14. Исповедь из психиатрической больницы

Глава 12. (Потерянный взвод.)

Я открыл глаза, в окно заглядывали первые лучи солнца. Лёжа на мягких матрасах, я смотрел, как по стене прыгают солнечные зайчики. Нет, это был не сон. Эдик рассказал, что поздним вечером после встречи с генералом, отобрав лучших разведчиков, он тайно вышел из города и направился в сторону гор. Глядя на стену, по которой весело прыгали солнечные лучи, я представил , как эти ребята шли в полутьме к таинственным горам, отправившись на поиски лейтенанта и своих товарищей...

Поднявшись, я с опаской подошёл к зеркалу, так как помнил: вчера из зеркала на меня глянуло какое-то дьявольское существо. Однако сейчас я увидел лишь своё лицо, только изрядно постаревшее, с морщинами, и полуседые волосы. Значит, не приснилось. Я улыбнулся, отражение в зеркале улыбнулось в ответ.
Умывался я с наслаждением, а когда привёл себя в порядок, почувствовал вкусный запах свежеиспечённого хлеба. «Меня не было три дня, — думал я, — значит, все эти дни я нормально не питался, но странно, голода почему-то не чувствовал». С этими мыслями я вышел из дома. Под навесом на топчане сидели Бегенч и Стас, тихо о чём-то разговаривали, но, когда увидели меня, беседу почему-то резко оборвали. Молодой пастух извинился, встал и быстро скрылся в загоне для овец. Стояло раннее прохладное утро, ветерок нежно играл с листьями деревьев, а лучи солнца скользили по траве, сад наполнялся пением птиц. Присев на топчан, я, не отрываясь, смотрел на окружавшую меня красоту. Повернувшись к Стасу, заметил аккуратно уложенные подушки на том месте, где вчера лежал старый чабан. Друг, поймав мой взволнованный взгляд, поспешил сказать:
— Не волнуйся, Юл-оглы мы перенесли в дом. Старик здорово переволновался вчера, сейчас спит. А Гулямов уехал со своими пограничниками на заставу, нам оставил машину с шофёром. Будет нас ждать на вокзале, проводит в Ашхабад.
Я показал в сторону Бегенча:
— А чего так пастух испугался и убежал?
Стас налил чай, подавая мне, продолжал, будто не слышал моего вопроса:
— Успокойся, Алексей, представь, что тебе приснился кошмарный сон. А сейчас давай завтракать. Как только приедем в Ашхабад, надо тебе полежать, отдохнуть несколько деньков. Ты неважно выглядишь, хватит нам с тобой приключений. Давай есть, а потом поехали, пока жара не наступила.

Я уже хотел было резко ответить своему другу, как вдруг понял, что внутри меня сидит какая-то злая сила, которая может вырваться и натворить много бед. Я едва сдержался, чтобы не ударить Стаса по голове горячим чайником. Но, подавив вспышку гнева, решил, что для начала лучше всего сейчас плотно позавтракать. Со всей отпущенной мне энергией стал уплетать свежий чурек и фрукты, запивая яства вкусным зелёным чаем. «Может, и прав был Стас, — думал я, — всё это просто кошмарный сон. Пещера, старик в сером балахоне, десять солдат во главе с голубоглазым сержантом, идущих навстречу своей судьбе, комиссар, выстреливший себе в голову...» Нет, это не сон! Надо рассказать кому-нибудь,-.... военным, а лучше учёным. Я решительно поднялся с топчана, собираясь при первой же возможности обратиться в министерство, написать об этом.
Стас положил руку мне на плечо:
— Ну что, готов ехать? Тогда пошли, машина ждёт, через час уже будет слишком жарко.
— Стас, я хотел бы попрощаться с Юл-оглы.
— Не надо, Алексей, старик спит, у него вчера был сердечный приступ. Поехали лучше.
— Хорошо, тогда попрощаюсь с Бегенчем.
— Буду ждать тебя в машине.
Стас кивнул и неторопливо пошёл через сад к калитке.
Бегенч выводил отару из загона, пора было идти на пастбище, кормить овец. Большая часть животных, подгоняемая собаками, резво бежала в сторону поросших травой горных отрогов. Я подошёл к молодому пастуху, протянув руку на прощание. Увидев меня, Бегенч спрятал руки за спину и молча попятился, в его глазах застыл ужас. Я хотел сказать что-то доброе на прощание, но ничего не приходило на ум. Вдруг, перескочив через ограду, он что было сил, бросился бежать.
«Странно, — подумал я, — что это с парнем?» Но обдумывать его поступок, не было времени, за калиткой уже что есть мочи сигналила машина. Когда я садился на переднее сиденье пограничного уазика, меня вдруг поразила одна мысль, словно вспышка прошившая мозг, — Бегенч теперь и меня считает демоном. Я усмехнулся, устраиваясь в машине.

Мы ехали по знакомой дороге, за окном замелькали скучные, но в то же время красивые пейзажи. Солнце уже выходило из-за хребтов, и его лучи скользили по густо поросшим травой склонам. Пышное разнообразие цветов радовало глаза. На последнем повороте дороги я выглянул из окна, бросив взгляд на маленький, невзрачный, но одновременно таинственный и загадочный кишлак Тагтабазар. На склоне хребта, в той его части, где располагалось ущелье, поднимался туман. Этот густой белый туман висел на одном месте, не двигаясь, будто скрывал от всех какую-то страшную тайну.

Мягко и быстро ехали мы по дороге, жара ещё не наступила, а прохладный горный воздух приятно ласкал лицо. Я посмотрел на заднее сиденье, где спал Стас, и в чём-то позавидовал ему, нервы у моего друга были железные. Водитель, молодой пограничник, смотрел на дорогу и что-то напевал себе под нос. Я чувствовал, что сон скоро меня одолеет, поэтому, устроившись поудобнее, закрыл глаза, убаюканный плавным ходом машины.
Вырвавшееся на волю воображение снова рисовало мне страшную картину той ночи, про которую рассказал Эдик. Как будто я сам видел, как разведгруппа сержанта Пёрышкина в полной темноте медленно подходит к кишлаку Тагтабазар...

* * *
— Товарищ сержант, а это точно тот кишлак, что нам нужен? – шёпотом спросил один из солдат, внимательно разглядывая тусклые огни в домах, где лаяли собаки.
Сержант посмотрел в темноту, потом подсветив фонариком в свою карту, твёрдо ответил:
— Тот, точно, здесь надо расспросить о группе лейтенанта. Живёт здесь один чабан, Юл-оглы его зовут. Он эти места хорошо знает, у него и переночуем, узнаем всё, что можно, а рано утром двинемся дальше.
Чабан сидел в глубине сада, подложив под руку подушку, пил чай. Жена уже уложила сына, Бегенча, спать. Пастух с лёгким, свойственным всем родителям, беспокойством и тёплым чувством думал о сыне: «Вот сорванец растёт, сколько раз говорил ему, чтобы не ходил к этому ущелью, даже близко не подходил к зарослям камыша, а он опять туда бегал. Это ущелье его прямо как магнит притягивает».
Чабан уже встал, собираясь пойти спать, как тишину ночи всполошил лай собак. Скрипнула калитка, Юл-оглы увидел в свете лампы, как между деревьев сада к нему медленно идёт небольшого роста светло-русый человек в военной форме с автоматом в руках. Незнакомец остановился у самого топчана, огляделся.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался он.
Чабан оглядел стоявшего перед ним солдата, это явно был не пограничник. Голубые глаза внимательно смотрели на пастуха. Юл-оглы приложил руку к груди, также вежливо ответил на приветствие и тихо спросил:
— Что привело в такой поздний час вооружённого гостя в мой дом?
— Мне нужен пастух Юл-оглы, я пришёл из Туругунди, принёс привет и пожелания здоровья от генерала.
Пастух протянул руку солдату для приветствия, довольный засмеялся:
— Я тот пастух, который тебе нужен. Значит, помнит меня генерал, это приятно, спасибо. Ну что же, это мой дом, заходи, будем ужинать, пить чай и разговаривать.
Голубоглазый солдат замялся, смущённо сказал:
— Я не один, со мной товарищи.
— Ну что ж, хорошо, места и еды всем хватит, зови ребят, располагайтесь. — Юл-оглы махнул рукой и пошёл к дому.
Чабан принёс всем курпачу*, разведчики, рассевшись в саду, расположились как нельзя более удобно . Поужинав, сержант приказал всем ложиться спать, а сам устроился на топчане для разговора. Эдик и Юл-оглы нашли общий язык сразу и теперь непринуждённо разговаривали, вот только когда Пёрышкин спросил про лейтенанта, чабан смутился:
— Ты знаешь, Эдик, лейтенант был здесь недолго, набрал воды, расспросил про дорогу и ушёл на ту сторону реки, в Афганистан. С ним было несколько солдат. А спустя несколько дней я слышал выстрелы со стороны границы, а больше я ничего не знаю.

Чабан молча стал наливать чай, голубые глаза сержанта внимательно смотрели на пастуха. «Он явно что-то скрывает, — думал Пёрышкин, — тут что-то не так. Сдались в плен? Исключено. Попали в засаду? Возможно. Но пастух явно что-то не договаривает». Пёрышкин попытался рассмотреть в лице собеседника волнение, смятение, хоть что-то, что выдало бы тайну, но оно было непроницаемо. Наконец Юл-оглы тяжело вздохнул и, глядя в глаза сержанту, прямо сказал:
— Тут страшные места, Эдик, таинственные. Бывает, что пропадают люди. Ты можешь принять меня за сумасшедшего, давно это было, я ещё мальчишкой в доме отца бегал. В этих местах один комиссар ловил банду басмачей, загнал их в ущелье, а ночью там началось что-то странное: яркий свет озарил небо, лучи сверкали во тьме, а здесь, в кишлаке, было слышно, как гудит земля. Только утром всё стихло. Комиссар поехал в ущелье, а там никого не нашёл — вся банда исчезла.

Чабан замолчал, над садом повисла тишина. Они молча пили чай, наслаждаясь тишиной, кишлак уже спал, только собаки иногда лаяли во тьме. Пёрышкин с удивлением смотрел на пастуха, этот пожилой, серьёзный и очень честный человек не мог врать, но его рассказ напоминал сказку. Глядя в звёздное небо, сержант спросил:
— Может, эти басмачи просто ушли другим путём?
Чабан внимательно посмотрел на солдата и тихо сказал:
— Конечно, в это трудно поверить, все похоже на сказку, но у этого ущелья нет выхода, а если и есть, то человеку туда лучше не соваться. Есть силы, Эдик, которые не боятся оружия, с ними лучше не встречаться. Старики в кишлаке говорили, а мой отец повторял: в ущелье живут духи, которых лучше не беспокоить. Ночью, когда я слышал выстрелы на границе, в ущелье видели странное свечение. Если твой лейтенант побеспокоил демонов, тогда дело плохо.
Сержант заметил, как у пастуха задрожали руки,- наклонившись вперёд и глядя в глаза чабана, молодой человек тихо спросил:
— Юл-оглы, ты сможешь проводить нас туда, к этому ущелью?
Пастух вздрогнул, он внимательно смотрел на этого храброго, голубоглазого солдата и понимал, что испугать этих ребят не получиться, они пойдут даже на смерть, чтобы выполнить задание, не отступят ни перед духами, ни перед демонами. В его душе боролись чувства жалости и растерянности, страха и безысходности. Ему уже приходилось терять близких людей, если же с этими ребятами случится беда, то этот тяжкий груз он будет нести до конца своих дней... Что ж, значит, это его судьба!
Юл-оглы встал с топчана, ещё раз посмотрел в сторону тёмных гор, а потом прямо в решительные глаза сержанта:
— Хорошо, Эдик, на рассвете я провожу вас до границы проклятых мест, а теперь давай спать, выходим очень рано.
Сгорбившись, как от тяжёлой ноши, чабан пошёл к дому, предчувствие неотвратимой беды давило ему на плечи, но с этим ничего уже нельзя было поделать.

Чуть стало светать, как маленький отряд во главе с чабаном вышел из кишлака. Быстрым шагом люди двигались в сторону горных хребтов, пастух вёл разведчиков самыми короткими тропами и они чуть ли не бегом преодолели расстояние до подножия гор. А когда первые лучи солнца осветили вершины хребта, группа солдат во главе с пастухом уже стояла у границы зарослей камыша.
Юл-оглы показал пальцем на тёмный провал между скал:
— Там есть узкая тропа, она ведёт прямо в ущелье. Дальше я не пойду, Эдик, дальше мёртвая земля.
Сержант в бинокль внимательно рассмотрел склоны и, не увидев там ничего подозрительного, повернулся и пожал руку пастуху:
— Спасибо, Юл-оглы, за ночлег, еду и помощь, дальше мы пойдём сами. Я всегда буду помнить о вас.

Проверив оружие и снаряжение, десять солдат, ступая друг за другом, скрылись в камышах. Чабан ещё несколько минут смотрел им вслед:- как же ему хотелось остановить молодых ребят, крикнуть что-то и как-то задержать, но неведомая сила будто парализовала пастуха. Он чувствовал что там, вдалеке, прямо из темноты ущелья, кто-то наблюдает за ним, кожей чувствовал холодный злой взгляд. Приложив ладони к глазам, пастух пытался разглядеть хоть что-нибудь, но только увидел, как светлый серебристый туман выползает из тёмного провала, медленно заполняя узкую долину. Юл-оглы повернулся, ему было так страшно, что он бегом, не оглядываясь, поспешил домой.
Как только последняя фигура в военной камуфляжной форме исчезла в тёмном провале, туман стал медленно, словно живой, заползать обратно в ущелье.

Продолжение следует