02. Превратиться в пыль...

«Так, в двадцать четвёртой квартире собралась компания молодёжи. Человек семь, не меньше. Там не насытишься. Одиночки, одиночки... Две старухи смотрят сериал по телевизору. Тоже нет. Трое мужчин пьют водку. Нет, нет и нет. А вот. Здесь благодатная почва. В двадцать восьмой», - подумал Максим.

Он увидел крохотную комнатушку, скорее всего спальню. Там с огромным трудом поместились кровать, шифоньер и туалетный столик с зеркалом. Девочка лет четырёх сидела на тёмно-красном покрывале и переодевала длинноногую Барби из спортивного костюма в пышное свадебное платье.

- Ты у меня будешь самая класивая невеста, - бормотала девочка. Звали её Лилей.

«А ты не боишься, что в шкафу притаился мальчик с содранной кожей? А ногти-то у него остались. Точнее, не ногти, а ножи. Вот он выйдет и выцарапает тебе глаза», - мысленно обратился Максим к Лиле.

Девочка перепугалась не на шутку. Она замерла, прижав куклу к груди. Возможно, Лиля хотела спасти любимую игрушку или же наоборот искала у неё защиты. Голубые глаза девочки стали совсем круглыми, и Максим почувствовал жалость к несчастному напуганному ребёнку. Но при этом существо всё ещё испытывало сильный голод. И Максим опять принялся за своё.

«А, может быть, под кроватью, на которой ты сидишь, прячется огромный паук. Чёрный, мохнатый. У него восемь лапок, и на каждую нанизаны глаза. А из них кровь идёт и гной жёлтый», - подумал он, глядя на Лилю.

- Мама, спаси меня! Мама, мне стлашно! - взвизгнула девочка, а Максим прошёл сквозь стену и стал изучать дом в поисках следующей жертвы.

В тридцатой квартире пожилая женщина сидела в старом тёмно-синем кресле и смотрела передачу под названием «Ночь пожирателей рекламы». Большие голубые глаза ярким пятном выделялись на морщинистом бледном лице. «Так, муж у неё умер десять лет назад в больнице. Сердце. Сын погиб в аварии. Никого не осталось. Одна. Совсем одна», - подумал Максим.

«Ты одна. Совсем одна. Никто и никогда не приходит к тебе в гости. С соседями отношения тоже не сложились. А что будет, если тебя прямо сегодня накроет сердечный приступ? Телефона в твоей квартире нет. «Скорую помощь» вызвать не получится. И что тогда? Да, ты умрёшь, перед телевизором. Глупая смерть. Думаю, тебя обнаружат через неделю. Не раньше. И во что ты превратишься? В груду дурно пахнущих останков, одетых в нелепый фиолетовый халат. Все будут зажимать себе носы от отвращения. Кого-то, может быть, даже стошнит», - глядя старушке прямо в глаза, подумал Максим.

Женщина стала ещё бледнее. Губы её задрожали, как у маленького испуганного ребёнка.

«А ведь правда. Такое, действительно, может быть. Правда-правда. Никто не спасёт, никто не поможет. Помочь-то и некому. Да-да-да», - подумала женщина. Её глаза, наполнившиеся слезами, стали ещё прекраснее.

Реакция старушки совершенно не походила на иступлённую истерику Людмилы из двадцать второй квартиры и детские страхи Лили из двадцать восьмой. Даже ужас был в ней вялым, усталым, изношенным и покорным. Слишком много горя повидала женщина на своём веку. Но Максиму, насытившемуся страхом предыдущих двух жертв, хватило и этого. Теперь голод окончательно отступил. Пришла пора искать ночлег в каком-нибудь недостроенном доме.

Дождь перестал, и из-за туч выглянула жёлтая круглая луна. Максиму показалось, что она ласково улыбнулась ему. «Ну да, мы же с ней давние сообщники. Старые друзья», - подумал он. Озноб и боль в суставах прошли. Он больше не чувствовал холода. Грязные улицы, освещённые призрачным лунным светом и голубыми глазами фонарей, показались ему удивительно прекрасными.

«Тот художник бы с радостью запечатлел всё это на одном из своих полотен. Как же его звали? Да, Эдуард. Странный был тип. Закрылся в квартире и рисовал мрачные картины. Мне легко удалось утолить голод с его помощью. Он и без меня себя постоянно накручивал. А потом за Эдуардом пришли люди в белом. Если не путаю, их вызвала его бывшая жена. За моими жертвами часто приходят белые. А потом решётки на окнах, режим, прогулки по унылому саду. Некоторые прыгают с мостов и крыш, режут себе вены», - при этих воспоминаниях в душе Максима шевельнулось раскаяние.

И он понял, что не сможет уснуть в эту ночь в опустевшем или недостроенном доме. Станет опять метаться по гулким пыльным комнатам и проклинать себя. Вспоминать испуганную Лилю, несчастную старушку, мать-паникёршу. Так происходило всегда. Сытость и довольство быстро сменялись чувством запоздалого раскаяния и ненависти к себе. И Максима ждали пустые мучительные бессонные ночи.

После недолгих раздумий Максим решил заглянуть к Павлине. Она тоже не была человеком и не имела имени. Но почему-то издавна называла себя Павлиной. Эта уродливая желтолицая старуха с крючковатым носом и грязными седыми волосами с незапамятных времён жила в крохотной комнатушке на чердаке деревянного трёхэтажного дома. Там царили грязь, пыль и запустение. И сама она редко утруждала себя глупостями вроде мытья или чистки зубов. Но Максим за свою жизнь успел повидать многое и, к тому же, не знал, что такое брезгливость.

Ему нравились мудрые желчные речи старушки Павлины. Они часто пили вместе вино, пахнущее пылью и плесенью.

Павлина встретила Максима на удивление радушно.

-Заходи, милок, - одарив его щербатой улыбкой, проговорила она. - Чего-то ты на себя не похож. С лица спал.

И в эту лунную осеннюю ночь Максима как будто прорвало. Он рассказал старухе о постоянном чувстве вины, о ненависти к чужим страданиям, о бессоннице и одиночестве.

- Мда-мда-мда. Не позавидуешь тебе. Я-то думала таким только дуры девки вроде Смарагды страдают. Она ведь постоянно ко мне приходит. Всё жалуется, ноет, ревёт. А, когда я ей выход посоветовала, ногами на меня затопала. Так что уволь. Больше я никому ничего советовать не стану, - проговорила Павлина.

- Смарагда - истеричка. И баба. Я не такой. Скажи, есть для меня какой-нибудь выход? - спросил изрядно захмелевший Максим.

- Сначала скажи, чего ты хочешь? Есть у тебя какая-нибудь мечта? - вместо ответа бросила Павлина.

- Я бы хотел превратиться в пыль и навеки осесть в том опустевшем особняке. Помнишь старый жёлтый дом? Там почему-то уже много лет никто не живёт, но сносить его не торопятся. И больше никакого голода, никаких страданий, никаких угрызений совести! – с неожиданным чувством воскликнул он.

- А сколько тебе лет? - после недолгих раздумий проговорила старуха.

- Двести, - ответил Максим.

- Значит трудишься ты сто девяносто лет? – спросила она. Существо кивнуло. - Так. Ну что ж, свой срок ты уже отработал. И имеешь полное право…

Тут Павлина что-то быстро-быстро зашептала ему на ухо.

-Нет, об этом не может быть и речи! - воскликнул он, отстранившись от Павлины. - Это же бесчеловечно!

- Ну как хочешь. Кроме того, не обязательно же выбирать ангела во плоти. Используй для своих целей самую что ни на есть пустую и ненужную. Ту, которая никогда и никому не принесёт пользы. Глупую, эгоистичную.

- Ту, которая в будущем должна совершить преступление? - глаза Максима заблестели.

- Да хоть бы и так. Раз уж ты такой совестливый, - нетерпеливо махнув рукой, проговорила старуха.

- Ну что ж, я согласен, - немного поразмыслив, сказало существо.

Продолжение следует.