи от безумия заставил себя несколько раз проиграть в сознании кадры заворачивания мертвого тела Хайди в полиэтилен, почувствовать отдающуюся в бицепсах тяжесть ее безжизненного тела во время укладывания трупа в багажник "плимута". Хайди, чёртова немка, успокоилась ли ты, наконец???

Хайнц Никкель сумел взять себя в руки. Он поднялся на ноги, отстраняясь от тела Хайди, и быстрым движением закрыл багажник. Дымок из чащи заструился с удвоенной силой, и он с трудом различал очертания "плимута" в ночи. Ему захотелось спать, но Хайнц Никкель пересилил себя с циничной ухмылкой. Мать твою, Хайнц, не хватало только уснуть! Луна светила как дьявольская лампа Аладдина, и он даже выключил фары машины. Хайнц Никкель обошел "плимут", присел на капот и закурил еще одну сигарету. Его мозг наконец-то выбрался из-под завесы сумрака и заработал с присущей ему изворотливостью и изобретательностью. С сигаретой в зубах он вновь вернулся к телу, приподнял в руках полиэтиленовый сверток и сильно прижал пленку к трупу, затягивая тесьму на поясе Хайди и при этом стараясь не вглядываться в мертвенно-коричневый взгляд ее глаз. Затем сильным броском он скинул сверток на дно выкопанной ямы. Тело с глухим стуком ударилось о землю и перевернулось на спину. Кусок пленки сполз с лица Хайди Никкель и обнажил ее рот, синевато-лиловый кусочек губ, тонких, так непохожих на те полные, чувственные губы, которые он так любил целовать. Губы Мэнди. Аманды Плотзер.

Аманда Плотзер стала его любовницей три года назад. Она происходила из семьи фламандцев, осевших в Небраске еще в середине XIX века. Аманда была на шесть лет младше Хайнца Никкеля. Познакомились они на вечере, устроенном в своем особняке семьей ван де Вейер, также потомков переселенцев из Нидерландов, которые к тому времени являлись новыми деловыми партнерами Хайнца Никкеля. В тот вечер Хайнц явился на раут к ван де Вейерам без своей загрипповавшей супруги и быстро обратил внимание на эффектную светловолосую женщину с ослепительными ярко-голубыми глазами. Аманде Плотзер явно польстили обходительные ухаживания известного в городе респектабельного бизнесмена, и они не преминули встретиться за городом уже на следующий день. Романтический вечер незамедлительно перерос для парочки в романтическую ночь, проведенную в мотеле в сорока пяти милях от Плезантвилля, и возвратившийся наутро домой помятый Хайнц Никкель объявил больной жене, что проходившие всю ночь переговоры с группой влиятельных деловых людей по вопросу вложения капиталов в строительство сети закусочных быстрого питания близки к блистательному завершению. Трудно сказать, насколько Хайди Никкель поверила своему мужу, но никаких излишних вопросов она ему не задала, как не задавала и впоследствии, так как широко разрекламированная Хайнцем сеть бургерных в Плезантвилле так и не появилась. Что касается Аманды Плотзер, то она никому ничего не объясняла, поскольку была не замужем и жила одна.
Аманда Плотзер поистине оказалась для него идеальной любовницей. Они встречались исключительно тогда, когда было удобно Хайнцу Никкелю. Он всегда звонил ей сам и сразу же запретил звонить ему. Аманда работала в городской типографии и имела относительно свободный рабочий график. Как правило, их непродолжительные встречи случались в будние дни и практически всегда за пределами города. Оказалось, что Аманда жила недалеко от четы Никкелей, но Хайнц ни разу не был у нее дома во избежание непредвиденных встреч с кем-нибудь из многочисленных городских знакомых. Хайнц Никкель быстро добился от Аманды Плотзер безотказности в удовлетворении своих сексуальных аппетитов и по-своему достаточно сильно привязался к этой высокой, физически сильной женщине, к тому же абсолютно лишенной каких-либо комплексов. Они удовлетворяли сексуальные потребности друг друга с животной страстью и были вполне довольны сложившимися межу ними отношениями.
Через год своей связи с Мэнди Хайнц Никкель с удивлением и опаской узнал о новой подруге своей жены, коей и оказалась мисс Аманда Плотзер. Он не боялся гнева полностью зависевшей от него супруги, но факт измены, в случае его огласки, мог плохо сказаться на его деловой репутации в традиционалистском городке. На три недели он даже прекратил встречи с Мэнди, но жажда ее тела взяла свое, и их общение вскоре продолжилось с прежней завидной регулярностью. Хайнц Никкель нашел выгоду из дружбы его любовницы с его женой, ведь Аманда Плотзер частенько сообщала ему обо всех мыслях, посещавших Хайди во время одинокой скуки их брака. Именно Аманда рассказала ему о Киране Форресте.

Комья земли засыпали тело Хайди уже наполовину, когда зазвонил телефон. Его трель раздалась прямо за его спиной, резко разорвав молчаливый ночной сумрак, освещаемый только лучом фонарика. Хайнц Никкель задохнулся в немом крике, резко застыв на дне ямы и выронив лопату. Она медленно вывалилась из его рук и со стуком упала на землю. Под аккомпанемент звонков прошло не менее двадцати секунд , прежде чем Хайнц Никкель выпрямился, вдохнул теплый воздух и рывком обернулся. Серебристый никелированный аппарат, точь-в-точь похожий на тот, что висел в холле их особняка, был прикреплен к стене могилы и поблескивал в ночи, призывно звеня. Провод тянулся из аппарата и извивающейся змеей уходил в землю. Хайнцу Никкелю показалось, что трубка подрагивала на рычаге в такт звонкам.
Как в тумане он развернулся и сделал три шага к телефону на негнущихся ногах. Его дрожащая рука в нерешительности протянулась к трубке и замерла в двух дюймах от нее. Хайнц Никкель судорожно сглотнул слюну, которой не было, и облизал пересохшие губы. Он ощущал жжение в стенках горла, словно выкурил две сигареты подряд. Он знал, что не должен снимать трубку, но все-таки непременнно ее снимет. Пальцы коснулись прохладной никелированной поверхности и приподняли трубку, отделяя ее от рычага. Хайнц Никкель закашлялся и поднес трубку к уху.
Сначала он не слышал ничего, кроме гудения проводов на линии. Затем в трубке появился голос, женский голос, незнакомый ему дотоле крик Хайди, начинавшийся с шепота и нараставший, набиравший силу до самого высокого, уже нечеловеческого регистра. Голос визжал в его ухо и вбивал в мозг слова, которые он так боялся услышать и которые толком не разобрал, но несомненно знал, что это они. Хайди ворвалась в его тело, бродя по закоулкам сознания и выпрямляя извилины в мозгу, он почувствовал ее теперь не в трубке, а внутри себя самого. Кровь закипела в теле Хайнца и толчками начала выливаться из уха пульсирующим багровым фонтанчиком. Барабанная перепонка лопнула, и он оглох, но все равно продолжал слышать ее визг, внезапно сменившийся назойливым срывающимся речитативом, а потом на секунду наступила тишина, и мужской бас хохотнул из телефона словно бы в ответ. Хайнц Никкель упал на колени, прижимая трубку к животу. Из трубки понеслась самая отборная площадная ругань. Голос отчаянно поносил Хайди, и Хайнц Никкель вдруг пришел в себя. Как в замедленной киносъемке он поднес трубку к окровавленному уху и закричал:
- Киран! Киран! Заткнись, сука!!! Хайди сдохла!!!
Голос его сорвался. В трубке внезапно замолчали, словно линию разъединили. Освещаемый лучом фонаря телефонный аппарат на стенке ямы слегка накренился, и комочки земли заскользили из-под него на дно. Хайнц Никкель пристально вгляделся в него, не веря своим глазам, отказываясь осознавать, что собой представляет упавшая на него тень сбоку, и что фонарик изначально был направлен совсем в другую сторону. Он успел выпустить из руки трубку, когда серые холодные руки сомкнулись сзади на его шее.

Мертвое лицо Хайди Никкель дышало ему в затылок леденящим холодом. Хайнц Никкель почувствовал прикосновение ее зубов на своей шее, и в отчаянном порыве, напрягая все силы, разжал стальную хватку ее объятий. Он никогда не подозревал, что Хайди такая сильная! Вывернувшись, он сумел проползти на коленях два шага вперед и перевернуться на спину, ногами ударив Хайди в грудь и отбросив ее назад. Теперь он ее не видел. Висевший в небе серп полумесяца заглянул в его глаза, и он увидел маленькую точку на его поверхности. Точка начала расти, приближаяь в нему, вырастая в чудовищную коричневатую сферу, двигавшуюся быстрее скорости света, превращавшуюся прямо перед ним в женское лицо с двумя овалами глазных орбит, углом прямого носа, полукружием ухмыляющегося рта. Из орбит вылезли глаза и, качаясь на ниточках нервов, повисли перед ним игрушками йо-йо, слегка дотрагиваясь до его лица и щекоча его щеки. Затем они с легким шипением втянулись в глазницы. Рот медленно вытянулся вверх, обнажая гнилые зубы, и улыбка Хайди, улыбка покойницы, ошарашила его, приведя в полный ступор. Хайнц Никкель успел в ужасе приоткрыть рот и беззвучно закричать, пока Хайди мчалась прямиком к нему из лунного серпа, одновременно освобождаясь от полиэтиленового пакета, сползавшего к ее ногам шуршащим саваном. Она нависла над ним, уставившись ему в глаза немигающим пристальным взглядом вставших на место глаз. Земля комьями падала вниз с ее волос и плеч, глухо стуча о пленку. Вмятина на ее виске выровнялась, но пошла паутиной жутких трещин, прораставших прямо перед его взором и расчерчивавших лоб и правую щеку. Рот скривился, и правый глаз начал вытекать. Телефон снова зазвонил и сполз вниз, скользнув по стенке и выплюнув трубку с рычага прямо на дно могилы. В голове его молнией сверкнула мысль о лежавшей прямо у ног лопате, которой он мог бы отбиться от Хайди, но словно читая эту идею, она с ухмылкой подняла лопату и вышвырнула ее из ямы.
Пар от деревьев сгустился перед его лицом, не давая дышать. Он вдохнул его, ощутив запах желудей и шерсти белок, сновавших в лесной чаще. И тут она набросилась на него с потрясающей быстротой и проворством. Ее рука скользнула под его куртку, разрывая ее, раскромсывая кожу на животе и проникая прямо внутрь его тела. Он закричал, но не смог оттолкнуть ее от себя. Холодные пальцы Хайди добрались до его внутренностей, стремительно сокращавшихся и пульсировавших в такт биения сердца. Он сумел заставить себя посмотреть на свой вспоротый живот. Крови не было, но он видел разорванные кожу и мышцы, и как бы отстраненно наблюдал за выпрыгивавшим из живота и снова падавшим внутрь раны желудком. Хайди выпрямилась над ним с победной улыбкой, и ее гнилые зубы посверкивали в тумане предрассветного сумрака. Ее рука выскользнула из Хайнца Никкеля, подцепив ногтем одну из петель кишечника и приподняв ее почти на дюйм над разрывом в животе. Хайнц Никкель снова закричал, и ему показалось, что на этот раз он услышал себя.

Он умирал, но в эти последние минуты его мучил вопрос, почему же все-таки он не сумел довести дело до конца? Почему Хайди ожила именно в тот момент, когда он был в полной уверенности, что она несомненно мертва? Ведь он убил ее в ночи их супружеской спальни, убил ударом пепельницы, лежавшей на столике на веранде, и она захрипела, отвалившись головой на дальнюю сторону кровати и судорожно царапая простыни ногтями с нанесенным на них превосходным маникюром? Или все-таки не пепельницей? Помнится, он пытался бросить курить с полгода назад, и в качестве первого шага выбросил эту пепельницу в мусорную корзину. Бросить курить он не смог. Но доставал ли он ее потом из мусорки? Он не мог сказать наверняка.

Он задумал убить Хайди, когда узнал от Мэнди Плотзер о любовной связи своей жены с Кираном Форрестом. С того момента, когда Хайнц Никкель узнал о регулярных изменах своей жены, он потерял покой, вплоть до того, что перестал спать по ночам. Семейный доктор прописал ему препараты на основе барбитуратов, и он начал добросовестно принимать их перед сном. Таблетки избавили его от бессонницы, но не могли устранить причину его невроза. Хайнц Никкель не был уж настолько ревнив, но им двигала не ревность, а уязвленное чувство оскорбленного собственника. Измена Хайди принижала его в собственных глазах и делала из него, значимого и влиятельного в городе бизнесмена, рафинированного закомплексованного неудачника с характерной немецкой фамилией. Могущественный Хайнц Никкель отступал, растворялся в тени простого асфальтоукладчика Кирана Форреста, с его большим членом, насмехающимся, глумящимся над ним и унижающим его достоинство (да, пусть и не такое выдающееся!). Он долго думал над планом устранения своей жены, и наконец остановился на проекте тихого, рядового семейного убийства, которое ему необходимо было выдать за исчезновение любимой супруги. Он нашел идеальное место для захоронения трупа и как-то вечером приехал на опушку леса с лопатой, чтобы выкопать подходящую яму для захоронения тела Хайди.
Все было замечательно, пока он не напился две недели тому назад. Он надрался дома виски, пил весь вечер до поросячьего визга, и в пьяном угаре наговорил Хайди много чего интересного - и о ней самой, и о Киране Форресте. По крайней мере, наутро он вспомнил, что говорил с женой и о ней и о ее любовнике, но никак не мог припомнить, о чем еще был разговор между ними. Говорил ли он с ней о Мэнди Плотзер? А об убийстве? Хайнц Никкель не мог поручиться, что не говорил. В конце концов, если у нее есть Киран, и ему это известно, то почему бы у него не может быть Мэнди??? Узнала ли об этом Хайди? Он не помнил. Да и вообще, пошла она на все четыре стороны! Он ведь обеспечивал семью, не так ли?

Хайди Никкель нежно поцеловала мужа в губы и медленно соскользнула с его живота. В полумраке сентябрьского вечера ее улыбка сверкнула в спальне белоснежным оскалом зубов. Вторник умирал за окном, и одинокая луна уже всходила на горизонте куском выщербленного швейцарского сыра. Было тепло и тихо. Они давно уже не занимались любовью, и Хайнц Никкель был даже слегка удивлен ее сегодняшней настойчивостью и страстью. Секс походил на тот давнишний, романтичный, когда они только стали мужем и женой, и Хайнц был уверен, что сейчас Хайди отдавалась ему со всей своей искренностью. Он запустил руку в ее светлые волосы и легонько ласкал ее голову, прислушиваясь к ее все еще бурному дыханию и оживляя в памяти ее недавние стоны и возгласы. Она умела заниматься любовью, когда хотела. Да, именно, когда хотела. Ее тело слегка обжигало ему грудь, а отвердевшие соски щекотали кожу. Рука Хайди простерлась на его плече, и длинные ногти медленно сжимались и разжимались, оставляя на коже едва заметные отметины. Хайнц Никкель взглянул на лицо лежавшей на его теле жены и попробовал представить ее мертвой, но не смог.
Хайди встала, не одеваясь спустилась вниз на кухню и принесла ему джин с тоником. Он не любил смешивать алкоголь с другими напитками, и потому на подносе было два стакана. Джин взбодрил его после секса, а горький тоник оставил во рту характерное послевкусие. Возвращая поднос обнаженной Хайди, он машинально отметил ее аппетитные формы, но эта мысль не возбудила его.

Хайди сползла с живота своего мужа, словно они только что закончили заниматься любовью. Небо внезапно затянуло сероватыми тучами, и лунный серп окончательно перевернулся вниз, освещая лес призрачным свечением, прокладывавшим путь среди крон деревьев. Койот завыл в тиши ночной чащи, но теперь гораздо ближе, чем в предыдущий раз. Во рту Хайнца Никкеля пересохло, и ему, умиравшему в тишине на дне ямы на опушке леса, вдруг представилось, что он пересек пустыню Сахару без единого глотка воды. Он знал, что его конец близок, но почему-то ощущал странное облегчение и прохладу внутри разорванного и горевшего адским огнем кишечника. Хайди Никель привалилась к углу выкопанной им могилы, задорно улыбаясь в ночи сгнившими осколками зубов и подмигивая ему вытекшим глазом. Полиэтиленовая пленка давно сползла вниз на землю по ее ногам, и ночная рубашка, в которой Хайди спала в момент ее убийства мужем, задралась вверх к поясу, обнажая черные кружевные трусики, которые она так любила демонстрировать Кирану Форресту. Хайнц Никкель со стоном попробовал приподняться со дна ямы, но дикая боль в истерзанном животе заставила его отказаться от подобных попыток. Хайди привстала на коленях в углу могилы, и снова набросилась на него с лязганьем челюстей и злобным урчанием. На этот раз Хайнц Никкель не смог предпринять никаких отвтеных действий. Она вгрызлась ему под диафрагму, захлебываясь его кровью и сплевавая куски кожи и мяса, откусываемые ею прямо от его плоти. Сначала он закричал, но крик его быстро потонул в красном океане боли. Боль поднялась от живота к голове, к мозгу, он повернул голову на бок и его стошнило какой-то мерзкой кашей, и он судорожно вцепился в края выкопанной им могилы, на глазах превращавшиеся в нечто мягкое и бесформенное. Комья земли рассыпались в его сведенных судорогой пальцах. Хайди склонилась над ним, внимательно наблюдая за его агонией, и телефон все звонил и звонил со дна ямы, и трубка подпрыгивала и визжала омерзительным фальцетом "Алло! Алло!", и земля под его руками превращалась из шершавых коричневато-серых комков в гладкую молочную спинку дивана в холле на первом этаже, и он скрёб по ней негнущимися пальцами, и луна светила торшером прямо над его остекленевшими зрачками, и он умирал, так и не успев осуществить то, что хотел...

Койот осторожно выбрался на опушку леса и внимательно осмотрел простирающееся перед ним поле. Ночной сентябрьский воздух окружал животное неподвижной теплой пеленой. Черный кончик его хвоста подрагивал в любопытстве. Койот сделал шаг вперед и уткнул нос во свежевскопанную землю, пятном черневшую прямо перед его мордой. Кто-то, видимо, пытался выкопать яму на окраине поля и даже принялся за дело, но так его и не завершил. Десятки кусков вывороченного дерна лежали отвалом, но то, что по замыслу неизвестного должно было превратиться в глубокую яму, так и не стало ею. Земля была вскопана на глубину не свыше трех футов, а в ширину не более четырех. Койот недоуменно обследовал разрытую землю, но на дне ямы не было ничего интересного. Никаких отбросов, никакой падали, ни намека на чьи-нибудь останки. Койот фыркнул, задрал морду вверх на сияющий полумесяц, коротко тявкнул и затрусил обратно в лес в прохладную свежесть дубового подлеска.

Хайди Никкель исступленно вглядывалась в омертвевшее лицо своего супруга. Хайнц Никкель лежал навзничь на диване в холле их особняка, и струйка пены вытекала из его рта, пузырясь и собираясь лужицей на плече пижамы. Уже в третий раз она поднесла к его губам зеркальце, но дыхания не было. Руки Хайнца скрючились в агонии и вцепились в обивку дивана. Она действовала наверняка, успев напоследок даже доставить ему сексуальное удовольствие. Горький тоник неплохо маскировал вкус снотворного, и Хайди всыпала туда лошадиную дозу барбитурата. Он даже не мучился. Трудно сказать, каков был его последний сон, но Хайди, склонясь над диваном, с испугом наблюдала за постепенно приобретавшим землистый оттенок лицом мужа. Погружаясь в смертельное небытие, он вращал белками глаз и судорожно махал руками, словно в руках его плясала кирка или лопата. Пару раз он пробормотал ее имя. Сжимая в руках зеркальце, Хайди с облегчением выпрямилась, обведя взглядом просторный холл их дома, погруженный в ночную тишину. Нет, теперь уже ее дома. Только что она из жены превратилась во вдову, унаследовавшую неплохое состояние, особняк и успешный бизнес своего мужа. Хайди Никкель слегка улыбнулась пересохшими от напряжения губами. Снова зазвонил телефон, висевший на стене холла, но у нее не было желания отвечать Кирану. Они уже все обсудили. Утром он приедет в любом случае.

У меня не было выбора, твердила она себе как заклинание. Если бы не я, то он. Какое счастье, что он пил. В тот вечер виски лился Ниагарским водопадом. Она даже не сразу поверила ему, но потом поняла, что это конец. Маленькая светловолосая девочка Хайди исчезла, уступив место лживой сексапильной блондинке, знавшей толк в минете. Он узнал обо всём и точно прикончил бы ее рано или поздно. Что там Хайнц бормотал насчет опушки леса? Киран убил бы его, прикажи она ему только, но при чем здесь Киран? Это ее проблема, и она решила ее кардинально и бесповоротно. Какое счастье, что он тогда напился. Какое счастье, что его мучила бессонница.
Хайди Никкель на всякий случай еще раз протерла фланелевой тряпочкой пузырек со снотворным, вложила его в мертвую холодную руку мужа и с силой сжала его пальцы. Потом, осторожно касаясь крышки флакончика перчаткой, положила пузырек на туалетный столик. Перчатку она сняла и потянулась к телефонному аппарату. Перед предстоящим разговором она еще раз проговорила вслух слова, интонации и даже сороводила их жестами, невидимыми для собеседника. На секунду ее все-таки охватила паника, но отступать уже было некуда. Хайди бросила быстрый взгляд на обмякшее на диване тело Хайнца и сняла трубку. Слегка одеревеневшими пальцами она решительно набрала номер экстренной медицинской службы.
- Алло! - прозвучал в трубке срывающийся женский голос. - Мэм, мой муж не может проснуться! Он выпил снотворное после ужина. Я подозреваю ужасное...