10. Приют "Чёрная роза"

Белел и пах чем-то отвратительно медицинским кабинет врача. Кивала головой усталая женщина в белом халате с копной красных, словно кровь, волос. Мамин голос, повествующий доктору о Вериных приступах, звучал монотонно и ровно.

Вера лениво наблюдала за желтолицей, уставшей от всего и вся Инессой Львовной, так заковыристо и неправдоподобно звали Красноголовую. И появлялись, приходили из небытия синие закорючки букв. И навсегда оставались в толстой, словно энциклопедия, карточке Веры Берниковой. Сделав необходимые записи, врач выписала рецепты на препараты, которые с раннего детства принимала Вера. "Просто так их ведь нынче не купишь", - часто вздыхала мама. Инесса Львовна дала им какие-то направления, заполнила пару бланков и отпустила восвояси.

День стоял звонкий, яркий и небесно-голубой. Посмеивались велосипедные звоночки, радостно вскрикивали, играя в догонялки и прячась в зелёных кронах, юные и непоседливые солнечные лучики.

Девочка Июнь, сидя на облаке, болтала с Зеленушкой и пила вишнёвый сок. На её голубом кимоно виднелось красное пятнышко, но, увлечённая беседой, Июнь не замечала этого. Мама и Вера миновали длинную сонную улицу, облезлая собака ласково улыбнулась им желтоватыми глазами. Пришёл черёд пыльных, засаженных неряшливой зеленью дворов. Между старыми тополями и длинными серыми пятиэтажками притаилась аптека. Странное длинное здание, увитое плющом.

Внутри было прохладно и пахло чем-то приятным, знакомым с детства. Вера села на длинную, обшитую коричневой кожей скамью и вытащила из сумочки книгу «Приют Чёрная роза». Она не могла расстаться с обителью мрачных картинок даже на пару часов. Вера смотрела на воспитанницу, стоявшую возле треснувшего окна. Прозрачная женщина в светлых одеждах положила руку девчушке на плечо. Судя по всему, неизвестный художник запечатлел странную пару в одном из бесчисленных и запутанных коридоров зловещего интерната.

Вера краем глаза глянула на мать, стоявшую в очереди. Между юной брюнеткой в алом платье и пожилой женщиной в бежевых брюках и кремовой блузке. А потом вдруг почувствовала необыкновенную усталость, закрыла глаза и как будто провалилась куда-то. И в этом сне (или видении?) ей явилась блондинка лет тридцати в голубом топе и белых шортиках. Она лежала с закрытыми глазами на золотистом кожаном диване.

В большом зеркале отражался засаженный зеленью двор. Квартира эта находилась на первом этаже. Сырая и тёмная, она как будто отторгала роскошь, красоту и комфорт. Вот почему, дорогая современная мебель, висевший над диваном японский веер и восточные безделушки на полке чувствовали себя здесь чужими. Временами Насте казалось, что в стене замурован какой-то злобный дух. Когда-нибудь вечером или ночью он сломает ненавистную тюрьму, вырвется на свободу, и всё вокруг покроется тёмным налётом от его зловонного дыхания.

Голова у Насти болела невыносимо. Алая саламандра под названием Мигрень покинула раскалённый пустынный край и теперь резвилась на пригорках и впадинах Настиного мозга. Вызывала тошноту, сухость во рту и необыкновенную тоску.

«А ведь Илья ушёл. Когда это было? Сегодня? Нет, вчера вечером», - Настя застонала. Ей вспомнился вчерашний беспорядочный вечер. Чемоданы жадно раскрывали беззубые рты и глотали вещи. Рубашки, носки, электробритву. Настя стояла в углу и мечтала о том, чтобы провалиться сквозь землю. Или потерять человеческий облик.

Превратиться, скажем, в пыль на телевизоре, в безделушку на полке или в тупой шкаф, который, сколько не стучи по нему кулаком или ногами, сохраняет прежнюю безмятежность. «А может быть, - мечталось Насте, - стоит выбрать для себя зеркальную ипостась? Стать кропотливым собирателем отражений. Равнодушным ко всему соглядатаем. И следить, следить, не смыкая глаз, за чужой жизнью».

«От хороших жён мужья не уходит», - сказала бы мама. Она всегда критиковала Настю, что бы та ни сделала. Вечно ставила ей в пример старшую сестру. И Настя привыкла считать себя ничтожеством, никчёмной неумехой. Жизнь, вероятно, соглашалась с матерью и не баловала её. Лишила сначала работы, а потом и мужа.

«Надо выпить таблетку», - Настя попробовала приподняться, но голова взорвалась болью, и женщина опять откинулась на диванную подушку. Настя сама не заметила, как задремала. И приснился ей тёмный, мрачный и сыроватый номер заграничного отеля.

Прошлым летом они с мужем отдыхали на море в плохонькой гостинице.

Один из ящиков комода оказался сломанным, на другом какой-то умник написал черным фломастером «Здесь отдыхали Валерий Краснов и Анютка Северная». Потёртый ковёр с дыркой посередине и скрипучая кровать довершали невесёлую картину. Сервис в этой гостинице с неуместным названием “Ariel” (молодой человек из знаменитой книги никакого отношения к морю не имел) был каким-то… заторможенно-медлительным. Горничные смотрели на мир с такой тоской, как будто у них на глазах только что погибла вся семья. Чай приносили остывшим, еда выглядела неаппетитно.

И вот теперь Насте снилось, что она лежит в таком вот мрачновато-третьеразрядном гостиничном номере с чудовищной головной болью. А по комнате шныряет незнакомая брюнетка в длинном чёрном платье.

- Кто вы? Это же наш номер, - глупо и как-то жалко бормочет Настя. - Вы ошиблись.

Но брюнетка её не слышит, продолжает выдвигать ящики и искать что-то. Потерянную вещь, украденную любовь, утраченные воспоминания или собственную душу?

«Наверное, она местная жительница и не понимает русского языка», - Настя обращается к незваной гостье на ломаном английском.

- Да всё я понимаю, - с усмешкой отвечает брюнетка. - Но это ты ошиблась. Это больше не твой номер. И муж тоже не твой. Ты его потеряла, потому что неумеха и бесхозяйственная дура.

Настя вновь оказалась в сыроватой квартирке на первом этаже. Но что это? Сон продолжался. Та же полноватая брюнетка в длинном чёрном платье со стуком открывала ящики и шкафы и как будто искала там что-то. Двигалась она со странной угловатой пластикой. Давным-давно в незапамятные годы кто-то подарил Насте заводную куклу. Она так же бродила по комнате, поворачивала голову туда - сюда и пищала «Мама! Мама!»

- Кто вы? Что вы здесь делаете? - голос Насти прозвучал глухо. Как будто ком глины ударился о каменную стену.

- Я пришла за тобой, - брюнетка резко повернулась к ней.

Декорации сменились. Настя сидела за кухонным столом перед стаканом с водой, а брюнетка оказалась у неё за спиной. «Да, я, наверное, запивала таблетку. Но как сюда пришла? Не помню», - женщину обдало каким-то нездешним холодом.

Настя пила воду и знала: как только стакан опустеет, ей придёт конец. И так жаль, до невозможности жаль стало себя. По щекам текли слёзы и капали в воду, и звучал, усугубляя ледяную безысходную тоску, звон каких-то восточных колокольчиков. «Да, мы же отдыхали в Таиланде. Там продавали на ярмарках всякие диковинные вещицы», - мысль эта была такой же пустой, как ведро женщины, несущей прохожим беды, болезни и горе. Настя оплакивала умершие раньше времени надежды, несбывшиеся мечты и прерванную на полуслове жизнь. А колокольчики аккомпанировали её грусти. Заводная брюнетка гладила девушку по голове и всё время повторяла: «Не плачь. Чего ты плачешь? Ты же у себя дома»

«Она не человек. Просто кукла. Если бы кто-нибудь смог сломать её завод, всё было бы спасено», - голова у Насти уже не болела, мысли стали резкими и ясными, как начищенные до блеска ножи. Вот только… вот только выхода из сложившейся ситуации не предвиделось.

А количество воды в стакане медленно, но верно уменьшалось, и приближалась смерть. Заводная черноволосая гибель.

Голова Насти откинулась назад. Взгляд стал стеклянным, а потом… Потом глаза закрутились, затанцевали и застыли, остановились навек. И, покинув глазницы, упали и покатились по столу.

Вера открыла глаза. Очередь рассосалась. Мама протягивала толстой женщине за стойкой рецепт с синими печатями.

«Сколько же прошло времени? Минута, две? И кто такая Настя?» - по щекам покатились слёзы.

Вере до боли, до горько-мучительной тоски стало жаль погубленную Заводной смертью женщину. Худенькую сероглазую безбровую блондинку в ярко-голубом топе и белых шортиках. Девочка оплакивала её умершие раньше времени надежды, несбывшиеся мечты и прерванную на полуслове жизнь. В ушах у Веры стоял стук падающих на стол глаз. Тук-тук, стак-ак! Такой звук бывает, когда уронишь на твёрдое (пол или поверхность стола) карамельку в обёртке, кольцо или…

- Её глаза превратились в драгоценные камни. Заводная смерть забрала их, - Вера не замечала, что говорит вслух.

- Что? - мама резко обернулась. - Ты почему плачешь? Вера, что с тобой?

Вера встала со стула, сделала шаг, потом другой. Но всё вокруг потемнело, во мраке дрожало пламя какого-то факела…

Продолжение следует