На дне звенят колокола. 01

Волна тиха, волна светла,

Как из прозрачного стекла,

На дне звенят колокола:

Дин-дон, дин-дон, дин-дон!

Одесса, октябрь 1941 г.

— Тречец баталиоане ромыне Карпати!..* — надрывался радиоприёмник.

Однако Ася Польшина не слышала бравурных раскатов марша — животный ужас, охвативший девушку в комнате, гостиной обычного одесского дома, занятого оккупантами, словно парализовал её органы чувств. Пленённая красноармейская санитарка не впервые видела врага — но остальные, немцы или румыны, хоть и фашистские нелюди, всё-таки были человеческими существами.

Этот же...

Череп румына очертаниями походил на китайский орех, а кожа имела странный серовато-восковой оттенок. Длинные, слегка заострённые на концах уши напоминали о нетопырях, а бледно-лиловые глаза под кустистыми угольно-чёрными бровями казались мёртвыми и вместе с тем завораживали, сковывали, как взгляд кобры из сказки Киплинга. Какие ненормальности скрывал искусно пригнанный китель английского покроя**, Ася знать не могла.

В свою очередь майор медицинской службы королевской армии Аргир Кланц смотрел на крепко сбитую, полноватую девушку, черты широкоскулого лица которой не позволяли сомневаться в её национальной принадлежности. Кланц усмехнулся, и Ася вздрогнула, увидев длинные кривые клыки, сверкнувшие под тёмно-серыми губами румына.

— Не трясись ты так, — сказал Кланц по-русски. — Я не разделяю предрассудков нашего досточтимого кондукэтора***. Все вы одинаковы. Ты не в большей опасности, чем другие.

Он что-то буркнул денщику, который, понурив глаза, переминался с ноги на ногу на пороге, и тот живо ретировался, захлопнув за собой дверь. Кланц поднялся, подошёл к Асе и рванул ворот её гимнастёрки.

Крик Аси захлебнулся хлюпающим хрипом, когда острые, как лезвия, клыки пронзили её сонную артерию.

Пётр Воронин, молодой снайпер партизанского отряда, скрывавшегося в одесских катакомбах, притулился за углом неоклассического домика на одной из живописных улочек Ближних Мельниц. Политрук подполья решил начать отстрел вражеских офицеров, и эта ночь была первой «охотой» отряда — под покровом тьмы несколько бойцов устроили засады в разных частях города.

Нетерпение Петра возрастало с каждой минутой — он мстил не только за поруганную родину. Оккупанты замучили девушку, в которую он был тайно влюблён ещё до войны, Асю Польшину, каким-то особенно зверским способом. Товарищ по отряду видел её истерзанный, обескровленный труп...

Улица была освещена крайне слабо — большинство фонарей не горело — и Пётр увидел высокую фигуру в шинели и широкой, как поднос, румынской фуражке, когда захватчик оказался уже в каких-нибудь четырёх шагах от партизана. Вскинув винтовку, Пётр рванулся ему наперерез, дважды выстрелил и снова шмыгнул за угол.

И не будь Пётр снайпером, промахнуться на таком расстоянии он бы не мог. Но пули не произвели на румына никакого действия. Он лишь остановился, вглядываясь в темень, и даже не выхватил оружия.

Петра прошиб холодный пот. Он сам заряжал винтовку, и отнюдь не холостыми патронами. Стрелял он в упор.

Комсомолец Воронин не был суеверным. Но ни до того, ни после он ни разу не улепётывал так, как в ту ночь. Неясный инстинкт подсказывал, что он тогда столкнулся с чем-то запредельным...

Инстинкт инстинктом, но, конечно, Пётр не мог предвидеть, что мстить через много лет придётся его внучке.

*«Румынские войска, перейдите Карпаты!» — военно-патриотическая песня.

**Румынские офицеры носили мундиры британского стиля в сочетании с фуражками, похожими на поздние советские.

***«Вождь» — официальный титул маршала Антонеску.