06. Кома

Челюсть у новичка не упала. Глаза не выкатились из орбит, как любят описывать высшую степень удивления некоторые авторы. Наоборот. Губы плотно сжались, так что подбородок выступил вперёд. Глаза прищурились. Будто он внезапно понял что-то важное или наоборот запутался окончательно.
- Пафнутий? Случилось чего? – с беспокойством в голосе поинтересовался Кристобаль, выглядывающий из-за спины старика.
- Меня зовут Максим. Максим Фёдорович Ардашев и я временно возглавляю аналитический центр при губернаторе.
- Ну, здравствуй Максим. Не скажу, что рад, обстановка не располагает, но возвращение памяти всё же лучше полной потери, - неожиданно улыбнулся Семёныч, протягивая через пустую койку руку.

Сзади подошёл Николай, присел рядом.
- Знакомиться по новой будем?
- Нет смысла.

Старик с юношей перебрались на пустующую кровать. Женщины тоже подошли, но остались стоять в проходе.
- Привет Макс, - сказали они по очереди.
Видимо обретение имени являлось таким же торжественным событием, как и приход в сознание.
- Что тебя с подвигло на это? – полюбопытствовал Семёныч.
- В смысле? – не понял Максим.
- Я, например, не могла вспомнить имя три дня, - уточнила Таня, - Знаю наверняка, потому что Ксюша уже была тут и следила за временем.
- А я при Ксюше сутки, - сообщил Николай, - А до неё фиг знает сколько. Долго. Её привезли при мне. Вечером она начала пересказывать нам сказку, а через день я вспомнил имя.
- Понял. Вас заинтересовало слишком быстрое возвращение моей памяти. Возможно, причиной явился Пафнутий. Ну не по вкусу мне имя. Звучит, как кличка, с каким-то уничижительным привкусом. Бесило даже. - Максим подумал и добавил, - Или из-за Солнца. Не может оно светить за окном постоянно. Наша планета вращается вокруг него и утро, день, вечер, ночь обязаны сменять друг друга.

Все молчали.
- Для нас постоянный день как-то нормально. - Семёныч неопределённо по жестикулировал, пытаясь отразить степень своих раздумий, - Нет, ненормально, конечно. Привычно, что ли. Опять не то. Здесь всё не по-настоящему, даже мы не настоящие. Так почему бы вечному свету за окном тоже не быть фальшивым?
- Искусственное освещение?
- Вряд ли. Свет есть, да, но погода меняется. По небу часто проплывают облака, а дня четыре назад затянуло тучами, реально тёмными, и шёл дождь. Сначала сильный, с ветром, капли стучали по карнизу и стекали по стеклу. Потом ещё долго моросил. Я выглядывал в окно. На лужайке перед лесом образовались лужи и на их поверхности видны были круги от падающей воды. Стволы деревьев, хвоя так же выглядели влажными. Весьма натурально.
- А Солнце?
- Что Солнце? Мы на северной стороне и не можем его видеть.
- Ясно.
- Ну да. Ни облачка.
- Я в смысле понятно. Понятно, что ничего не понятно.

В голосе Максима явственно ощущались нотки разочарования. Ещё не паники, грозящей подвести к полной капитуляции перед сложившимися обстоятельствами, но упадническая безнадёжность.
Женщины, сообразив, что всё интересное уже случалось, перешёптываясь, ушли на свои места.
Николай двинулся сначала за ними, потом махнул рукой, видимо, споря сам с собой, и вернулся к себе. Лёг.
- Знаешь, - протянул Кристобаль, - а мне нравится вся эта непонятность. Где ещё её встретишь. Там в жизни постоянно напоминали: должен то, обязан это, дважды два четыре, гордись своим именем, своим городом, страной. Солнце встаёт на востоке, садится на западе и вдруг бац, оно, оказывается, вообще стоит на месте. А главное всем на это плевать. Врачи приходят посмотреть на нас, словно на подопытных мышей. Хомячков. Ты, Макс, думаешь, один был Пафнутием? Мы все тут Пафнутии, лабораторные хомячки. Я давно вспомнил своё имя, только не хочу быть здесь Константином, мне нравится Кристобаль. Испанский пират, дербанящий купцов где-нибудь в Вест-Индии, закапывающий пиастры и дублоны под перуанскими идолами и обмывающий победы с жаркими мулатками. Думаешь нереально? Да, конечно, но там, в тех физических рамках. А в этом месте возможно всё. И то, что, скорее всего, не может существовать в принципе, тут, вероятнее всего, существует.

Парень, начавший вяло, с прохладцей, постепенно сам себя распалил, и под конец Семёнычу пришлось приобнять его за плечи, пресекая попытки вскочить.
- Тише, тише. Чего завёлся? Никто с тобой не спорит. Только не ори. Мало чего. Вдруг услышат. Сам знаешь, у всех стен есть уши.
Кристобаль взвился, сбросив с плеч руки утешителя.
- Уши! Дело даже не в солнце, а в ушах!
Николай заскрипел сеткой, то ли переворачиваясь, то ли садясь на кровати.
- А находясь без сознания можно с ума сойти? – вроде ни к кому конкретно не обращаясь, спросил он.
Кристобаль схватил себя пальцами за уши, растопырил их, словно пародируя чебурашку. Даже подвигал ими вверх-вниз.
- Вот такие были у меня уши до того, как я оказался здесь. Поняли? У меня лопоухость девяносто девятого уровня. Надо мной даже в детском саду смеялись. А сейчас?
Он опустил руки. Рванул к Тане с Мариной.
- Как, девчонки, нравятся?
- Нормальные.
- Вот! Я здесь нормальный.
На этот раз резко поднялся Максим, погрозил зачем-то старику пальцем и двинулся к окну. Остановился под ним, долго стоял, запрокинув голову, затем развернулся:
- Вот теперь понятно.
- Что?
- И почему нет зеркала, и почему светло за окном. Если бы на улице стемнело, то в стекле мы могли увидеть своё отражение.


- Если бы не этот нюанс, можно было списать происходящее на игру воображения, - развивал мысль Максим, усевшись на край стола, - Представим, мне снится сон. Они ведь совершенно неподконтрольны логике. Вы все, Ксюша, санитары, эта палата, произошедшие события – буквально всё вполне возможно является плодом фантазии, шуткой разума. Только отсутствие отражающих поверхностей не вписывается в общую картину.
- Совершенно с тобой согласна, - поддержала Таня, - Поправить причёску, макияж, подкрасить губы, да мало ли. Смотреться в зеркало у нас на уровне рефлекса, наверное, даже во сне мы это делаем.
Максим кивнул.
- Именно. У меня на лице нет таких ярких дефектов, как у Кости. Прости Кристобаль за сравнение, просто это важно. У кого-нибудь есть? Не знаю, родинки, шрамы, например?
Все загалдели, пытаясь вслух вспомнить особенности своих лиц. Николай высоко закатал правую штанину.
- У меня на коленке был большой шрам. Как-то упал на разбитую бутылку, а зашивать в травмпункт не пошёл. Само зажило.
Он продемонстрировал желающим свою ногу.
- Теперь его нет.
- И что это значит, Макс? – спросила Марина, выжидательно-настороженно глядя ему в глаза.
- Возможно ничего, но скорее всего ты не та Марина, какой тебя привыкли видеть родственники и друзья, а та, которой ты сама себя представляешь. Понимаю сложно, только понятнее пока не получается.

Максим встал со стола. Продолжил.
- Мы в коме. Наше сознание проецирует в эту реальность оболочку, близкую, по её мнению, к идеалу. Поэтому и зеркал нет. Мы бы не узнали себя. Вникаете? Мы могли бы испугаться, началась паника, как у Кристобаля, когда он очнулся, может чего и похуже. А мозгу это надо? Ему важно чтобы тело и рассудок оставалось в состоянии покоя. Типа, меньше знаешь, крепче спишь.
Повисло молчание. Каждый обдумывал и переваривал услышанное. Максим сам ещё до конца не осознавал своё открытие, поэтому медленно направился к кровати.

Внезапно он остановился возле Тани с Мариной.
- Девушки, вопрос на засыпку. Как вы здесь оказались?
- Авария.
- В моём случае сама была за рулём, - уточнила Таня, - Подрезал какой-то…
- Не сейчас, - перебил Максим, - Непосредственно в момент аварии у вас был маникюр или педикюр?
- Конечно, - воскликнули обе, с удивлением разглядывая свои, пусть ухоженные, но природного цвета ногти.
- Ничего не понимаю. Если здесь улучшенная копия меня, то и маникюр должен быть идеальным. Так?
- Я сам в непонятках.
Максим, получив ещё одно доказательство своей теории, твёрдо решил лечь на кровать, уставиться в потолок и крепко подумать. Раньше у него это неплохо получалось. Но ему вновь помешали.
Кристобаль, как в момент своей недавней речи, резво вскочил с места, быстрым шагом подошёл к Максиму, не останавливаясь, подхватил под руку, потащил его обратно к окну.
- Ты предлагал бежать, - задышал он в самое ухо, - Я согласен.
- Стоп, - Макс попытался отодвинуться от воспылавшего идеей побега юноши, - Это был совершенно абстрактный вопрос.
- Неважно. Давай рассмотрим его конкретно. Я хочу остаться нормальным пиратом, с нормальными ушами.
Он в момент запрыгнул на стол и уставился на мир за стеклом.
- Смотри. Там нет лиственных деревьев. Значит, нет времён года. Сосны зимой и летом одним цветом. Так?
- А высота тебя не смущает? – спросил Семёныч, каким-то шестым чувством ухватив суть задумки, - Как ты собираешься спуститься?
- Свяжем из постельного белья канат.
Максим покачал головой.
- Длины не хватит. А если и хватит, он не выдержит нашего веса. Слишком высоко.
- И не надо, - мысль Кристобаля, подгоняемая юношеским задором, мчалась, обгоняя паровоз, - Доберёмся до первого же окна, и если внутри открыта дверь, выбьем стекло и уйдём из больницы через парадный вход. Не верю я, что всё здание занято палатами для коматозников. Откуда столько?
- А если так оно и есть, - с сомнением предположил Семёныч.
- Точно, - подхватил включившийся в игру Николай, - Вдруг это мир коматозников? И они здесь со всей России или даже Евразии?
- Мы не узнаем, не проверив, - снова начал горячиться Кристобаль.
Максим так же залез на стол. Тот неустойчиво дрожал, но держал. Над лесом плыли редкие облака, и если окно действительно выходило на север, то двигались они на восток.
- Есть одно предположение, - начал было Максим и неожиданно резко ударил кулаком в грудь юношу.
Тот, взмахнув руками, словно пытался взлететь, запоздало охнул и свалился, отлетев на добрых полтора метра, плашмя на спину. Замер.
- Больно? – безучастно поинтересовался Максим.
- Нет. Вообще ничего не почувствовал. Хочешь сказать, что можно просто выпрыгнуть из окна, как Супермен? И нам ничего не будет?
- Именно. Наши кости и мышцы сейчас в другом месте. Здесь мы только проекция сознания. Это будет не прыжок, а полёт мысли.


Продолжение следует