После знака - налево. 02 (финал)

Под колеса бросился яростно лающий пес. Подвеска с трудом глотала ухабы и ямы. Около деревенского магазина на самом въезде в деревню на лавочке сидели мужики в майках и неизменных кепках. Бегали дети вокруг дородных теток, неспешно о чем-то беседующих. Белая кошка сидела на криво сваренных перилах, обвив лапы хвостом. С яростным писком над головой носились ласточки и стрижи. Ник остановил машину и вышел, махнув Наташе, мол сиди, вежливо поздоровался со всеми сразу у магазина, удостоившись лишь одного ответно-изучающего «Здрасти», и скрылся за железной дверью магазина с отчетливыми следами ударов топора.

Внутри было ожидаемо тесно. Старинная советская дребезжащая холодильная витрина с какой-то колбасой, каким-то молоком, каким-то сыром, неизменным майонезом в синих баночках. Рукописные нечитаемые ценники. Хлеб, наваленный горкой на деревянной полке. Непонятное развесное печенье в пакетах, семечки, шоколадки и целый штабель разнообразных спиртных и пенных напитков с одинокой пыльной бутылкой газировки «Колокольчик». Рядом с продуктами лежали вилы, лопаты, какие-то мешки с удобрениями, колеса для тачек. Ник совершенно бы не удивился, узнав, что тут можно купить и патроны для ружей и солярку. За прилавком – классическая неистребимая не менее советская, чем витрина, Галя.

– Здравствуйте.

Не дождавшись ответа, Ник продолжил:

– Вы наверняка тут всех знаете, даже не знаю, кто кроме вас нам сможет помочь в таком деликатном вопросе.

Подобие улыбки с оттенком «да я такая» и покровительственный кивок «ну че там».

– Мы очень издалека приехали, – покривил душой Ник, – кхем, с сестрой, узнали, что у нас здесь бабушка живет. Ни фамилии не знаем, ни адреса точного, только название деревни. Не можете предположить кто– это может быть? Лет семьдесят, живет одна, отец рассказывал, – Ник врал не краснея, – что очень аккуратная, даже дотошная, много всего знает и умеет. Печет очень вкусные пирожки.

Ник заметил, что продавщица слегка кивает его словам, значит кого-то вспомнила. Но молчала. Нужно было поддавить.

– Может не эта деревня – дальше, через километров двести, есть с таким же названием…

– Да эта эта деревня, брать то чего будешь?

Ритуал…

– А у вас с пяти тысяч сдача будет? – закинул удочку Ник.

– Неа, – радостно сказала продавщица.

Ник появился через бесконечные десять минут, улыбающийся, с двумя пакетами продуктов. К этому времени, только мужики поглядывали на нехарактерную для деревни машину представительского класса. Даже собака уже лежала у крыльца, грустными большими глазами провожая торчащую из пакета палку колбасы.

Рыкнул мотор, фары высветили вереницу заборов.

Так прямо, потом направо, до конца улицы, белые ворота, флюгер в виде лебедя, Екатерина Семеновна – бормотал Ник под нос, проезжая дома с горящими желтыми окнами и лающими вслед машине собаками.

Когда он наконец остановился у аккуратного домика с палисадом за крепким забором, окончательно стемнело.

– Приехали.

Наташа вышла из машины в августовскую ночь. Незнакомые запахи, звуки, шорох листьев, пугающие тени. Тяжелый теплый дух от земли и холодящий ветер. Потрескивание остывающего мотора. Лезущие в лицо комары. Бормотание работающего где-то телевизора. Звезды на небе и тонкая светлая полоска на западе. Она зябко поежилась. Ей стало неуютно.

Ник выгрузил пакеты, закрыл машину и приобнял Наташу за плечи.

– Пойдем.

Калитка с щелью для почты в зеленых основательных воротах. Он уверенно постучал. Залаяла собака, звякнув цепью, вызвав целый перелай своих братьев и сестер. В окне за занавесками мелькнул силуэт. Во дворе за воротами послышался звук открывающейся двери.

– Рекс, фу.

Калитка приоткрылась на цепочке. Пожилая женщина с пронзительными карими глазами на изборожденном морщинами лице и копной абсолютно белых волос, в кофте, штанах и галошах на босу ногу.

– Чего вам, молодые люди? – уверенный строгий недовольный голос.

– Здравствуйте, Екатерина Семеновна, меня зовут Николай, а это – Наташа.

– Здравствуйте, Николай и Наташа, – женщина продолжала изучающе смотреть на гостей.

– Тут такое дело, – Ник немного смутился, но продолжил, так обстоятельства, судьба, если хотите – вы же бабушка?

– Ну да, можно так сказать – Екатерина Семеновна, подумав, что-то повспоминав, ответила не сразу.

– А мы – внуки. Мы к бабушке приехали в гости, – в конце Ник все-таки потерял уверенность в себе и промямлил, – мы устали и хотим есть.

Калитка резко захлопнулась.

Ник растеряно остался стоять у закрытой калитки. План его окутываясь пылью, оседал грудой колотых кирпичей. Успокоился Рекс. Комары заедали, и он отправил Наташу в машину, оставшись стоять у калитки.

Иногда, в окне мелькал силуэт. Окончательно стемнело, зажглись звезды. По бормотанию телевизора стало понятно, что начались вечерние новости.

Ник уже замерз, но что-то якорем держало его у этой калитки. Ощущение правильности решения. Да и признать поражение, когда все события дня сложились в какую-то нереальную головоломку с финалом у этого дома, было больно для собственного чувства важности.

Из машины вышла Наташа и встала рядом с ним. Он обнял ее, она положила голову ему на плечо.

Новости закончились. Ника накрывало осознание, что стоять тут дальше в принципе, смысла больше нет.

Внезапно, калитка распахнулась вновь.

– Так и будете тут стоять?

Ник неопределенно пожал плечами, хлопнув очередного комара.

Хозяйка тяжело вздохнула.

– Зачем? Почему я?

Ник опять пожал плечами.

– Так получилось.

– А если не пущу?

– В город вернемся.

Она постояла, осматривая цепкими глазами пару.

– Усталые вижу. Угробитесь еще. Утром поедете. Машину во двор загоняй, а то быстро колеса снимут и бензин сольют. Девочка, тебя как?

– Наташа.

– Наташа, иди в дом вся замерзла, простудишься еще. А мальчика как?

– Николай.

– Коля, как машину загонишь, воды принеси умыться в сени колодец справа. Ведро в сарае. Рекс свои.

– А пакеты куда?

– Пакеты?

– Ну гостинцы.

– Гостинцы даже. В сенях пока оставь. Что портится – в холодильник на кухне.

Сняв ботинки в сенях, Ник протопал на кухню, где уже колдовала хозяйка, разобрал пакеты, с трудом упихав скоропортящиеся продукты в тесный холодильник Юрюзань, погладил обтершуюся об ноги кошку за ушком и пошел к колодцу. Налил воды в умывальник в сенях, поискал глазами мыло. Пришла Наташа, уже с какой-то теплой хламидой на плечах, гордо неся вышитый рушник. Они торжественно вымыли руки хозяйственным мылом, умылись, Ник сходил вылил воду из таза под умывальником. Вопросительно кивнул на замеченную деревянную будку к которой шла вымощенная березовыми спилами дорожка. Наташа слегка смутилась и утвердительно кивнула. Сходили вместе, честно подождав друг друга. Снова вымыли руки.

И вот наконец они вошли в комнату. Стол, стулья, телевизор под вышитой салфеткой, вазы с сухостоем, ходики с кукушкой, ковер на стене и стеллажи с книгами.

Екатерина Семеновна расстилала белую скатерть с яркими сгибами и красной вышивкой на краях.

В углу – иконка со свечкой. Крестится не стал, а вот очагу кивнул, слышал, что нужно. Рядом на стене – целая россыпь фотографий. Детские, юношеские, взрослые. Сперва черно-белые, потом цветные, выцветшие, но сохранившие часть красок. На самом видном месте – молодой крепкий парень в кожаной куртке, опирающийся на дверь тонированной вишневой «девятки». Рядом – тот же парень, но уже в сером костюме рядом с молодой девушкой в белом свадебном платье с большущим животом.

В комнате было очень тепло, даже душно. Пахло старостью и временем.

– Наташ, пойдем, поможешь принести.

Ник остался один, осматриваясь. Пошатал за спинку стул, который приветственно скрипнул ему. Кошка снова обтерлась о ноги, мяфкнула и запрыгнула на палати. Громко тикали часы в звенящей тишине.

На столе тем временем появился чугунок, закрытый полотенцем, банка с малосольными огурцами, глубокая тарелка с помытыми помидорами, свежими огурцами, шмат розового сала на досочке, кувшин с чем-то, обычный магазинный хлеб, источенный до узкой полоски нож и истертые вилки. Наташа с довольным видом торжественно выставляла старые советские тарелки с елочками и граненые стаканы в алюминиевых подстаканниках.

Ник с Наташей молча ели, наворачивая разваристую молодую картошку с маслом, похрустывая удивительно вкусными огурчиками и припивая квасом. Екатерина Семеновна же просто сидела, напротив, подперев рукой подбородок и с еле заметной улыбкой смотрела на них, думая о чем-то своем.

– Вот так мы тут и оказались, – закончил рассказ Ник. Ехали, ехали и приехали. Как объяснить то, – Ник поводил глазами в поиске нужного слова, – потянуло что ли приехать. Внезапно стало нужно приехать.

Екатерина Семеновна кивнула.

Повисла пауза.

– А это ваш сын? – спросила Наташа, имея в виду фотографии на стене.

– Алешенька, – бабушка тяжело вздохнула.

– А он… – Наташа осеклась.

– В 98 ом. Бизнес завел, женился, говорили, двойня будет, – видно было, что ей было очень тяжело говорить, – сейчас бы по двадцать лет было бы.

– Как нам, – невпопад ляпнул Ник.

– Как вам, – тяжело проговорила женщина и встала из-за стола, – посуду оставьте я помою, – попытки Наташи возразить, она решительно прервала жестом руки.

– На печи то спали когда-нибудь?

Оба отрицательно покачали головой.

– Беда. Свалитесь еще. Ладно, в спальне поспите, я уж тут. И не возражайте. Наташа, пойдем со мной, белье дам постельное чистое постелишь.

Два очень старых портрета на стенах. Люди даже не прошлого, а позапрошлого века. Совсем другие лица. Большой страшный черный шкаф c бабайками. Трюмо с занавешенными тканью зеркалами. Большой деревянный вытертый лакированный сундук, швейная машинка с ножным приводом и старая металлическая сетчатая кровать с периной и горой подушек.

Николай естественно предложил спать на полу, на что получил фыр от Наташи. Спорить и не хотелось. Правда, на переодевание его все же выгнали из комнаты.

И вот они за руку стоят перед расстеленной кроватью. Он в белой майке и черных боксерах. Она в коротковатой ей белой сорочке.

– Ты с краю или у стены? – внезапно осипшим голосом прохрипел Ник.

– А тут серые волчки водятся? – Наташа хихикнула, не разделяя волнение парня.

– Наверняка, – все еще напряженно просипел Ник.

– Тогда у стены, -Наташа, мелькнув краем оголившегося белоснежного в темноте бедра, нырнула под одеяло.

Ник потоптался, сделал глубокий вдох и лег рядом, спиной к устраивающейся поудобнее девушке.

«А мы ж даже не целовались еще» – подумал он.

– Тоже об этом подумал?

– О чем? – Ник вздрогнул. Мозг ехидно предложил целую кучу вариантов расшифровки «об этом».

– Что мы с тобой даже еще не целовались.

– Да, – облегченно признался ник, – подумал.

– Хороший знак. Мама говорит, что истинные пары думают одинаково.

– А что там с поцелуями то? – смело выдохнул Ник.

– Спи давай, – она прижалась к нему сзади, обдав ухо дыханием, – будешь хорошо от волчков охранять – поцелую. И сразу же быстро поцеловала в щеку.

«Ага, заснешь теперь» – подумал Ник, поворочался, привыкая к теплому сопению за спиной и незнакомому ощущению чего-то очень родного. Сон пришел незаметно и был легок и светел.

Они спали, тесно прижавшись к друг другу под толстым лоскутным одеялом, такие молодые, светлые, красивые. Прекрасная пара. Екатерина Семеновна утерла слезы, тихонько прикрыла дверь и, по-старчески тяжело согнувшись пошаркала к себе.

– Петровна, слышала, к Семеновне то внуки приехали!

– А я думала Лешку то еще в девяностые убили со всей семьей бандиты.

– Видать, брехали что всех.

– Ну и слава Богу. Такие ребятки хорошие.

Ник смахнул с лица пот, воткнул топор в чурбачок, собрал последние наколотые полена и аккуратно сложил их в поленницу. Сколько ему стоило сил нагуглить через еле живой эдж, как правильно колоть дрова, одному только Джобсу известно. Но вроде все получилось и всего пара синяков. Квохтали куры в курятнике, крутился возле ног пес, нарываясь на ласку.

Они гостили у бабы Кати, как она попросила ее называть, уже два дня. Что-то изменилось не только в них за эту ночь, но и в хозяйке. Пропала настороженность, она стала улыбаться. Наташу звала Натой, а Ника – Колей. Сразу нашлись дела на весь день и немудреные развлечения на вечер. Допоздна они стучали костяшками по столу или шлепали засалеными картами в дурака.

Два звонка родителям. Все хорошо мы в гостях. Пока. И снова тихие размеренные летние дни.

На грядке с огурцами возились баба Катя и Наташа, одетая в очень деревенское на вид платье, естественно, коротковатое, и широкополую соломенную шляпу. Они о чем-то беседуют, смеются.

«Индивидуальный коучинг по грядингу» весело подумал Ник и вновь засмотрелся на Наташу. Прошедшая ночь сблизила и связала их окончательно и уже, похоже навсегда. «Спали вместе». Он усмехнулся, вспоминая старый анекдот, про «спали вместе – вы в президиуме, а я на восьмом ряду». Меньше суток и теперь он без нее не проживет и минуты. Без ее смеха, глаз, случайного касания рукой, пойманного взгляда. Сможет ли он теперь заснуть когда-нибудь, не ощущая ее рядом?

Ник вытащил ведро ледяной колодезной воды, умылся и сунул горячую голову прямо в ведро. Отфыркался и встряхнулся, брызги во все стороны с повисшей мини радугой. Наташа смотрит на него и счастливо жмурится.

Они сидят на берегу реки на лавочке. В темной воде проплывают мимо веточки, между ними снуют водомерки, огромные стрекозы стремительно носятся над самой водой, поклевывает рыба. Солнце висит над самым горизонтом, уже не слепя и лишь ласково гладя мягкими лучами. В воздухе привычно попискивают стрижи и ласточки. Перед вечерним концертом расквакиваются лягушки.

– А ты не боишься, что все останется здесь?

– Боюсь. Но что нам может помешать быть вместе навсегда? – он всмотрелся в ее глаза и долго смотрел в них – я люблю тебя. Он выдохнул это и сердце на миг остановилось, в ожидании. Мир замер.

Она молчала и внимательно смотрела на него. А он не дышал.

Потом видя, что глаза у нее смеются, а рот растягивается в улыбке, сказал:

– Если скажешь: «Я знаю», я тебя в реку скину.

И она засмеялась, звонко заливисто, схватила нахохлившегося Ника в охапку и жарко прильнула губами к его губам.

– Я тоже тебя люблю, – она снова его поцеловала, и он наконец ее обнял, сбросив всю тяжесть мгновения и в раз воспарив в летнее небо всем существом, – и тоже не отдам тебя никому и никогда. Ты же это хотел сказать?

Ник просто смотрел на нее, молодую, красивую, с лучащимися глазами. Потом порывисто вскочил, схватил ее на руки и закружил, а она только придушено пищала, чтобы он ее не уронил.

Баба Катя стояла в тени ивы и наблюдала за ними, с улыбкой. Все у них будет хорошо. У внучат. И пошла в дом, печь пирожки – скоро прибегут, голоднющие.

Мерно тикают ходики на стене. Телевизор под белой вышитой салфеткой. В углу – икона со свечкой. Рядом – целая россыпь фотографий – черно-белых и выцветших цветных. И одна, яркая, новая, в красивой рамке. На ней улыбающийся парень в костюме с вихром непослушных пшеничных волос и рядом светящаяся счастьем прекрасная девушка в белом свадебном платье. "Бабе Кате от внуков Коли и Наты".