01. По серпантину любви. Отпуск на пороге весны

Может быть эта история покажется кому-то заурядной, имеющей многочисленные аналоги в судьбах разных людей, но для Германа, так случилось, она оказалась ключевой в становлении его будущей жизни. Да, после поездки и четырёхнедельного пребывания в курортном пригороде Киева - Пуще-Водице, его прошлая жизнь и все прежние планы потеряли какое-либо значение, как бы перестали существовать. А началось всё с того, что на работе Герману предложили "горящую" путёвку в дом отдыха "Рута" и намекнули, что хорошо было бы провести мартовский отпуск среди красот Киево-Печерской Лавры, а также сфотографироваться у памятника князю Владимиру и на ступеньках Андреевского спуска. Герман сразу понял, что началась ежегодная кампания по расчистке летнего сезона для отпусков начальства, и, как биологический индивидуум, естественно пытался возражать, так как не желал, чтобы март "закрывали" им. Но коллеги стали жёстко оппонировать, напомнив, что последние два года наш герой отлёживался на жарких летних пляжах; при этих словах Герман живо представил ласковые волны Чёрного моря, и у него где-то внутри заныло. Но, прикинув все "за" и "против", с надеждой, что шансы получить в следующем году отпуск летом возрастут, он поехал на автовокзал покупать билет в Киев. Коричневый кусочек картона - билет, приобретённый в предварительной кассе, окончательно расставил все точки над "и"; личный состав производственно-технического отдела, где Герман занимал место за столом возле второго, дальнего от входа, окна, встретил его овациями и окружил благосклонным вниманием. Галина Некрутюк принялась расписывать панорамы Киева, Бащенко вспомнил как он, будучи студентом, заблудился и не смог попасть на Крещатик.

Герман вынужден был делать вид, что счастлив, и изображал на лице киногеничную улыбку. До его сознания не доходил смысл отпуска зимой (хотя март и считается весенним месяцем, Герман безжалостно причислял его к зимним), растущее чувство неуверенности дополняли снежные сугробы за окном. Но оказаться в центре внимания отдела, согласитесь, приятно, Герман даже стал чувствовать себя героем предотпускной недели, и через несколько дней, совсем запамятовав о бирюзовых морских волнах, с лёгкостью стал вживаться в образ отпускника.

И вот в синей утеплённой джинсовой куртке, уложив предварительно дорожную сумку-чемодан на колёсиках в багажное отделение, Герман ступил на подножку "Икаруса", следующего по маршруту "Кировоград - Киев". Настроение было приподнятым: впереди его ждали двадцать шесть интересных дней. Они конечно же будут заполнены всевозможного рода мероприятиями, естественно появятся новые знакомые.

Ровно гудит двигатель автобуса. Звук его приглушён и не мешает. Можно спокойно, не напрягаясь, разговаривать, услышать, о чём говорят в соседних креслах. Пассажиров мало. Герман достал из дипломата магнитофон и нажал клавишу. Послышались звуки мелодии недавно услышанной песенки, которую он очень хотел записать, и три дня назад это ему удалось. Пел Михаил Боярский с какой-то девушкой; кто она, он, к сожалению, не знал. Спрашивал у ребят, но они пожимали плечами: может, с Аллой Пугачёвой?

- Нет, что вы? Кто не знает Аллу Борисовну!

Герман впервые услышал эту песню на повторе телепередачи "Песня-78", Боярский пел в паре с незнакомой рыжеволосой красавицей...

Так не должно быть,

Но снова я взгляд твой ловлю,

И понимаю, что всё это глупо и странно...

Так не должно быть,

Но сердце стучит неустанно:

Я люблю, я люблю.

Позже Герман узнал, что с Боярским пела Ольга Зарубина.

За окном сменяют друг друга однообразные панорамы: заснеженные равнины, небольшие сёла и районные центры. После часа езды автобус вырулил на ровные улицы, появились трёх, -пятиэтажные здания, люди на тротуарах, увеличилось число машин. Затем "Икарус" остановился, и водитель объявил:

- Умань! Стоянка пятнадцать минут.

Шёл мелкий снег. Стоял конец февраля 1979 года, и заснеженные улицы, деревья, прохожие в тёплых одеяниях - всё было естественным. Герман подумал, что всего лишь месяц с небольшим назад он был в Умани, покупал в помещении вот этого самого автовокзала билет на Львов. Это был протяжённый и несколько утомительный рейс. Стартовав в десять утра, он проследовал через Гайсин, Винницу, Хмельницкий и, наконец, Тернополь. Когда в одиннадцатом часу ночи автобус окружили фешенебельные кварталы Львова, пространство вокруг наполнили звонки трамваев и гудки автомашин, а небо осветили тысячи огней и пронзали десятки шпилей костёлов, просто не поверилось, что всё уже позади: и унылая зимняя дорога, и запорошенные снегом поля, и грустные сёла...

Там, во Львове, Германа едва не женили на Тане Молчановой, красавице с милым лицом и слегка полной фигурой, единственной дочерью у родителей... Папа – начальник цеха на заводе (это между ним и Германом состоялся предметный разговор о женитьбе по инициативе папика), старинная польская квартира с анфиладой комнат в центре Львова... Но чего-то не хватало Герману в этой блистательной веренице жизненных удобств и благ, он не мог представить себя в качестве звена нарисовавшейся вдруг золотой цепи, она была вот здесь, рядом, только протяни руку. Танечка имела несколько пышные формы, которые весьма удачно дополняли её образ, но, увы, Герману нравились стройные девушки. Подруга Тани по институту, Вера, говорила, что у Танечки странная улыбка. Сказано, конечно, слишком, но доля правды в этом была: очаровательная улыбка Татьяны Наумовны не поднимала Герману настроения. В общем, побыв два дня во Львове, Герман понял, что Молчанова - не его песенка.

Во Львове он купил в комиссионке, куда привозили товары из Польши, тёплую джинсовую куртку и плоские часы в позолоченном корпусе. Собственно, за этим он и приезжал.

И всё же Герман был благодарен Тане Молчановой за благожелательный, комфортный антураж, которым она окружила его. И богатая коллекция картин, оставленная в наследство её дедом, известным художником, и звон хрусталя, и блики пляшущего пламени в каминах, и, наконец, танец вдвоём под мелодию "Венус" в исполнении очаровательной Маришки Вереш - всё осталось в памяти, как воспоминание о райском Эдеме, навсегда утерянном для него.

Герман очнулся. Автобус разворачивался на площади и брал курс на север. До Киева было ещё много километров.