Лифт на тот свет

Говорят, человек предполагает, а бог располагает. А если располагает дьявол?

Степан вызвал лифт, и дверь со скрипом отворилась. Предстоял подъём всего лишь на второй этаж. Вообще-то мог бы и по лестнице прогуляться. Невелика птица, как говаривал один телеэкранный герой. Не на десятый же этаж тащиться. С другой стороны, вот эта повседневная лень, да и как не воспользоваться благами цивилизации, когда они присутствуют? Ходить по улице пешком ведь тоже многим неохота. Зачем? Сказали же врачи, что от инфаркта всё равно подохнешь, раз организм предрасположен. Ходи – не ходи. Хоть бегай, подобно кенгуру, и лазай по деревьям, сподобившись какою-то макакой. Ну а машина-то на что? И на хрена пять лет кредит грабительский платил, чтобы потом пылинки с этого японского агрегата сдувать? Да и вообще, весь мир какой-то агрессивный стал, ублюдочный какой-то. И даже детки пятиклашки уж в унисон твердят одно: «Дай денег, дай денег, дай денег, папа». Поубивал бы выродков, в придачу с жёнушкой-домохозяйкой, что красит ногти сутки напролёт, или чего-то там, но красит, мажет, штукатурит, уж зеркало до дыр протёрла, пожрать хоть раз бы приготовила ради приличия, ан нет. А тёща, жадная и злобная толстуха. Всё не нажрётся. Ну, народ, с кем жить приходится…

Э-х! Ну да ладно, речь не о машине, и о паршивом белом свете. Речь о чёртовом лифте, будь он неладен. Но если бы Степан пошёл по лестнице? А может, лифт-то не причём? Итак, Стёпик надавил на кнопочку с цифиркой – два. Лифт этак дружелюбно звякнул и двинулся наверх. Остановился. Динамик деловито сексуальным женским голоском пропел:

- Минус второй этаж. Вы приехали.

Какой ещё к чёрту минус? Наверх же движение было.

- Вот дерьмо собачье, – прошипел Степашка, делая шаг к дверям, – опять эти ремонтники чего-то там напутали.

Но дверь не открывалась. Стёпа двинул по ней носком ботинка, и ещё раз надавил на кнопку «два».

- Минус второй этаж. Вы приехали, – проговорил над головой всё тот же голос.

Впрочем, более кабина не сдвинулась ни на волос. Всё это начинало Стёпу злить, бесить и раздражать. Нет, на этой грёбаной нервотрёпной работе мозги весь день выносят и выносят. От начальства до уборщицы, что злобно тычет шваброй прямо в ноги, в упор не замечая никого, ещё и тут, буквально в двух шагах от долгожданного дивана и бокала виски, какая-то падаль издевается. Забарабанив в двери кулаком, Степан, подобно батюшке во время песнопения в церковном хоре, громогласно возопил:

- Открывайся, сволочь проклятая!

И лифт ответил. Каким-то каркающим звуком из рук вон плохо настроенного синтезатора речи. Это было необъяснимо и невероятно. Репродуктор под потолком немедля изрыгнул:

- Оставь надежду, всяк сюда входящий. Слышь, придурок, тебе пешочком не вариант было каких-то два пролёта пробздеться? Так я тебе устрою, лодыря кусок. Гореть тебе в геенне огненной, гадёныш, пёсий сын. Собака и говнюк. Животное. Да будет так! А за «сволочь» отдельно получишь, погань. Поглядим на твоё нутро. Как говорится, вскрытие покажет, смерд.

Тут надо бы отметить, что от таких вот оскорблений в свой адрес душа Степана наполнилась истинной и абсолютной злобой.

За сей нелепый, неуместный розыгрыш,

Он шутника на тот момент,

Готов был разорвать как Тузик грелку.

Убить, размазать по стене,

Четвертовать, и выбросить собакам на съеденье!

(Ну не Шекспир, и даже рядом не стояло,

Но прёт и прёт тупое вдохновенье…)

- Ну всё. Это перешло все допустимые границы. Имейте в виду, кто вы там есть, я буду жаловаться. А прямо сейчас я набираю телефон горячей линии. Я по судам ведь затаскаю. Ещё пожалеете, с кем связались. Да вы со мной по гроб не расплатитесь. Теперь уж точно погашу я все кредиты.

В ответ раздалось подлое хихиканье.

- Погасишь ты один кредит.

Степан нетерпеливо выдернул наружу свой навороченный айфон, но с виду безупречный гаджет с логотипом надгрызанного яблока лишь пискнул жалобно совсем, и вырубился на веки вечные. На все нажатия он более не реагировал.

- Минус второй этаж, – проговорил всё тот же мелодичный девичий голос, – вы приехали!

И створки неожиданно бесшумно распахнулись.

- Слава тебе яйца, – процедил Стёпа и осёкся.

То, что было за дверями, никоим образом не вписывалось в рамки обыденных вещей. Там была чернота. Сплошная. И тишина загробная.

Что за чертовщина? – подумал Степан и опасливо протянул ладонь наружу. Она упёрлась во что-то упругое, пружинящее. Чернота не пускала! Она отталкивала руку назад в кабинку. Что происходит? Это что такое? Стёпа несколько сменил тактику. Он снова протянул руку во мрак и ткнул в него одним лишь указательным пальцем. И палец сей погрузился в плотную, похожую на вязкую жидкость среду, а по поверхности, словно по водной глади, разошлись круги. Степан одёрнул кисть в пространство лифта. Из черноты раздался булькающий звук. В душу закрался страх перед странным и необъяснимым явлением. Стёпа в панике стал давить на все кнопки подряд, но лифт никак не реагировал. Внезапно панель заискрила и задымила, и Стёпа почувствовал довольно болезненный удар током. Отскочив в дальний угол, он потряс рукой. Лифт не двигался, и выход был один. А если разбить плафон, разобрать верхнюю конструкцию и попытаться вылезти на крышу? По тросу добраться до ближайшего этажа.

- Даже думать не мечтай, урод, – раздалось карканье над головой.

- Это почему? – как-то сдавленно ответил Стёпа.

Ответа не последовало. Да и не было под рукой приличного инструмента, чтобы поддеть и отвинтить болты на потолке. Другого выхода Степан не видел, и осторожно подошёл вплотную к черноте. Он снова сунул палец во мрак и ощутил всю ту же вязкую массу. Рука продвинулась чуть дальше, не ощутив серьёзного препятствия, погрузившись в нечто почти по локоть. И тут вдруг что-то ухватило Степана за запястье и потащило туда, в этот колодец чёрной неизвестности. Стёпа дёрнулся было обратно, но неведомая сила рывком, да так, что оторвались от пола ноги, утащила его в болото мрака. Вокруг была сплошная тьма, дышать стало нечем, и пред лицом возникло жуткое, кошмарное виденье. Сморщенная прыщавая рожа страшилища, смахивавшего на франкенштейна, ухмыльнулась и произнесла:

- Настало время, раб, и час пришёл. Пора в преисподнюю. Я проводник твой на тот свет. Хватит тебе небо коптить. Всё в этом мире предрешено.

Это было последнее, что Степан услышал.

***

К лифту неспешно подошла подвыпившая молодая парочка, и парень вызвал лифт. Когда же двери разъехались, взору влюблённых предстала нелицеприятная картина. На полу, раскинув руки, лежал мужчина средних лет, судорожно делая последние вздохи. Он выплёвывал остатки розовой пены из лёгких, елозя ухом по вязкой луже собственной блевотины, перемешанной зелёными соплями с ошмётками наполовину переваренной колбаски, шпротов, шашлычка. Да уж, смерть она такая, некрасивая. Красиво можно лишь за родину погибнуть. Но Стёпа не был патриотом никогда. Он ненавидел всеми фибрами души свою страну, в которой так не повезло ему родиться, правительство, что только обещало, но что давало, сразу отбирало, семью, сосавшую пиявками все нервы, соки, кровь, мозги, и конечно же, то злато, что зарабатывал сидением на ж.., пардон, на части тела, куда делают уколы. По-настоящему любил Степашка деньги. Всегда мечтал стать олигархом. Вором в законе тоже бы неплохо. А идеале, гордо так звучит:

Председатель

Совета

Директоров

Газпрома!

Но то, что снилось по ночам, лелеялось в мечтах, тому не сбыться было никогда.

Тем временем, девушка отпрянула от агонирующего тела, а парень наклонился и похлопал незнакомца по щеке. Тот не реагировал.

- Что с ним? – испуганно спросила девица.

- Он без сознания. По-моему, он умирает. Вызывай скорую.

Прибывшая бригада медиков уже застала бездыханное тело. Лицо мужчины искажала жуткая гримаса боли. Вероятно, умирая, он испытывал нестерпимую боль. Собравшаяся у лифта толпа расступилась, и эскулапы приступили к реанимации.

- На мониторе крупноволновая фибрилляция, – деловито произнёс один из врачей.

- Подаю разряд триста джоулей, – ответил второй, всовывая в рот покойника изогнутый пластиковый воздуховод. Наложив на грудь мужчины утюги электродов, он скомандовал зевакам:

- Все отошли на пять метров.

Электроимпульс выгнул тело бедолаги в дугу.

- Есть пульс. На мониторе синусовый ритм. Теперь всё ясно. Обширный инфаркт, - промолвил медик, - готовь норадреналин в систему.

Мужчины из толпы помогли погрузить беднягу в реанимобиль, и тот, взревев сиреной, помчался, раздвигая пробки в сторону многопрофильной больницы.

У дверей ремблока стояли, переминаясь две женщины. Одна молодая и стройная, вторая лет под пятьдесят, довольно упитанная. Наконец, дверь распахнулась, вышел реаниматолог.

- Что с ним? – спросили хором обе.

- Сожалею, но пациент скончался. Приношу соболезнования, – сказал печально доктор.

- О боже, – потрясённо прошептала молодая.

Вторая только отвернулась.

Стёпино бренное тело возлежало на белой простыни, утыканное катетерами, электродами и какими-то штырями. Тело, осталось только тело.

- Знаете что? – продолжал доктор, – у него не только инфаркт. Его осматривал невролог и по назначению успели сделать компьютер головы. Его мозг буквально чем-то выжжен. Другого объяснения нет. Невероятно, но факт.

- Что это значит? – спросила молодая.

- Я не знаю, – ответил док, – но – вскрытие покажет!

При слове «смерть» все морщатся, крестятся,

Но ведь бояться бабушек смешно,

Она же в нашем мире как уборщица,

Чураться сей профессии грешно!