Тироль неповторим
Над ней голубое-голубое небо, а по небу плывут пушистые белоснежные облака – одни похожи на круглые взбитые подушки, другие – сливочные пенки, снятые с молока, третьи – на кучерявых толстых барашков… плывут по небесному бескрайнему морю неровными стадами… альпийский утренний ветер гонит их на запад – там скроются они за склонами белых гор, сольются в цвете…
Того же цвета, к натянутым веревкам цепляла девушка, только что постиранное и выжатое белье – наволочки, простыни и пододеяльники, свои сорочки и сорочки матери, рубахи отца, платки и платочки… Она любила эту свою утреннюю рутину – любила воду набирать, носить, стирать и мыть в ней… Всё, что можно было делать с водой – то для нее было и не дело вовсе, а жизнь в радость. Руки делают – а душа поет. И она пела вслух свою любимую песенку:
«- Тироль неповторим! Маленькая прекрасная земля…» - эту строчку она задавала звонко и восторженно, и ее нежный голос сливался с журчанием воды в ручье, со свирелью утренних птиц во дворе ее дома. Только эта строка всегда пропета ею вслух, прочие строки она слушала в себе, мурлыча мелодию под нос, так что та лилась из самой, вздымающейся от дыхания, ее молодой груди. Вся погруженная в свои образы, неспешно выполняющая работу, вдруг резко сорвалась с мелодии на неожиданный вскрик, который тут же сменился успокоенным глубоким выдохом:
«- Нико… Зачем ты меня напугал?! Что ты здесь делаешь в такой час?!»
«- Прости, Инге. Я совсем не хотел, чтобы ты испугалась! Я просто пришел посмотреть на тебя.» - молодой парень держался неподалеку и думал, что останется незамеченным… Но после того, как оказался обнаружен, сделал несколько шагов вперед, чтобы стать еще ближе к девушке, уже заканчивающей свое дело.
«- Что?! Посмотреть на меня? Зачем это? Ты же и так видишь меня почти каждый день. Твоя мама и господин Майер в посыльные тебя насовсем зачислили, да?»
Инге подтрунивала над Нико, как над маленьким ребенком. Но и она, и он – уже не были теми детьми, которые когда-то играли все вместе.
Фрау Петра с маленьким Нико были приезжими в их деревне, и долго женщина искала себе приют «насовсем», пока не овдовел господин Майер – его жена, разродившаяся вторым сыном, покинула мир, и на ее место, как раз пришлась гостья земли, по совместительству прекрасно владевшая наукой сыроварения. Так что господин Майер не только обрел в ее лице для себя красивую и покорную женщину, но и сына ее принял, как родного, потому что приумножила она его доход в хозяйстве, обогнав соседа в прибавке, да не одного. Так Нико стал частью общей жизни и уклада в этом маленьком раю… Пока все дети были маленькими – то был маленький рай.
Сыновья Майера – Флориан и Йонас, пасынок – Нико, дочь их доброго соседа – Инге, ее подруга и соседка – самая младшая из всех – Клара. Вместе дети игрались и помогали взрослым. Вместе участвовали в выпасе скота, вместе готовились к праздникам и вместе когда-то крутились вокруг майского дерева, затевали разные заварушки, игрища, безобидные шутки… Вместе спасали друг друга из передряг, вставали за друзей перед родителями, если чья шкодливость заходила грань дозволенного. Это было обычное красочное доброе детство. И следом за ним на пятки ступала еще более буйная и куда менее безобидная юность. Компания становилась тесной – молодые люди искали новые увлечения – походы в горы, рыбалка, дух соревнования… Они находили себе новых друзей, расширяли свою группу. Дух борьбы и жажда становления своего авторитета в деревне вели их в заявление о себе, как о том, кто вскоре вступит во взрослый мир – для этого нового настоящего, нужны были новые друзья, большая команда. Такими были Флориан и Йонас – им уже была давным-давно тесна их «дворовая песочница» на три дома и компания «из пяти»… Тем более, что в той компании были уже давно не девчонки, но девушки. Тем более, что в той компании «из пяти», был один – чужак. Таким стался Нико, когда его братья по дому, но не по крови, выросли и нашли себе новых друзей.
Не только гонор пробивающегося возмужания сыграл здесь такую… теперь уже злую, совсем не безобидную шутку. Дело было в том, каким оказался «довесок» господина Майера.
Пока Нико был маленьким, не так заметны были его особенности. Но пока другие росли и менялись в своем детстве, Нико все еще оставался маленьким, непосредственным дитя. Нет… он креп в плечах, и ростом был ни чуть не ниже, а даже выше некоторых местных красавцев, и лицом был милее многих, вот только разумом ни за кем из здешних не поспевал, от того и выбился из «пяти» с наступлением юности. И как «на зло» не был здесь в родстве ни с кем, кроме своей доброй, хозяйственной мамы. Та обнимала своего сына по вечерам, встречая с очередной набитой шишкой на голове, и плакала о его горькой судьбе. Сам Нико никогда не плакал – до того дошло, что парни в деревне думали, будто он не только разума лишен, но и чувств. В него камень кинешь – а он не шелохнется. Неужто «безболезный»?
Бесполезным его назвать никто не мог. Нико помогал в доме своей матери, когда та его просила. Отчим его стал сторониться, с тех пор как юродство проявилось для всех, но посыльным своим все же сделал. А как иначе? Как не уважить любимую Петру? Да и Флориана с Йонасом теперь не дозваться. У них свои вершины для покорения. Хорошо хоть исправно заняты со стадом. Младший даже взялся обучиться делу у отца Клары – и часами пропадает на лугах с ульями. Сами братья никогда не обижали Нико, но тот стал предоставлен сам себе, и когда у него было время без толку бродил по деревне, да смотрел на людей – молодежь потешалась над ним, хоть ничего смешного он не делал, только смотрел странно и моргал так часто… мог в припадок упасть, если ему вдруг становилось плохо. Но это было давно… Этим все началось – этим и закончилось. Так однажды дети перепугались за своего друга, что с тем иногда может происходить – рассказали взрослым, взрослые сделали свое – отгородили детей от чужой странности. Нико уже и в припадок никогда не падал, а те всё от него только этого и ожидали.
«- Я всегда прихожу посмотреть, как ты вешаешь белье. Слушаю, как ты поешь свою песенку, а потом ухожу. И ты уходишь. За тобой приходит Флориан или Йонас – вы идете гулять. Только в это время я и могу побыть с тобой. Но раньше ты никогда меня не замечала, а сегодня по-другому вышло. Прости, Инге! Я совсем не хотел, чтобы ты напугалась!»
Вид у Нико был виноватым. Весь он был уже такой же рослый и красивый, как и его не родные братья. Родители хорошо следили за его опрятностью – вот только одна деталь отличала его от других – взял он за свое: носить короткий примятый колпак на голове, будто черная вытянутая шапка – и носил он тот колпак в любую погоду. Этот головной убор ему шел, но помимо всего, что в нем было и без этого, прибавлял еще больше странности.
Инге закрепила на веревке последний платок и, взяв пустой таз под руку, задумавшись над тем, что услышала, внимательно всмотрелась в лицо друга детства. Ее глаза освещенные солнцем, заходящим в свой зенит, были полны мыслей переливающихся в чувство, и это чувство превращалось на ее лице в дружелюбную улыбку:
«- Нравится смотреть на меня? Какой ты смелый, так говорить. А, если я братьям расскажу о том, что ты ходишь подглядывать сюда за мной? Вот зададут они тебе!»
«- А это так плохо?»
«- Нико, какой же ты…» - подумалось ей сказать, что он «дурачок», но она не стала. Девушка подошла к парню и, потянувшись к его щеке – поцеловала. Ей стало жаль его. Она не хотела обидеть его никаким плохим словом, даже в шутку. Даже, если он ничего не понимает, она-то понимает наверняка какое слово и зачем вслух произносят: «- Какой же ты хороший! А я пошутила – Ничего-ничего я никому не расскажу! Когда хочешь – приходи! Не надо смотреть на меня так, будто я диковина какая, из-за угла, как будто ты здесь не свой!»
Шагнув в сторону от гостя в ее дворе, она хотела уйти в дом и махнуть ему, чтобы шел дальше, а у нее еще другие дела есть, но уходя, она обернулась и посмотрела на то, как он ей улыбался – как в детстве. Это же было не так давно… Что же с ними стало? Все то беззаботное легкое общее счастье «пяти» кажется теперь минувшей жизнью. Не Нико был им всем принятым в стаю «чужаком». Все они друг другу стали «другими».
…
Надев красивое синее платье поверх вышитой рубашки с пышными белыми рукавами, Инге снова расплела свои косы и стоя перед маленьким овальным зеркалом в своей комнате, начала заплетать их обратно. Торопливо тонкие девичьи пальцы перебирали локон за локоном и укладывали один на другой… Ах, как долго не идет Флориан! А ведь он обещал сегодня взять ее с собой в горы. Они хотели вместе набрать альпийских роз. Он обещал ей, что наберет для нее, а она бы сидела внизу и ожидала разрешение его подвига. Собирать эти розы очень опасно! Неужто он струсил? Дал обещание, а теперь медлит! Сколько же ей еще ждать?!
Закрепив вторую косу, также как и первую в красивый пышный рожок за ухом, девушка подошла к окну, желая скорее обнаружить своего суженого в своем дворе – так и было! Вот только до двора ее дома старший из братьев Майеров, так и не дошел – завернул к соседскому крыльцу, увел с собой под руку, уже давно, далеко не «маленькую» Клару. Эта пышногрудая девица хихикала радостно прижимаясь к поданной руке и этот ее кокетливый смех Инге слышался таким громким, будто то происходило не за окном, а прямо возле нее, прямо под носом.
Девушке хотелось плакать и стало так горько на душе, что и грусть и гнев сразу поразили ее юную чувственную натуру. Она жалела себя обманутую. Она злилась на тех, кого считала друзьями. Но разве на друзей так злятся? Да, если бы кто ей волю дал, она бы пожелала им обоим провалиться сквозь землю! Да, что б этот негодный предатель свалился с горы и ни одной опоры под руку ему не попалось! Да, что б эта коварная зазноба осталась плутать в поисках мужа вечно, но что б никто ее больше никогда не полюбил!
Инге вслух ничего этого не сказала – только с жаром выпалила в себе, и тут же ладонью прикрыла закрытый рот. Разве друзьям такого желают?! Как это страшно! Сохрани их Бог! Сохраните их все святые от ее гнева! Не хочет Инге зла никому. Но ей то самой – ой, как больно и скверно оставаться с мыслью о том, что тот, о ком она так часто думала и порой мечтала в своих снах, выбрал другую, и кого! Самую близкую подругу. Но разве кто из них о чем-то серьезном говорил? Разве кто принадлежал другому? Девушка корила себя за свои чувства и желания. Одна она во всем виновата. Сама себе выдумала, что старший братец, будто на нее глаз положил, сама себе намечтала целую жизнь и теперь сама же с собой и осталась.
Разозленная на себя, Инге, поднялась со скамьи у окна и снова схватилась за гребень для волос, сама не понимая – зачем это, прежде нужно было снова распустить косы…
«- А, Инге дома?»
«- Да, конечно. Сейчас она выйдет к тебе!»
Мама застала дочь с гребнем в руках, но с готовыми косами за ушами. Насмешливо покачав головой своей юной красавице, хозяйка дома, подмигнув девушке, позвала ее во двор:
«- Там к тебе младший Майер пришел. Просил тебя с ним на луг отпустить. Ну, иди…» - женщина понимала чувства молодости и была открыта к происходящим переменам в жизни семьи. Она и ее муж были готовы к тому, что однажды породнятся с семьей Майеров и выдадут свою дочь за одного из братьев. Все это было само собой полезно и для упрочнения дел в хозяйстве и для сотрудничества в продаже сыров. Обе семьи занимались одним делом.
Инге знала о чувствах Йонаса, Йонас знал о ее чувствах к Флориану. Должно быть, он еще и знал об устремлениях брата к Кларе, чем и воспользовался сегодня. Какой хитрый! А разве это по-дружески? Разве так хорошо поступать? Не пришел же он ей глаза прикрыть и сплести байку о том, что братец с подругой какое дело имеют тайное, потому и ушли вдвоем в горы, а к тому обещанию о розах для Инге, мол, такое действо отношения не имеет. Ну-ну… Не за этим пришел Йонас. Будто подобрать вздумал брошенное. Успокоить ее обманутую. Из какой бы любви такое не происходило, все это было совсем не по-дружески и виделось ей сейчас самой настоящей хитростью и подлой уловкой.
Девушка отказала гостю дома. Пусть один идет на свои луга к ульям. Пусть там ужалит его пчела, чтобы неповадно было на чужом горе себе счастье строить!
Опять Инге прикрыла ладонью свой закрытый рот. Не хотела она о таком думать! Пусть Бог и все святые сохранят Майера младшего. А ведь он, наверное, сильно обиделся, что она не пошла с ним. Разве они не друзья? Почему бы им просто не погулять, как раньше? А ведь она любила всегда слушать его увлечение. Он знал название каждой травинки и цветка в долине… Флориан ей роз не добыл, так Йонас бы наверняка собрал для нее целую охапку разнотравья. От них и пользы больше – засушили бы с мамой, а к следующему вечеру чай бы на всю семью заварили… Опять она сама во всем виновата. Надумала себе всякого о мальчишках! Может весь вред один только в ней и есть. Зачем она так злиться на друзей? Почему все, что ей хочется, оказывается неправильным?! Что не выбери – в любом своем решении она проиграла… Ну, вот зачем она отказала Йонасу? Теперь одна пойдет к своему любимому ручью. Зря только так наряжалась, никто ею теперь любоваться не будет. Сама на себя будет в воду смотреть…
Но не только себя она увидела на фоне все того же голубого-голубого неба и медленно уплывающих вдаль белых облаков в отражении воды – вот гордая и роскошная птица вслед за пушистыми стадами кучерявых небесных овец пролетает прямо над ее головой… Огромные крылья держат плавный размах. Куда летит? Орел это или орлица? Куда-то… возможно на охоту, а может к птенцам, может, если это «она», то к любимому, а если это «он», то к любимой… Никто не может быть один сам по себе… никто таким оставаться не может. И Инге не могла…
«- Нико! Как же я тебе рада!» - подняв голову от воды, заслышав чье-то спешное приближение, девушка увидела бегущего вдоль ручья парня. Он придерживал рукой, свой черный колпак, покрывающий его голову, и быстро оказался рядом с тем местом, где сидела его подруга детства и его самая близкая соседка.
Инге поняла, что если бы не она, он бы сейчас бросился прямо в обуви переходить воду, и вот-вот бы запнулся о камень и расшиб себе лоб. Ведь он даже под ноги не смотрел! Куда смотрел Нико? На небеса! Он мчался за птицей…
Когда-то, когда они все еще были детьми, Нико рассказывал ей, Флориану, Йонасу и Кларе, что он понимает язык каждой птицы и каждого животного и каждого человека. Всю компанию это завораживало. Они ему верили. Не могли не верить! Ведь всегда, заметь они фазана, орла, сокола, кедровку или овсянку, Нико рассказывал им, куда летит птица и какие у нее дела, переводил им их пение, и каждый думал: «Ну не сочиняет же на ходу, так складно?!»
Забирали они ежа из леса, так он назад того возвращал и ругал их, что нарушили чужую свободу, что семья у него есть и труда невпроворот, а тут дети, забавы ради, взяли, да и утащили куда-то… Нико был старше всех в компании «из пяти», кого-то на год, кого-то на три, но тогда им казалось, что он совсем взрослый и все на свете знает обо всем и обо всех.
Только все переменилось быстро. Дети взрослели по-настоящему, а Нико оставался «маленьким» взрослым, говорящим с птицами и зверями, сочиняющий на ходу песни и истории о людях, которых никогда в деревне не было и нет.
«- А я не рад, Инге… Ведь тебе очень грустно…» - парень махнул рукой в небо, будто махал улетающей птице и присев рядом с девушкой, опустил свои ноги в воду не сняв ботинок.
«- С чего же ты взял, что мне грустно?»
«- Это орёл меня сюда позвал. К тебе привел. Сказал, что ты плачешь одна и никого нет с тобой.»
Печаль за себя с души юной красавицы тут же испарилась. Разве можно было сейчас думать о чем-то своем, пусть таком обидном и печальном, но таком ничтожным в сравнении с ее большой сердечной жалостью к дурачку. Инге улыбалась всему, что он говорил, а внутри у нее все больно сжималось от мысли: «Вот, кто обречен быть один. Никто не поймет тебя, Нико. Ты такой стал красивый и взрослый, как твои сводные братья. Но ты изгой. Никто тебя не зовет с собой в горы. Никто не зовет тебя на луга. Ни одна девушка не будет танцевать с тобой под майским деревом. Твоя мама плачет по твоей несчастной бедовой голове. Твой отчим стыдится твоего безумия. Никто тебе не желает зла, и никто на тебя не сердится. И камни в тебя кидают молодые, только потому, что бояться, припадком твоим заразиться. Глупее они тебя, но их дураками не кличут. А ты перед всеми дурачок, и даже не «местный». Никому ты не нужен. И никто не ищет встреч с тобой. Никто не войдет в двор Майеров и не спросит у твоих родителей – «дома ли Нико?». Никому нет дела до того, где ты и есть ли ты все еще. Вот как все плохо с тобой, мой бедный несчастный Нико. Как жалею я тебя, мой маленький друг из чудесного детства!»
«- Да… одна. Так случилось. У братьев свои дела на сегодня. Но мне совсем не грустно! Ты этого не думай!» - девушка вынула из прохладной воды свои оголенные ноги и, отерев их о траву, принялась натягивать носочки, продолжая говорить с тем, кто оказался рядом: «- Ты все так и дружишь с птицами? Они говорят с тобой?»
«- Конечно. Я с ними, они со мной. Мы приятели с тем орлом. У меня и подруга есть…»
«- Подруга? Та толстая ежиха?» - Инге только улыбалась, смеяться она не могла рядом с ним, ей было страшно, что она будет похожа на тех, кто смеется над ним. А когда они в последний раз смеялись вместе – то было очень давно.
«- Не угадала. Просто ты ее еще не знаешь. Но я вас обязательно познакомлю! А хочешь, сейчас пойдем? Я и сыра с собой прихватил!» - парень быстро вскочил на ноги и будто совсем не замечал, что его ботинки насквозь промокли, и из них выливалась набравшаяся вода из ручья.
Инге уже успела надеть свои туфли и охотно, опираясь на поданные руки друга, поднялась с камней. Ей было очень любопытно кого же ей хочет показать Нико, и она пошла за ним, заботливо подметив:
«- Как же ты идешь в мокрой обуви? Натрешь ноги!»
«- Ничего страшного! У меня все быстро заживает!»
…
Они сидели вдвоем под лиственницей… Втроем! Девушка держалась обеими руками за плечо парня, кормящего свою лесную подругу. Инге была вся внимание за тем, как красивая рыжая лисица с удовольствием и так аккуратно принимает с пальцев Нико угощение.
«- Рецепты сыра фрау Петры самые лучшие! Никто не устоит!» - с восторгом произнес девичий голос
«- Да… Мама делает очень вкусный сыр. Любимое лакомство лис...»
«- Прямо, как в сказке! Как же ты ее приручил?»
После того, как сыр закончился, лиса разочарованно фыркнула, ей явно хотелось продолжения такого вкусного ужина, но гости леса дали понять зверю, что совсем ничего у них больше с собой нет.
Нико протянул руку и начал гладить рыжую по голове, а та довольно задирала нос кверху, чтобы он почесал ее и под мордой.
Инге тоже протянула свою руку, но у лисы тут же переменилось настроение - она попятилась назад, а затем и вовсе убежала прочь.
«- Ну вот… я ей не понравилась, да?»
«- Нет. Что ты… Просто у нее своих лисьих дел невпроворот, некогда нежится.»
Девушка не сразу заметила, что когда потянула свою руку к «подруге» Нико, то случайно задела его головной убор и тот забавно покосился на бок.
«- Это же не тот колпак, что ты носил в детстве…» - пальцы девушки заботливо поправили черную вытянутую шапку.
«- Нет. Мама связала мне новую шапку, та давно стала мала.» - Нико улыбался. Его улыбка была не столько губами, сколько глазами. Инге редко видела, чтобы кто-то так мог, как он.
«- Почему ты ее всегда носишь?»
«- Нравится…»
«- И всё? Я думала, это что-то значит. И совсем никакой легенды?»
«- Нет, совсем никакой. Просто нравится.»
Инге хотела только слегка поправить ее на голове друга, но задержалась ладонями у его лица. Уложив спадающую челку темных волос на бок и заправив самый длинный локон за его ухо, она погладила его по щекам.
«- У тебя ведь, наверное и борода растет и усы… Да? Ты сам бреешься?» - и совсем никакой неловкости, она с ним не ощущала…могла задать ему любой вопрос, какой приходил в голову
«- Конечно сам.»
«- И никогда-никогда не резался?»
«- Нет…»
От ее прикосновений он стал моргать еще чаще, и без того, за ним наблюдалась такая особенность. Инге заметила это и тут же убрала свои руки. Девушка поднялась на ноги и, стряхнув с синего подола хвойные иголки, все также внимательно посмотрела на того, кто тут же поднялся рядом с ней и оказался выше ее на голову.
«- Пора домой. За тебя мама будет беспокоиться. Когда тебя долго нет – она боится, что с тобой может что-то произойти. Даже к нам заходит – спрашивает о тебе. Береги ее сердце.»
Об Инге тоже тревожились. И мама и отец. И Клара с Флорианом заходившие за ней к вечеру, когда ее не оказалось дома. И Йонас, возвращавшийся с лугов обязательно мимо ее двора...
Какая же бесстыжая эта Клара! А ведь вечером она обещала своей подруге продолжить обучать ее игре на цитре! Так в тот же день увела у нее старшего из братьев, так с ним же еще и к ее порогу заявилась.
Мама сказала Инге, что Клара приходила с цитрой. Ну, надо же! Настоящая зараза! Вздумала обучать ее на глазах Флориана? Ведь Клара играла очень хорошо. Даже самые трудные мелодии и песни ей удавались легко, и инструмент она познала быстрее всех. А Инге? У Инги ничего не получалось. Как бы ей не хотелось, чтобы кто-то из Майеров видел ее неумение. «Кто-то»… тем более Флориан. Как же это подло! Разве лучшая подруга могла так поступить с ней? Разве это по-дружески? – Это то, о чем беспокоилась сама Инге в своей постели. День закончился. Сколько горьких чувств выпило сегодня ее трепетное сердце? Но вся эта горечь растворялась в мыслях, согревших ее перед самым сном – Как же ей было спокойно и хорошо рядом с Нико. Ах, почему он такой дурачок?! А дурачок ли он?
Инге распахнула глаза и перевернулась на другой бок – так было лучше видно лунный свет, льющийся в ее окно со двора. Сердце ее забилось чаще, когда она вспомнила, как он на нее смотрит. На нее никто так больше не смотрел, да и кому смотреть? Глаза Флориана всегда устремлены ниже, а куда смотрит Йонас - ей было совсем не интересно. Что же такого плохого в Нико? Почему она такое долгое время делала вид, что совсем не видит его, а ведь он всегда приходил в их двор. А ведь они соседи всю жизнь. Они когда-то были «не разлей вода»… Все шутили об историях маленького Нико, а она ему верила. Вот назвали его «дурачком», так почему же он никогда не сопротивлялся этому? Вот она и в то поверила.
Воспоминания из детства сменялись картинка за картинкой, как книжные иллюстрации. И вот все прекрасное сменилось одним страшным сюжетом – Инге сама видела, как он однажды рухнул на землю и его так некрасиво затрясло… Как тогда все перепугались!
Нет-нет! Нет! Сейчас она закроет эту детскую книжку! Не станет смотреть ее картинки дальше. У нее сейчас новая история! Вот они вдвоем сидят под лиственницей, и она держит его красивое лицо в своих ладонях. Как же он на нее смотрел!
Инге уснула.
А поутру ее ждал вкусный завтрак из жареных яиц и сыра. Нет – это был не сыр фрау Петры, а жаль. Этот сыр варили ее родители по рецепту соседки, но все равно у них так хорошо пока не получалось. Отец уже занят стадом. А мама делала ему нашивку на новый жилет. Девушку ждала своя часть работы по дому, а что будет потом…
Потом, к ней заявилась подруга с цитрой, в отсутствии своего ухажера. Девушка в долгу не осталась и в дом девицу не впустила, только задала ей один вопрос о том, достал ли ей ее сердечный друг хоть одну альпийскую розу? Ничего не ответила пышногрудая Клара, но на ее округлом лице с острым носом загорелась досада. Видимо ей Флориан роз, даже и не обещал. Уж, тогда соседке стало совсем не до игры на инструменте.
Инге осталась одна на крыльце своего дома. Грустно облокотилась о свои ноги и, держась руками под подбородок, смотрела перед собой.
«- Здравствуй, Инге! Ты не поешь сегодня свою песню. А я пришел послушать…» - вот и Нико пришел. Наверное, господин Майер посылал его передать что-то их дому. Да – обычно в это время Нико работает «посыльным» отчима.
«- Здравствуй, Нико! Пришел послушать мою песню?» - девушка встала с крыльца и, вмиг ей в голову пришло нечто такое, что всю ее взволновало сильнее, чем ее мысли при луне ушедшей ночью: «- А хочешь послушать мое сердце?»
Парень сжал в своих руках бумажный сверток и остался стоять там же, где был. Тогда Инге сама подошла к нему, забрала его ношу и оставила ее на крыльце.
«- Это нужно твоему папе…»
«- Его сейчас нет дома, Нико. Пойдем со мной!»
И она увела его за руку. Увела в новенький хлев, который еще только построили, но уже наполнили сеном.
Когда-то в детстве, компания «из пяти» устраивала совместные постановки, каждый получал свою роль в истории, кто-то был ведущим и читал вслух книгу – управлял ролями, другие слушались и играли что кому назначено. Сейчас Инге была уже взрослой, а вела себя, как та девчонка, которая нарочито командует присутствующими – кому, где лучше сесть и что делать.
Она усадила Нико у стены, и сама присела к нему так близко, как они только вчера сидели друг с другом в лесу. В этой истории Нико досталась роль без слов. Говорила только Инге.
«- Ты хочешь меня поцеловать? Поцелуй меня Нико! Я же так часто целую тебя!» - сначала она наклонилась к нему и поцеловала его в щеку, затем подсела к парню еще ближе, чтобы ему даже тянуться к ней не пришлось. Парень не торопился исполнять ее желание, только все также внимательно смотрел на нее и странно улыбнулся. Все же Инге получила свой поцелуй – он наклонился к ее щеке, но она сама повернулась так, что он припал губами к ее подбородку, ей осталось только чуть опустить голову и, тогда, она сама поцеловала его таким поцелуем, о каком думала с самого начала. Ее душа загорелась от такого приятного чувства во всем ее юном теле, которое и звало ее к продолжению. Если сейчас так хорошо, то как же сладко может быть еще дальше?
Она сама взяла его руку и приложила ее ладонью к своей груди. Ее девичье сердце билось так сильно, что, если он этого не слышал, то почувствовал наверняка и сквозь ткань рубашки.
«- Ты когда-нибудь видел?» - она отпустила его руку и принялась сама расстегивать пуговицы вышитой сорочки. Обнажила себя перед ним до самого пояса, а он только сидел перед ней будто лишенный воли и все смотрел на ее лицо, проследил за ее руками… Инге было совсем не стыдно перед ним, и она смотрела на него. Ей так хотелось увидеть в его взгляде еще больше восхищения собой, еще больше этой божественной любви, но всегда улыбающиеся глаза Нико, сейчас не улыбались ей: «- Можешь коснуться меня? Ты хочешь?» - не торопя его, но все же, девушка снова взялась за руку друга и положила ее на свою грудь.
Нико приподнялся со своего места и снова наклонился к ней, чтобы поцеловать. Инге так обрадовалась этому, но радость ее была лишь мгновением. Последнее, что она заметила – частое моргание сменилось какой-то резкой остановкой в движении, его глаза закатились и парень рухнул на сено. Инге вскрикнула и, боясь того, насколько громок ее голос, схватилась ладонью за рот, но тот снова оказался закрыт. Весь ее крик был в ней. Запахнув рубашку, она сначала вскочила на ноги, потом снова упала на колени перед лежащим. Испуганно, девушка припала ухом к груди друга – он дышал! Услышав биение его сердца, она схватилась за его плечи и, не зная, что ей делать, просто зашептала, стараясь не расплакаться о своей дурости: «- Пожалуйста, Нико очнись! Очнись мой милый! Я прошу тебя!»
Ничего не происходило. И позвать никого она не могла. Инге не могла сдвинуться с места, только обняла его и прижалась щекой к его шее.
Прежде, чем зашевелились пушистые черные ресницы, слегка задвигались ноздри на красивом лице парня. Травяной запах от девичьих волос, привел его в чувство, и когда она поняла, что друг пришел в себя, то дала волю своим слезам и те падали с ее глаз прямо на его щеки, которые Инге тут же покрывала короткими поцелуями: «- Как ты меня напугал! Прости меня, Нико! Какая я глупая! Прости меня! Не надо было… Ты такой хороший! Прости меня!»
Не долгое время, очнувшийся, дал своей подруге винить себя, он будто бы не понимал с чего она так убивается, ведь ничего плохого не произошло! Инге хотелось думать, что Нико не сделал вид, будто позабыл все то к чему она его хотела увести, но Инге помнила его слова о том, что он всё и всех понимает. Ему так хотелось отвлечь ее, уверить в том, что ее тревога совсем ни к чему, и он позвал ее в лес, можно было бы снова прихватить с собой ломоть сыра и покормить рыжую «подругу»… Но Инге не смогла с ним пойти. Ей стало скверно от самой себя рядом с ним. Ей все-таки стало стыдно.
…
Инге так боялась теперь вновь встретить его в своем дворе. Ведь он непременно придет? Ведь он, конечно, подойдет к крыльцу? Поздоровается с ней, как и всегда? Как же она будет смотреть ему в глаза?!... Теперь она горела со стыда еще сильнее, чем прошлым вечером. Ей бы очень не хотелось, что бы он подумал про нее, что-то плохое. Но что он может подумать? Что там есть в его бедовой больной голове? А вдруг он больше не захочет ее видеть? Никогда не придет… Ей стало так страшно при мысли об этом – она обнимала сама себя сидя на крыльце, сжимала ладонями свои предплечья и тревога не покидала ее ни на минуту. Вот же – полдень, а его все нет. Ведь всегда заходил в это время. Где же ты, Нико?
«- Вы не видели моего мальчика?» - с рассветом следующего утра, это первое, что Инге услышала спросонья. Фрау Петра была у их порога: «- Вчера он домой так и не вернулся. Никто его вчера не видел в деревне. И сегодня его нет. Нигде нет.» - женщина старалась держать себя в руках, старалась вдруг не сорваться в свой несчастный рев по ее бедному сыну.
Такое бывало и раньше – иногда Нико пропадал на ночь и возвращался лишь поутру домой, чем очень тревожил свою маму. И пока он не возвращался она успевала обойти всех соседей… Но потом Нико просто находился сам собой в чьем-то дворе или на кухне в доме Майеров. Он мог заночевать в лесу, если заговаривался с каким-то своим «лесным» приятелем. Он бывало возвращался с капканом на ноге – да, и такое было! И с разбитой головой находили его у камней вдоль реки. Материнскому сердцу фрау Петры покой лишь снился. Если бы не выдержка и деловой норов господина Майера, эта женщина одна бы не выстояла против своей злой судьбы.
Снова полдень – и снова Инге не дождалась своего друга. Позабыв свою обиду, она даже навестила Клару, правда, разговор был коротким и не принес ей благой вести – уж второй день, как соседка тоже не видела Нико, проходящим ее двор.
«- Ни одна ты тоскуешь, Инге… И мне сегодня нет охоты браться за цитру. Флориан занят – сказал, что с братом и отцом в горы отправился. Может там, и найдут нашего дурачка.»
Обида ревности забылась, но тут в душу пожаловала другая – очень не понравилось Инге, как заговорила Клара о Нико. Кто угодно вслух дурачком его кликал, но только не те, кто провел с ним свое чудесное детство. Разве это по-дружески?!
Инге вздумала, что сможет забыться от своей тревоги у ручья, но только отправилась она в сторону своего любимого места, как увидела, что все Майеры идут ей навстречу, обходят ее второпях и скорее спешат в свой дом.
Нашелся Нико. Нес отчим своего пасынка на руках перед собой.
Ужас охватил ее всю, но не она закричала в голос, Инге прикрыла ладонью свой рот и тот был закрыт. Все тогда услышали голос фрау Петры, стоящей на пороге и пропускающей в дом мужа с телом любимого сына на его руках.
Не стесняясь ничего и никого Инге просилась в этот дом день за днем с того момента. Ей очень хотелось побыть с Нико, но никого к нему не пускали.
Однажды Флориан вышел к ней сам и сказал, чтобы она шла к себе, и что никаких хороших вестей она здесь о друге больше не услышит. Фрау Петра не хочет никого видеть, и помощь им не нужна.
«- Иди домой, Инге. Нико не встанет.»
«- Можно, я лишь увижу его?»
«- Мама не хочет. Не нужно сюда больше приходить. Иди домой, Инге.»
И Инге ушла. И Инге больше не приходила. Только стояла вдалеке и смотрела на двор Майеров. Говорят, в стоге сена иголку не сыскать… Девушка помнит их последний момент, когда они с другом были вместе. Повсюду было сено. С тех пор одна иголка, которой среди сена нет точно – живет под ее сердцем и больно колит без передышки. День за днем с тех пор, как видит она красивое лицо ее милого Нико только в своей памяти.
«- Там к тебе, младший Майер пришел. Просил тебя с ним на луг отпустить. Пойдешь?» - мать знала о душевной тоске своей дочери, но знала она и то, что так всегда быть не может, какое бы несчастье не случилось, не закрываться же теперь в своей комнате и не видеть дневного света? Вот и «суженый» пожаловал сам. А давно не заходил за ее красавицей. Как хорошо бы было их семье породниться с домом Майеров. Может, что еще и сложится…
Инге заплела волосы в косу и повязала ее голубой лентой. Посмотрела на себя в зеркало, даже и платья не сменила. Не было желания наряжаться. В чем после завтрака, что свое в хозяйстве выполняла, в том и пойдет на луг…
Как бы не так. Остановила ее мама у порога, и дала ей новое платье – вот, мол, только сшила для тебя. В нем и иди. Как раз под твою ленту.
Очень красивый был наряд. Жаль, что Нико ее в нем не увидит. Жаль, что она сейчас не к нему выходит… Как же ей хотелось разрыдаться на плече у мамы: «Мама, Нико никогда не встанет?! Мама, скажи мне… почему Нико больше никогда не встанет?!»
«- …Потому что это я толкнул его со скалы!» - Йонас не держал Инге под руку… Они шли рядом друг с другом, но будто не вместе, молча, следовали по тропе до самого луга, и только когда оказались на одном из самых тихих мест, со всех сторон окруженном высоким разнотравьем, между ними начался разговор. Выпалив свое, на ее вопрос о Нико, парень обернулся к той, что замерла на месте и с распахнутыми глазами смотрела на него: «- Я видел, как вы целовались. Подглядел за вами! Такая злость меня взяла, Инге, что ты с дурачком ласкаешься… А я тебя в жены хотел взять! И ты пошла бы! Пошла бы за меня! А вдруг он кому рассказал бы о том, что ты ему показывала себя, м? Вот, о чем я подумал, как одна злость другой сменилась! Все просто разрешил – позвал его в горы с собой, собрать альпийских роз для тебя… Для тебя, Инге! И он очень обрадовался, что я помогу ему. Сказал, что ты мечтаешь такие розы в подарок получить. И я ему очень помог тогда… Толкнул! Думал – упадет он насмерть. Поплачет мама о нем, да потом успокоиться. С горба отца сниму стыд за болезного, да с фамилии, что мы с братом несем. Но, не так всё вышло… Когда пошли искать его – живым оказался. Лежал в ущелье, поломался только. И теперь лежит… Ни на матери, ни на отце лиц не вижу. И Флориан грустит по брату калеченному. И ты совсем другая.»
Девушка не сводила глаз с говорящего. Он стоял недалеко от нее, и смотрел… и говорил не останавливаясь, и выражение его менялось так быстро – то вот он злится на нее, то вот он злится на всех, то вот теперь он осекся и, глядя на Инге, в отражении тех глаз, что так любил, себя увидел, и на себя одного злобу направил. Схватился парень за голову и потянул свои волосы пальцами – сильно исказились его черты, много в них было ужаса от проступка.
«- Зачем же ты мне все рассказал, Йонас?»
«- А я… Я даже повиниться ни перед кем не могу. Я сделал это из-за тебя. Прости хоть ты меня, я сам себя простить не могу. Нико никому не сказал, что это я позвал его в горы. Позвал собирать для тебя розы, и он пошел со мной. По-моему, он думает, будто сам поскользнулся и упал вниз… Я хочу так думать, Инге. Но ты же помнишь – он…»
«- …Всё и всех понимает!» - раненое сердце девушки смягчилось к тому, кто так искренне винился за свое страшное деяние, и она нашла в себе силы ответить ему дальше: «- Йонас… Нико тебя простил. Если он и понял, что ты его толкнул, то уже забыл. И ты попытайся себя простить, но за мной больше никогда не приходи.»
В ее глазах стояли слезы, а повзрослевший парень перед ней их не скрывал. Горькие слезы жуткой вины, стекали по щекам Майера младшего. Ужасное чувство поедало молодую душу и он изо всех сил старался искупить эту вину помощью своей мачехе в уходе за братом, но этого было недостаточно. Ведь он все о себе знал. Ведь он помнил, что он сотворил и для чего… А бывало – он представлял, каково бы ему было, если бы Нико погиб. Если б все же, тогда с отцом, нашли они его мертвым в горах. Схоронили бы брата… И вот бы никогда он больше в дом не вернулся. Никогда бы поутру не чесал своих волос за столом. Не надевал на себя свой черный колпак… Никогда-никогда больше не улыбнулся ему за завтраком и не сказал: «- Доброе утро! Как там твой мед, Йонас? Покажешь, как получается? А научишь?»… Совсем никогда бы вечером не встретил его объятьем: «- Вот ты и дома, мой младший брат! Как я рад! Пойдем на пирог! Мама старалась!»
Нико был дома. Нико теперь не выходил на кухню. И Нико не встречал его по вечерам. Йонас делал все, что нужно было его матери. Йонас теперь наклонялся к брату сам, когда тот просил его. Нико обнимал его также, как и всегда. Нико был жив. Нико не мог подняться и не чувствовал своих поломанных ног. А Йонас рядом с ним едва стоял на своих, и хотел бы провалиться сквозь землю.
Младший Майер решил про себя, что однажды ему точно хватит сил, и он попросит прощения у Нико сам. Сам ему все расскажет. Пусть Флориан будет рядом. И пусть даже при отце. И пусть даже при матери. Именно при всех! Иначе жить дальше сам с собой - не сможет. Но об Инге он не выдаст ни слова. В чем же виновата та, которую он так глупо, зло и странно любил? В том, что в ответ не любила? Как же ничтожно все то, о чем он тревожился раньше, если теперь душе покоя нет, и поедом съедает одна лишь мысль, сражающая наповал всё нечестное - он едва ли не сделался убийцей того, кто любил всех на свете и всё и всех понимал…
…
Вот и весна!
Над ней голубое-голубое небо, а по небу плывут пушистые белоснежные облака – одни похожи на круглые взбитые подушки, другие – сливочные пенки снятые с молока, третьи – на кучерявых толстых барашков… плывут по небесному бескрайнему морю неровными стадами… альпийский утренний ветер гонит их на запад – там скроются они за склонами белых гор, сольются в цвете…
Того же цвета к натянутым веревкам цепляла девушка только что постиранное и выжатое белье – наволочки, простыни и пододеяльники, свои сорочки и сорочки матери, рубахи отца, платки и платочки… Она любила эту свою утреннюю рутину – любила воду набирать, носить, стирать и мыть в ней… Всё, что можно было делать с водой – то для нее было и не дело вовсе, а жизнь… в радость? Руки делают – а душа… молчит. Тишина окружает Инге, лишь ветерок качает ветви яблонь, только готовящихся к новому цветению. И птиц в это время обычно так много, но что ж они будто лишились своего языка… Или она разучилась их слышать?
Девушка закрепила на веревке последний платок и, наклонившись за пустым тазом, заметила наблюдающего за ней. Она тут же выпрямилась и мгновение не могла пошевелиться – это Нико стоял в ее дворе… Стоял, опираясь на палку и поняв, что стал обнаружен, помахал ей рукой.
Инге увидела, как он сделал несколько шагов в ее сторону. Нико шел к ней, хромая, но он шел к ней, а она скорее побежала к нему навстречу. Девушка бросилась обнимать своего лучшего друга, и он крепко обнимал ее в ответ:
«- Я так давно тебя не видел!»
«- Нико! Милый Нико!» - ей только хотелось снова и снова звать его и не отпускать из рук, а он так просто и тепло успокаивал подругу, прося свое:
«- Пожалуйста, не плач. Незачем плакать! Все же хорошо! Ты лучше спой свою песню, Инге… Я так давно не слышал, как ты поешь…»
И она хотела запеть для него, но из ее уст вырывалось лишь едва различимое пение сквозь льющиеся слезы освобождения от колючей боли в душе, сменяющейся отныне невероятной радостью ее сердца у его груди:
«- Тироль неповторим! Маленькая прекрасная земля…»
(26-29.9.2019)