И корабли пускать на дно...

Она и скот губить умела,

И корабли пускать на дно,

И портить в колосе зерно!

Отправляясь на встречу с доктором Касисом, я преисполнился самодовольного скепсиса. Герой разнообразных небылиц — среди прочего, он якобы победил настоящего вампира, сражался с псоглавцами — хехе! — и даже отправил назад в преисподнюю бродячий дух легендарного разбойника из русской песни, всё в пределах нашей тихой столицы — заурядный шарлатан, наживающийся на слишком богатом воображении иных малоразвитых людей. «Доктор» — это каких, интересно, наук?

Уже в его гостиной я со злорадством предвкушал уничтожающие разоблачения в отделе светской хроники «Сфинкса». Касис показался мне малосимпатичным. На вид ему было лет пятьдесят. Невысокий, поджарый, с мрачноватым выражением узкого смуглого лица с горбатым носом, густыми изогнутыми бровями и суровой складкой тонкогубого рта, над которым щетинятся подстриженные треугольником усы. Одет безукоризненно, даже щеголевато.

Гостиная была обставлена если не с излишней роскошью, то со вкусом. Никаких вещей, обычно связываемых с чародейством — хрустальных шаров, сушёных летучих мышей, заколдованных изделий домашнего обихода вроде мётел и кочерг — я не заметил. Единственным предметом, возбудившим моё любопытство, являлся большой кусок покрытой патиной чеканной меди с мудрёным узором. Прекрасный повод начать интервью.

— Полагаю, доктор, эта штука — один из инструментов вашего ремесла? — полюбопытствовал я, с трудом подавляя насмешливую улыбку.

— Правильно полагаете. — У Касиса был звучный голос с металлическим тембром, наверное, производивший должное впечатление на тех, кого он дурачил. Стать бы ему певцом. — Это всё, что осталось от щита Джян Бен Джяна.

— Надо же! А кто такой Джян Бен Джян?

— Султан джиннов. Некоторые восточные авторы приписывают ему сооружение пирамид.

Я хотел спросить, жил ли этот неподражаемый зодчий в лампе или в кувшине, но решил, что лучше не стоит.

— Думаю, вы не станете отрицать, что одной из составляющих вашей популярности является некая загадочность, — сказал я. — Между тем многих наших читателей очень интересует, как вы, один из крупнейших оккультистов Европы, овладели этим самым ремеслом.

Касис улыбнулся. Что-то в его улыбке заставило меня вздрогнуть.

— По дороге ко мне, — произнёс он, — вы спрашивали себя, действительно ли я доктор. Я в самом деле имею эту степень. Я медик, хотя давно уже не практикую. Специализировался на тропических болезнях. Поскольку кроме медицины меня с юных лет влекло море, я стал флотским врачом. Служил на стационере в Средиземном море. Там, правда, мои познания не слишком пригодились — лечить моряков и фузелёров пришлось больше от венерических, нежели от тропических, заболеваний. Но волею рока именно в Средиземноморье я впервые взглянул за Завесу.

Касис раскурил пожелтевшую пенковую трубку и откинулся в кресле.

— Тогда я был совсем молодым человеком, моложе вас. Как и вы, я, конечно, слышал рассказы о разных духах и колдунах и, как и вы, считал их абсолютным вздором. В августе четырнадцатого года в Европе разразилась война. — (К моему раздражению, он перескакивал с пятого на десятое). — Наша страна, к счастью, сохранила нейтралитет, однако Средиземное море кишело кораблями противоборствующих держав. И вот где-то через год после начала войны в водах к востоку от Мальты и Туниса стали происходить непонятные катастрофы с английскими судами, грузовыми и военными. Первым внезапным взрывом уничтожило эскадренный миноносец «Кингфишер», потом крупный пароход, следовавший в Салоники — я забыл его название — и громкий фурор произвела потеря крейсера «Ньюкасл». Причём, по свидетельствам немногих уцелевших, в местах гибели судов не было ни вражеских кораблей, ни подводных лодок. Речь, думали все, могла идти лишь о хитроумных диверсиях.

От сардонической — нет, даже не сардонической, а какой-то неизбывно горькой — усмешки доктора мне, честно говоря, стало не по себе.

— Наш стационер, «Вулкан», надолго задержался тогда в Тунисе для починки машин, и я хорошо помню царившую там истерию. Под давлением англичан французское Второе бюро подозревало всех и каждого — кроме действительного виновника. Офицеры с «Вулкана», в их числе и я, часто обретались во Флотском клубе в припортовом квартале Ла Пти Сисиль. В нём на ангажементе работала танцовщица, избравшая себе псевдоним Танит. Она использовала имя туземной богини и выдавала себя за берберку, но я догадывался, что это не так.

Касис замолчал, яростно пыхтя трубкой.

— Вы слышали о так называемой «злой» красоте, якобы демонического происхождения, вызывающей некие жуткие ассоциации? — снова заговорил он. — Жалкая выдумка бездарных горе-беллетристов. Бесконечно мудрый Господь не наделяет Зло красивой формой, а силы тьмы по самой своей природе неспособны в неё облечься или создать что-либо милое глазу. Поэтому они так стремятся уничтожить красоту. Сколько раз я с этим сталкивался!.. — голос Касиса дрогнул, словно рассказ подвергал испытанию его хвалёную невозмутимость. — Но revenons à nos moutons. Жустина — так на самом деле звали «Танит» — действительно напоминала мавританскую принцессу. Изящная, с тигриной пластичной грацией, тёмно-оливковой кожей и сияющими чёрными глазами, она выступала в довольно смелых по тем временам нарядах с вызывающими танцами. При этом ей было немногим больше двадцати. Само собой разумеется, мы не слишком досадовали на тунисских корабелов, которые работали спустя рукава, ремонтируя «Вулкан». Недели через три нашего вынужденного сидения в Тунисе в городе появился Арманд де Тараск.

— Француз? — спросил я, невольно заинтригованный повествованием.

— Британский подданный, сын изгнанного французского монархиста и остзейской баронессы. Этот породистый господин с изысканными манерами и змеиным взглядом серых глаз...

«Змеиным! Хладнокровие явно изменяет милейшему доктору», — подумал я.

— ...был выдающимся магом. Он убедил своего друга, одного из лордов адмиралтейства в Лондоне, что немецких диверсантов в средиземноморских портах искать бесполезно — английские корабли гибнут не вследствие актов саботажа, а из-за вмешательства сверхъестественных сил. В Тунисе де Тараск оказался неспроста — он проник в тайну Жустины.

— Вы хотите сказать, что она каким-то образом была замешана в этих кораблекрушениях?

— Представьте себе. Жустина появилась на свет в Родезии от связи европейца, скорее всего, заезжего француза или бельгийца из соседнего Конго, с местной женщиной из знатного рода, восходившего к древним зимбабвийским колдунам. Она не понаслышке знала про жестокость, с которой английские переселенцы обращались с племенем её матери, отобрав у туземцев лучшие земли и безжалостно их закабалив. Её сердце преисполнилось ненависти к Британской империи. Когда началась война, девушка взялась за исполнение ужасного, но казавшегося ей справедливым, замысла.

— И как же она пускала на дно корабли? — поинтересовался я. Либо Касис был сумасшедшим, либо, что вероятнее, даровитым актёром, либо... я отогнал абсурдную мысль.

— Спросите лучше, как я обо всём узнал! В ту ночь, вернувшись из клуба в гостиницу, я очень долго не мог сомкнуть глаз, а когда, наконец, забылся, мне пригрезился удивительно яркий и жуткий сон. Я увидел Жустину, сидевшую у окна в тускло освещённой комнатушке с затворенным вычурной деревянной решёткой окном — это обычно в тунисских домах. Она была полностью обнажена, и её иссиня-чёрные волосы, на выступлениях уложенные в замысловатую причёску, волнами ниспадали на плечи. Перед ней на широком подоконнике стояли небольшие стеклянные бутылки, заключавшие макетики кораблей — вы, конечно, знаете такие сувениры. На бутылках красовались крошечные наклейки в виде «Белого флага» — британского военно-морского штандарта, вырезанные из открыток или вкладышей сигарет. Жустина наполнила одну бутылочку водой из глиняного сосуда, потом надрезала себе ладонь. В горлышко закапала кровь. Девушка что-то забормотала, и помутневшая вода в бутылке забурлила, словно закипая. Судьба ещё одного корабля была решена. В следующий миг за спиной Жустины распахнулась низкая дверь, и вошёл де Тараск. Она обернулась и прыгнула на него, как дикий зверь, растопырив пальцы, но де Тараск превратился в дракона.

— Во что?

— В дракона. В ставшего на дыбы змея с рогатой головой и когтистыми лапами.

— И изрыгнул огонь?

— Нет. Он обвил шею Жустины хвостом и, пока она задыхалась и корчилась, кромсал её тело когтями. Не прошло и минуты, как всё кончилось. Она упала мёртвая — Боже, сколько было крови! — а де Тараск снова принял свой обычный облик и спокойно вышел.

— Прелюбопытный сон, — сказал я.

— Тогда и я заставил себя так думать. Всего лишь дурной сон. Однако уже на следующий день о загадочном убийстве клубной танцовщицы говорил весь Тунис. Я знал, что должен делать, но сумел сохранить трезвость рассудка. Прежде, чем идти в сражение, нужно было выковать оружие. Ещё неделю спустя «Вулкан», наконец, вышел в море. Вернувшись на родину, я сразу подал в отставку, сказав, что хочу заняться частной практикой. Я и вправду зарабатывал на жизнь врачебными визитами, посвящая всё свободное время учёбе. Учился день и ночь почти три года, осваивая новую науку с куда большим рвением, чем раньше медицину. Когда утомлялся, когда от некоторых, назовём их так, опытов едва не терял сознание, я ощущал на себе взгляд больших чёрных глаз и слышал почти беззвучный шёпот, срывавшийся с полных губ. Это придавало мне силы. Тем временем война закончилась. Через два дня после подписания мира я отплыл в Лондон. Разузнать адрес де Тараска оказалось нетрудно. Он занимал роскошный дом в Мейфэре, на Керзон-стрит. Я предположил, что жилище защищено не одними лишь забором и засовами. Но нет — прогулявшись по Керзон-стрит, как простой турист, я не обнаружил ни в камне, ни в чугуне никаких явлений известных мне разрядов. При желании я мог обычным способом проникнуть в дом.

— Дверь взломать?

Касис улыбнулся.

— Не совсем. Но сам де Тараск ни на минуту не опускал барьер Йитиилл, даже во время сна. Либо он опасался возмездия сил, стоявших за древней африканской магией Жустины, либо учуял появление поблизости смертельного врага. Так или иначе, покончить с ним можно было лишь физическим способом — серебром, железом или огнём.

— Что же вы предприняли?

— Прежде всего навестил-таки его дом. Де Тараск ужинал в обществе того самого друга-адмирала, Аркрайта. Странное зрелище, даже для психического глаза — адмирал обращался к невидимому собеседнику, улыбался неслышным ответам. Он напоминал шизофреника. Снедь на тарелке де Тараска таяла сама собой. Но мне нужно было выяснить расположение комнат. В доме имелось несколько спален, а в одной, на втором этаже, ложе окружали нанесённые белым и зелёным на паркет Высшие Пентакли — целых пять! Преодолеть их мог лишь Светильник Алалы. Де Тараск дорожил жизнью, очень дорожил. Небольшое окно выходило на Требек-стрит — дом был угловым. Я занялся приготовлениями. Около трёх ночи отправился на Керзон-стрит, теперь уже собственной телесной персоной. Шёл я пешком — не хватало только свидетеля в виде шофёра такси! Лил сильнейший дождь, и, хотя на мне был плащ с тёплой подкладкой, я продрог и вымок до нитки. Как только я очутился возле дома де Тараска, навстречу мне словно из-под земли вырос констебль. Сам дьявол его принёс! Бедняга. Мне не оставалось ничего другого, как тут же зажечь Светильник Алалы. Угол Керзон-стрит и Требек-стрит вспыхнул ослепительной зарницей, много ярче молнии. За окном спальни де Тараска заклокотало пламя, потом стекло окошка лопнуло и наружу повалил густой дым. Полицейский лежал на спине на мостовой, хныча, как ребёнок, призывая какую-то Салли и дрыгая ногами — он сошёл с ума, непосвящённый разум не может вынести Светильник Алалы. Насколько я знаю, это единственный невинный человек, пострадавший из-за меня. Я остался в Лондоне ещё на день. Что писали газеты! «Таинственный пожар!» «Ужас в Мейфэре!» «Таймс» поместила проникновенный некролог — Арманд де Тараск был в глазах британской публики едва ли не героем.

— Воображаю ваше торжество!

— Торжество? — в глазах доктора Касиса блеснули слёзы. Впервые тогда я ему поверил.