"Амарантайс" 2.

Работа официантки, на полную ставку, а не девочкой на подхвате – это тяжело. Уже к середине смены у Насти гудели ноги так, что она почти их не чувствовала. И время, как назло, начало тянуться невероятно медленно. Посетители расходиться не собирались, наоборот, казалось, они только идут и идут. Александр Михайлович целый вечер пропадал у себя в кабинете, на втором этаже. Она увидела его лишь мельком, сбоку. И с удивлением заметила, что на его крепком запястье из-под рубашки показывался край татуировки. Интересно, что там было изображено…
Но увидеть Александра Михайловича без пиджака, а тем более с закатанным рукавом рубашки, это было равно возможности увидеть единорога, мчащего по воде, зажав в зубах цветущий папоротник, поэтому Настя просто постаралась засунуть свой интерес куда подальше.
Только когда часы показали 21:30, ей разрешили идти переодеваться.
Стягивая с себя пропахшую сигаретным дымом и фастфудом футболку, девушка старалась хоть немного заглушить мысль, бьющуюся в голове. «Спать. Спать. Спать…». Вспомнилось, что она обещала позвонить маме в условленные девять вечера. Наверное, Ирина Сергеевна беспокоится – дочь всегда звонила без опозданий. Да и что там «наверное», конечно же она беспокоится. После того, как Настин «недопарень» разорвал их, так называемые, отношения, мама переживала по каждому поводу. Вечерние звонки стали чем-то вроде правила перед сном.
Теперь, когда все слезы были выплаканы, а всем парням по телефону мать и дочь перемыли косточки и суставчики, рассказывать, в принципе, было нечего. Новую Настину работу Ирина Сергеевна не одобряла, но понимала, что в городе дочери деньги понадобятся. Поэтому старалась в этом поддерживать ее. И высылала немного денег каждый месяц. Раньше высылала больше, но дочка отправляла их назад. Сначала было тяжело, а затем пришла гордость за себя. Если раньше ее страшила мысль о том, как она будет жить сама, то сейчас осознание сего факта было вполне буднично и в порядке вещей.
Настя провела помадой по губам и выскочила из раздевалки.
Мама часто спрашивала, нравятся ли ей какие-нибудь мальчики из университета. Ну как ей сказать, что университет она уже почти месяц как не посещает? И мальчики ее не интересуют… «Прости, мама, твоя дочь любит татуированных мужиков в деловых костюмах, за 35». Представив себе, как эта фраза срывается с ее губ, она почти услышала предобморочный стон матери и почти увидела, как она падает в свое любимое кресло напротив телевизора.
- Пока, ребята! – Крикнула девушка, пробегая мимо кухни, и пальцами пытаясь наскоро расчесать волосы.
- Пока-пока! Осторожно там на улице!
- Да! Темно уже, и скользко!
- Пока, Настя, не забудь завтра принести мне ту книгу, что ты посоветовала!
- Не забуду! – Этот возглас был приглушен уже прикрывшийся за ней двустворчатой вращающейся дверью расположенной около бара, ведущей в помещения для персонала (кухню, кондитерский цех, склад, подсобные помещения, раздевалку и туалет) прямо из зала. Наскоро попрощавшись с барменом, сменившим Рому еще в начале ее смены, и администратором, она выбежала из «Амарантайса», улыбнувшись молодому охраннику, который курил возле входа в паб.
На дворе действительно приморозило. Снежок посыпал. Едва не поскользнувшись на брошенной кем-то пачке сигарет, Настя поковыляла к станции метро, пряча лицо в воротнике куртки.
Мимо нее с кряхтением прошел мужичок, волоча за собой большую елку. Изначально, видимо, он держал ствол на плече, но теперь она сползла назад и вбок, и макушка зеленой красавицы теперь просто ехала за ним по асфальту. А мужчине, видимо, было уже все равно. Судя по выражению его лица, он не рад был ни наступающему Новому Году, ни идее ставить елку, ни погоде – ноги разъезжались на льду и снегу.
Что-то будто подтолкнуло Настю в спину.
- Вам помочь, может быть, елочку дотянуть? – спросила она, обращаясь скорее к колючему деревцу, подметающему мостовую.
Мужичок остановился, глянув на нее из-под съехавшей на один бок мохнатой шапки-ушанки.
- Да ты сама как елочка. Сломаешься еще. Иди, детка.
- Это я-то сломаюсь? Да я на домашних продуктах росла! Кровь с молоком!
Мужичок захихикал, качая головой.
- Ну, хватайся тогда, кровь с молоком… эх… молодежь.
Настя взялась за основание елки и потащила ее за своим спутником. Вдвоем тащить оказалось намного быстрее и легче.
- Тебя как зовут-то? – слегка запыхавшись, мужичок повернул к ней голову. Шерстяная шапка лезла девушке в глаза, и она, варежкой, выпачканной в смолу, поправила ее.
- Настя! А вас?
- Дядя Коля.
Девушка улыбнулась, чуть нахмурив лоб.
- Дядя Коля?
- Ага. А твои родители елку поставили уже?
- Я сама живу, елку покупать не буду, наверное. Дорогие они сейчас. Да и жалко… Елки приживаются плохо, их не разводят ведь, как плющ какой-нибудь.
Дядя Коля согласно запыхтел. Изо рта его вырывались облачка пара, и их с Настей делегация, длинною в уже изрядно потрепанную елку, походила на небольшой паровоз, дымящий в вечернем воздухе. Не прошло и двух минут, как они оказались около «Амарантайса». Настя вздохнула, стараясь отвернуть лицо от заходящего в главные двери охранника, когда ее новый знакомый вдруг с воплем поехал прямо по асфальту, таща за собой и елку, и помощницу. Настя плюхнулась на бок, но совсем не ударилась – угодила в натрушенный вечерним снегом сугроб. Только вот сверху ее придавило елкой, да еще и колючая лапа больно хлестнула ее по щеке зелеными иголками.
Медленно досчитав до пяти, и открыв наконец-то зажмуренные глаза, она поняла, что вполне себе жива и здорова. Только щеку саднит.
- Дядя Коля, порядок? – девушка пошевелила головой, стараясь понять, живой ли бедный мужичок, но не увидела ничего, кроме налипшего на лицо снега.
- Порядок, Настенька, порядок. – Мужичок барахтался в соседнем сугробе, - это ж надо было… на пачке сигарет поскользнуться. Сейчас встану и спасу тебя. Чтоб ее, елку эту…
Прошло не меньше минуты, прежде чем дядя Коля встал на ноги и наконец-то приступил к освобождению девушки из колючих лап. Внезапно, дверь в паб "Амарантайс" открылась. Сердце девушки екнуло.
- Что тут происходит?
Сначала Насте показалось, что голос ей смутно знаком. Тихий, с хрипотцой, невообразимо приятный. Затем она решила, что, окажись у нее знакомый с таким голосом, она бы его запомнила. И следующая мысль пришла к ней вместе с освобождением – деревце избавило ее из своих объятий, взлетев в воздух – обладатель этого голоса ей действительно знаком. Сердце покатилось куда-то в район пяток и там заколотилось, как ослиный хвостик. Голову поднимать было страшно. Хотелось наоборот зарыться еще глубже в мягкий сугроб. И, желательно, остаться там навсегда.
Она медленно скосила глаза на дорогие кожаные туфли, находящиеся в каком-то метре от нее. Хорошие туфли. Красивые. Шнурки чуть прикрыты идеально, до четких борозд, выглаженными брюками.
Здравствуйте, Александр Михайлович.