33. История любви. Ситуация выходит из-под контроля...

Глава 33

СИТУАЦИЯ ВЫХОДИТ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ...

- Меня зовут Камилл Демулен, - ответил Камилл. - Я нахожусь в возрасте санкюлота Иисуса Христа, когда его распяли. Мне 33 года, возраст, критический для революционеров.

По залу пронесся ропот.

- Так, Демулен, - резко сказал Эрман, - отвечайте на вопросы нормально, без издёвки. Не надо уподобляться вашему сообщнику Сешелю. Ваше место проживания и должность?

- Место проживания - Париж. Я депутат Конвента, адвокат и журналист.

Камилл откинул прядь волос, упавшую на лицо и посмотрел в бесцветные рыбьи глаза Эрмана.

- Та-ак, хорошо... - протянул председатель трибунала, пробежав взглядом по разложенным перед ним бумагам. - Вот на вашей журналистской деятельности пока и остановимся. Демулен, вы обвиняетесь в оскорблении республики. В своей газете вы сравнивали наше славное революционное время с тиранией римских цезарей, сочувствовали аристократам, ставили под сомнение необходимость отдельных репрессий и революционного террора вообще. Изображая из себя человеколюбца, что так не вяжется с вашим прошлым, вы требовали открыть двери тюрем и выпустить на свободу всех подозрительных личностей, дабы устроить новую Вандею и уничтожить республику.

Вы призывали к милосердию в то время, когда все истинные республиканцы понимают, что для окончательной победы необходимы только жёсткие и беспощадные меры. Вы оскорбляли свободу и республиканские добродетели.

Что вы можете на это сказать?

- Вы обвиняете меня в том, что на страницах своей газеты я высказывался открыто и критиковал существующую власть, - проговорил Демулен, - тогда я напомню вам слова вот этого документа.

Он указал на стену, где под скрижалями законов, чуть ниже, в большой позолоченной раме висела Декларация прав человека и гражданина.

- Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать и печататься.

- Для гарантии прав человека и гражданина необходима государственная сила; она создается в интересах всех, а не для личной пользы тех, кому она вверена, - продолжил за ним Эро.

- Сешель! - Эрман повысил голос, - вы уже отвечали судьям ранее. Сейчас вам слова никто не давал.

- Извините, не смог удержаться, - иронично ответил Эро, - просто мне, как непосредственному создателю данного документа, особенно грустно видеть, что он всё ещё продолжает висеть в стенах этого места. Декларацию прав давно пора завесить черной траурной тканью, а ещё лучше - вообще убрать отсюда.

В зале поднялся гул.

- Правильно говорит! - крикнул парень, сидящий на подоконнике.

- Сешель! - визгливо крикнул Фукье, - ещё одно слово и вас выведут из зала!

- Демулен, - обратился он к Камиллу, - вы признаетесь в тех преступлениях, в которых вас обвиняют?

- Преступлениях? - переспросил Камилл, усмехнувшись, - вы обвиняете меня в том, что я свободно выражал свои мысли и стремился донести их до народа?

Я горжусь этим. Я всегда останусь свободным в своём мнении, чего бы мне это ни стоило. Вы утверждаете, что я оскорблял свободу. Я же говорил, что свобода - это счастье, это разум, это равенство, это справедливость, это великая Конституция. Вот как я её оскорблял! Народ, ответь же, - он повернулся к публике, - это похоже на оскорбление?!

Публика одобрительно зашумела.

- Браво! - крикнул какой-то мужчина.

- Демулен, вы не имеете права обращаться к народу! - взвизгнул Фукье.

- А к кому же ещё мне обращаться, требуя справедливости? - повысил голос Камилл.

- Какая здесь может быть справедливость... - опять не удержался Эро. - Всё это "судилище" напоминает мне поединок императора Коммода, который, вооружившись тяжелым мечом, заставлял своего противника драться копьем с пробковым наконечником.

В зале раздался смех и аплодисменты.

- Молчать! - крикнул Эрман, потрясая колокольчиком. Сделав неловкое движение, он уронил его на пол.

Публика засмеялась. Один из гвардейцев подобрал колокольчик и подобострастно протянул его председателю революционного трибунала.

Покрасневший Эрман достал платок и вытер пот со лба.

- Тишина! - заорал он, звоня с удвоенной силой.

В зале повисло молчание.

- Демулен... - начал Фукье, решивший взять нить допроса в свои руки, - вы сочувствовали врагам республики и призывали к милосердию, столь губительному в тех непростых условиях, в которых сейчас находится республика. Что вы можете на это сказать?

- Да, я взывал к милосердию членов Комитета общественного спасения, - Демулен в упор посмотрел в тёмные, немигающие глаза Фукье, - увы, тщетно.

- Для чего вы это делали?

- Я всего лишь хотел, чтобы народ воспользовался той свободой, которую завоевал после взятия Бастилии, после падения многовековой монархии. Он сделал это не для того, чтобы горстка негодяев могла утолять свою злобу.

Я мечтал о республике, которую любил бы весь мир. А люди, живущие в ней, существовали по законам братства, справедливости и любви, а не по законам, во главе которых стоит гильотина. Наверное, это моё желание и есть преступление. А я считаю преступлением ту безумную фанатичную политику, которая уничтожает французскую нацию и позорит наш народ перед всем миром, заставляя его проливать невинную кровь... кровь своих же граждан.*

- Ага, - как-то весело сказал Фукье, - вот вы и сознались, Демулен. Для вас, аристократы и подозрительные - невинные люди. Тогда, как это - враги республики. И кого вы имели в виду под горсткой негодяев?

- Догадайтесь сами, - бросил Камилл, - я сказал всё предельно ясно.

- Не сложно догадаться, о ком идет речь, - усмехнулся Эро.

- Комитет общественной гибели, конечно, - засмеялся Дантон, тоже не удержавшись от реплики.

- Долой Комитет! - одновременно раздалось несколько выкриков из зала.

- Дантон, вам слова никто не давал! - заорал Эрман, - дождитесь своей очереди, иначе вас удалят из зала.

- Тишина! - обратился он к публике, звеня в колокольчик.

- Итак, Демулен, вы сознаетесь в остальных своих преступлениях? - спросил Фукье, нервно теребя в руках какую-то бумажку.

- Я сознаюсь только в одном преступлении, - громко сказал Камилл, - в том, что я не всегда думал и говорил так, как сейчас. Я слишком долго верил в силу ненависти... раньше я сам причинил слишком много зла. Моё слово приводило сюда невинных и заостряло топор. Вот мое настоящее преступление. И судить за него меня будут только моя совесть и Бог.

- О каких невинных вы говорите? - ехидно спросил Фукье.

- Я говорю о жирондистах.

- О... вот и ещё одно признание, - Фукье довольным жестом снова потер ладони, - только что вы, Демулен, сами признались, что причастны ещё и к заговору Бриссо.

Камилл пожал плечами.

- Моя же статья "Разоблаченный Бриссо" по сути вынесла им смертный приговор.

- И что же заставило вас поменять своё мнение?

- То, что происходит в стране сейчас... - Камилл сделал паузу, затем продолжил:

- Даже Бриссо так не заливал страну кровью и не казнил за день сотни людей.

- Всё понятно, - Фукье деловито сделал какую-то пометку на листке бумаги, - к вашему обвинительному акту, Демулен, теперь добавлено ещё и сочувствие к жирондистам.

- По крайней мере я честно сказал всё, что думаю, - проговорил Камилл.

- Хотите ещё что-нибудь добавить?

- Нет.

- Хорошо, можете сесть. - Эрман сделал глоток воды из стакана и посмотрел на следующего обвиняемого.

Это был Жорж-Жак Дантон.

- Подсудимый! Ваше имя, фамилия, возраст, звание и место проживания?

Дантон грузно поднялся со скамьи и окинул взглядом судей.

- Я - Жорж -Жак Дантон, тридцати четырех лет, уроженец Арси на реке Об, адвокат, депутат Конвента, пока ещё проживаю в Париже. Но кому-то очень хочется, чтобы я поскорее переехал в могилу.

В зале поднялся возбужденный гул.

- Спокойно! - Эрман снова взялся за колокольчик.

- Дантон, - он перевёл взгляд на подсудимого. - Вы обвиняетесь в том, что вместе с вашими сообщниками готовили заговор против республики, счастья и свободы французского народа с целью восстановления в стране монархии.

Вы брали деньги от иностранных государств и начали это делать, находясь ещё в Бельгии. Вы обвиняетесь в продажности и неоднократном оскорблении республиканской добродетели. Что вы можете сказать в своё оправдание?

- Оправдываться я не намерен! - засмеялся Дантон, - потому что более глупого и нелепого обвинения я ещё не слышал.

Смех его звучал настолько громко и заразительно, что к нему вскоре присоединился и весь зал.

- Тишина! - опять закричал председатель революционного трибунала, неистово потрясая колокольчиком.

- Дантон, не оскорбляйте правосудие!

- Правосудие? - переспросил Дантон и уставился на судей с искренним недоумением, - а где оно, правосудие? Я его в упор не вижу.

- Браво! - раздался выкрик из зала.

- Перестаньте язвить и отвечайте по существу! - крикнул Эрман. - Вам предъявлено серьёзное обвинение в продажности.

- Нет таких денег, за которые можно было бы купить Дантона. Такие люди, как я бесценны!

В зале раздались дружные аплодисменты.

Мощный голос Дантона звучал над переполненным залом, слышен он был и на улице. Толпа людей собралась под окнами Дворца правосудия, прислушиваясь к каждому его слову. Его звучные слова долетали даже до набережной Нового моста, где тоже стал собираться народ.

- Дантон, вы признаете себя виновным в заговоре? - резко спросил Фукье. - Мы ждем ваших объяснений.

- Мне не в чем объясняться или оправдываться! - воскликнул Дантон, - все эти измышления - клевета и я с легкостью могу её опровергнуть.

- Слушаем вас.

- Достаточно посмотреть на всю мою жизнь. На всё, что я сделал для республики. Благодаря моим усилиям пала монархия. И вы, черт вас дери, теперь обвиняете меня в заговоре с целью ее восстановления!

Дантон опять громко и заразительно засмеялся.

- Так, прекратить! - Эрман тщетно звенел в колокольчик, но шум и одобрительные возгласы в зале не стихали.

- Верно говорит! - одновременно крикнули сразу несколько голосов, - долой трибунал! Долой Комитет! Освободите Дантона!

- Ситуация принимает скверный оборот, - прошептал Эрман, нагнувшись к самому уху Фукье.

- Вижу, - мрачно буркнул Фукье.

Он перевёл взгляд на Дантона, который, повернувшись в зал, продолжал кричать публике:

- Дантон - монархист! Это что-то новенькое!

- Дантон, перестаньте обращаться к народу, - раздражённо крикнул Эрман.

- А к кому же мне ещё обращаться? - Дантон повернул к нему покрасневшее лицо с горящими глазами, - мне предъявляют обвинение, полностью построенное на подлой клевете Комитета и подлогах, и ждете, что Дантон будет покорно со всем соглашаться! Нет и ещё раз нет! Судить меня будет только народ Франции.

К нему я обращался все последние годы и вел за собой на борьбу с тиранией. Также будет и в этот раз.

- Долой тиранов! - закричали из зала, - освободите Дантона!

- Дантон! - перекрывая общий гул, закричал Фукье, - перестаньте смущать народ!

- Вы задурили ему голову! - презрительно парировал Дантон, - а я лишь взываю к справедливости. Этот трибунал... я ведь сам создал его, а вы думали, я не замечу, во что он превратился?

Вы предъявляете мне обвинения, но я ещё не увидел ни одной улики, ни одного свидетеля не было вызвано.

- Это верно, - спокойно заметил Эро. - То, что происходит здесь с точки зрения правосудия и юстиции - просто грубый фарс, иначе не скажешь.

- Сешель! - заорал побагровевший Фукье, - последнее предупреждение! Сейчас вас выведут отсюда навсегда.

- Мы всего лишь просим свидетелей, - пожал плечами Эро. - Это наше святое право.

- Да, Фукье, мы ждем, когда ты позовешь свидетелей! - голос Дантона мощной волной пронесся над собравшимся народом...

- Что же делать? - прошептал Фукье Эрману, - дались им эти свидетели.

- Если так пойдет и дальше, присяжные их скорее всего оправдают, - тихо ответил Эрман, - они просто побоятся, что толпа их разорвет.

Посмотри, что творится в зале. Да и на улице тоже.

- О чём вы там шепчетесь? - насмешливо спросил Дантон, - я жду, когда здесь появятся наши свидетели.

- Мы все ждём! - крикнул Камилл.

Эрман, обмакнув перо в чернильницу, быстро писал что-то на листке бумаги. Закончив, он незаметным жестом подозвал к себе одного из гвардейцев и тихо сунул ему записку, прошептав:

- Отправляйся в Комитет общественного спасения и передай им это немедленно. Когда дождешься ответа, принесёшь его сюда и отдашь лично мне в руки. Всё понял?

- Да, гражданин Эрман, - кивнул головой гвардеец.

- Всё, иди. И поживее.

- Внимание! - Эрман прозвенел колокольчиком. - Заседание революционного трибунала на сегодня объявляется закрытым!

- Как закрытым? - взорвался Дантон, - мы же только начали!

- Слушание дела продолжится завтра. Уведите подсудимых! - бросил Эрман гвардейцам.

- Народ Парижа, будьте здесь завтра! Будьте с нами! - Дантон повысил голос, - наши жизни зависят от вас!

Вскоре его мощный голос стих за дверью. Подсудимые были выведены из зала, и публика неохотно стала расходиться.

* - подлинные слова Камилла Демулена