19. Хрустальное счастье

- Ну, красавчик Эро, за тебя! - громогласно провозгласил Дантон.

Бокалы гостей соприкоснулись с мелодичным звоном. Адель де Бельгард сделала небольшой глоток красного вина и, поставив бокал на стол, взглянула за окно.

Там светило все еще ласковое сентябрьское солнце. А сегодня, 20-го сентября 1793-го года ее любимому исполнялось тридцать четыре года.

Эро пригласил к себе в этот день Жоржа Дантона и Камилла Демулена с его изящной белокурой Люсиль. За столом вместе с ними сидел и Жак-Луи Давид, известный республиканский художник и депутат Конвента. Еще несколько гостей ушли чуть раньше, и сейчас они остались в столовой в тесном дружеском кругу.

Жак-Луи Давид сидел напротив Адель и это ее немного нервировало. Этот быстрый худощавый человек с рыжеватыми волосами и цепкими карими глазами почему-то сразу ей не понравился. Хотя, как уже знала молодая графиня, именно по его сценарию проводился праздник братства в честь принятия новой Конституции. К тому же он был автором недавней знаменитой картины "Убийство Марата". На ней знаменитый трибун и яростный вождь был изображен поверженным, сидящим в ванне в собственной квартире со смертельной кинжальной раной в груди. Рану эту нанесла не дрогнувшая рука молодой аристократки Шарлотты Корде, которая именно с целью убийства Марата приехала в Париж из Канна. Считали, что ее помыслами и рукой управляли сбежавшие из-под домашнего ареста жирондисты. Хотя, перед революционным трибуналом сама Шарлотта непреклонно заявляла, что ею двигала не чужая, а лишь собственная ненависть к узурпаторам власти. И сострадание к несчастному отечеству. На гильотину Шарлотта Корде ехала в красной рубашке со связанными за спиной руками. А на ее губах была презрительная улыбка.

Убийство "друга народа" Марата положило начало пока еще не официальному развертыванию террора со стороны правительства.

- За голову одного честного патриота, убитого контрреволюционерами, мы отрубим тысячу их голов! - с фанатичной непреклонностью заявил с трибуны Конвента Сен-Жюст.

С дня праздника братства прошло уже почти полтора месяца. Торжество закончилось, и гильотину снова водрузили на ее прежнее место. Тем более, что работа ее за последний месяц значительно участилась. Казнили спекулянтов, перекупщиков, людей, сочувствующих жирондистам и Шарлотте Корде и прочих подозрительных людей, на которых поступали доносы. Как ни странно, но продовольственное положение в Париже, да и во всей стране это не улучшило. За хлебом и мукой по-прежнему стояли длинные многочасовые очереди. Разница была лишь в том, что теперь выражать неудовольствие действиями правительства стало гораздо опаснее для жизни.

А 17-го сентября был принят "Закон о подозрительных", ставший апофеозом проявления "революционной бдительности". Все лица без гражданского сертификата - "бывшие" аристократы, родственники эмигрантов и лиц, враждебных молодой республике, подлежали немедленному аресту. А для ареста и последующего попадания в революционный трибунал теперь было достаточно доноса, написанного даже ребенком, начиная с двенадцатилетнего возраста. Переписка с эмигрантами отныне также каралась арестом, а в ближайшей перспективе и смертной казнью. С определенным трудом, но Эро сумел достать гражданский сертификат для Адель, положение которой в Париже, как жены монархиста и эмигранта, значительно осложнялось. Сертификат же был определенным гарантом безопасности. Но о переписке с мужем Адель теперь могла забыть. Границы Французской республики, единой и неделимой, отныне были закрыты для получения писем из-за границы.

Адель сделала еще глоток вина и перевела взгляд на Эро. Он сидел молча, как будто о чем-то задумавшись. Люсиль щебетала что-то на ухо Камиллу, он улыбался. Дантон с аппетитом поглощал гарнир и запивал его уже, наверное, четвертым или пятым бокалом вина. Впрочем, человеком он был мощного телосложения и количество выпитого практически не отражалось на его поведении. Разве что его и без того звучный голос стал еще громче. Жак-Луи Давид ел кусок ветчины изящной серебряной вилочкой. Адель опять поймала на себе его пристальный взгляд и отвернулась.

- Ну так что же, Эро. - Нарушил возникшую паузу молчания Дантон, - как тебе этот новый закон о подозрительных, а?

- Совершенно драконовский закон, - резко заметил Камилл.

Эро вздохнул и налил себе еще немного вина.

- Конечно, он идет вразрез с Конституцией, - заметил он. - Но...

- Что "но"? - усмехнулся Дантон, нанизывая на вилку кусок ветчины. - С Конституцией он вообще не совместим.

- Именно, Жорж. - Эро де Сешель кивнул, - я сам был шокирован не меньше твоего, когда его все-таки приняли.

- А инициатива, конечно, шла от Робеспьера и этого одержимого сопляка Сен-Жюста, - мрачно заметил Дантон.

- О Господи, опять эта политика! - Люсиль поправила упавший на шею белокурый локон и капризно надула губки. - Эро, неужели даже в День рождения ты не можешь не говорить о ней?! - с нарочитым возмущением воскликнула она.

- Всё, всё, милая Люсиль, я сдаюсь, - Эро улыбнулся ей. - Тогда предлагаю тему на ваш выбор.

- Хорошо, - Люсиль кокетливо улыбнулась. - Не знаю, слышали вы с Адель или нет про этих птичек...

- Что за птички? - поинтересовалась Адель.

- Голуби. - Люсиль сделала маленький глоток вина и закусила кусочком сыра. - Помните праздник в честь принятия Конституции? Когда в небо выпускали множество белых голубей с трехцветными ленточками? Так вот, недавно люди заметили, что одна парочка голубей не улетела. Они остались на площади и поселились... где бы вы думали? - Люсиль сделала паузу и обвела всех загадочным взглядом, - на самой статуе Свободы. Ну, то есть в складках ее тоги, она же такая огромная. Наверное, свили там уютное гнездышко...

- Слава Богу, что не на самой гильотине поселились, - иронично заметил Эро.

- Тем не менее... - продолжала Люсиль, - статуя свободы ведь стоит напротив гильотины, совсем рядом. А голуби совершенно не боятся. Вот такая вот история. Очень милая, правда?

Адель подумала, что автором статуи Свободы - исполинской девы в тоге и фригийском колпаке с бесстрастно-непроницаемым и равнодушным лицом был опять же художник и скульптор Жак-Луи Давид. Но история о том, что теперь в каменных складках ее одеяния живет парочка голубей, показалась ей даже чем-то трогательной.

***

Через некоторое время Люсиль и Камилл ушли, они торопились к маленькому сынишке, с которым оставалась сидеть сестра Люсиль Демулен. Ее также звали Адель.

Вскоре после них ушел и Дантон. Художник Давид же уходить явно не собирался. Он вальяжно развалился за столом и буквально потребовал, чтобы Эро открыл ему еще одну бутыль вина.

- Может, пройдем в гостиную? - предложил Эро.

Давид кивнул и уже изрядно заплетающейся походкой направился в гостиную, где и сел в кресло перед камином. Эро на минуту ушел в кабинет, и Адель осталась с художником наедине, успев уже пожалеть об этом.

Молодая женщина сидела в кресле у стены, когда Давид встал и, подойдя к ней, нагнулся, прошептав ей на ухо.

- Это бордовое платье вам очень идет, мадам. Но думаю, вы еще более красивы без одежды.

Адель вспыхнула и подняла на наглеца возмущенный взгляд своих черных глаз.

- О... - засмеялся Давид, - не надейтесь испепелить меня взглядом, красавица. И вообще, с вашей репутацией я не стал бы изображать из себя возмущенную гордость и недотрогу.

- Я просто думаю, дать вам пощечину сейчас или оставить на десерт, гражданин, - ледяным тоном произнесла Адель, сделав акцент на последнем слове.

- Не утруждайте себя, Аделаида, - продолжал Давид, бесцеремонно разглядывая в разрез декольте ее возмущенно вздымающуюся грудь. - Я ни в коем случае не желал вас обидеть. Просто, как художник и ценитель всего прекрасного, я хочу сделать вам деловое предложение. Ничего непристойного, - усмехнулся он. - Я давно ищу натурщицу для одной своей картины из истории древнего Рима. А у вас просто классические черты лица. Да и кое что другое тоже... Позировать нужно будет с обнаженной грудью. Семь или восемь сеансов, я думаю, нам хватит. Хотя, картина планируется достаточно большая. При желании я вам заплачу за работу в полном объеме. Ну так как, Аделаида, вы согласны?

Он смотрел на нее, насмешливо сощурившись.

- Я не принимаю подобных предложений, - холодно ответила Адель. - Да и Эро будет против.

- Эро... против? - Давид изумленно поднял брови и искренне расхохотался. - Да вы, милая, просто не знаете Эро. Он абсолютно не ревнивый человек.

- Всё, замолчите! Я не желаю вас больше слушать! - воскликнула Адель и, встав, быстро пошла к выходу.

В дверях она столкнулась с входившим в гостиную Эро.

- Адель, что-то случилось? - он внимательно посмотрел на нее, как будто почувствовав ее состояние.

Но молодая графиня уже взяла себя в руки.

- Нет, ничего, Эро, - она слегка улыбнулась. - Я просто решила попросить Розетт приготовить нам по чашечке горячего шоколада. Ты ведь не будешь против?

- Я точно не буду против, - развязно заявил Давид.

- Хорошо, любимая, - Эро кивнул ей.

Адель скрылась за дверью, а Эро подошел к камину и провел рукой по гладкой поверхности каминной полки.

- Ты что-то сказал ей? - спросил он, повернувшись к художнику. - Что-то пошлое?

- Ей? - переспросил Давид. - Нет, нет... мы с Адель просто поговорили... о погоде, о Париже.

- Да? - иронично переспросил Эро де Сешель. - Что-то не верится.

- Можешь не верить, дело твое, - усмехнулся Давид. - Кстати говоря, Эро, по-моему ты еще не видел этого.

- Что именно?

- Смотри, какая прелестная безделушка. - Давид расстегнул верхнюю пуговицу своей кружевной рубашки и извлек на свет серебряную цепочку, на которой висел миниатюрный предмет.

- Не правда ли, она хороша?

- Господи, Жак... - Эро нагнулся к нему и разглядел, что на цепочке болтался силуэт маленькой серебряной гильотины. - Ты что же, носишь это вместо креста?

- Как видишь, - захохотал Давид. - И более того, скажу тебе, что эта вещица, сделанная по моему эскизу, очень хорошо раскупается среди парижан. Могу и тебе такую изготовить. И твоей прелестной любовнице.

- Я конечно, циничный человек... - проговорил Эро, - но не до такой степени, чтобы носить подобное на шее.

- А что здесь такого? - Давид с наигранным удивлением поднял вверх брови. - Христианский крест - тоже орудие казни. Просто теперь его заменила святая гильотина. Помолимся, граждане!

- Жак, по-моему ты перебрал, - устало заметил Эро. - И я думаю, что тебе пора идти. Уже довольно поздно.

- Если и перебрал, то совсем немного. - засмеялся Давид. - Конечно, я скоро уйду, не переживай, Эро. Просто я ведь еще не сказал тебе самое главное...