Вехи судьбы. 06. Б. Садовая, 6. Школа. Война. Продолжение

Самые плохие времена года – это осень и весна. Осень, это куда ни шло, а вот весна. Всё из-за обуви. Зимой ходим в валенках с галошами, летом в тапочках или босиком. А весной проблема, в валенках уже пора прошла, а в тапочках ещё не наступила. Хорошо, что весной каникулы, и их приходилось сидеть дома и только поглядывать в окно, как играют другие. Ребята пускают кораблики, делают запруды из тающего снега. Разодетые девчонки, , Аллы, Риты, Томы, собравшись в кружок, обсуждают свои дела. а ты….
Учительница иногда приносила талоны на одежду и обувь и раздавала их тем, кто уж совсем пообносился. Кому на рубашку, кому на штаны, кому на обувь. Мне достался талон на ботинки, который давал право купить их за свои деньги по государственной цене в спец.магазине. Дома не очень обрадовались. Во-первых, выкупить надо срочно, во-вторых, нет денег, в- третьих, магазин где-то у чёрта на куличках. Но всё утряслось, ботинки я получил.
* * *

Пионерский пруд находился недалеко, достаточно пройти два дома до угла, где булочная, свернуть на М.Бронную, пройти аптеку и справа – вот он этот пруд. Теперь я знаю, что его называли раньше Патриаршие пруды, почему пруды? Он один. Ровный прямоугольник, как спичечный коробок. Около булочной продавали мороженое, круглое с двумя вафельками, которое нужно держать с обеих сторон пальцами, а сбоку облизывать. Порция маленькая, потому такая вкусная. На самом углу тротуара, под большим чугунным столбом стояла тележка с газировкой. Однажды троллейбус сбил столб, и он падая раздавил тележку, и, упав по диагонали, достал верхушкой до окон дома, кого-то травмировал или убил. Вообще, этот перекрёсток Б.Садовой и М. Бронной знаменит на всякие ДТП. Помню, зимой загорелся троллейбус, скорее всего контактор, пламя вырывалось из передка. Водитель не растерялась, развернула машину поперёк дороги и на скорости врезалась в сугроб на середине. За зиму эти сугробы высились до 2-х метров. Пламя потухло.
Идя к пруду, мы заходили в аптеку на М. Бронной, где покупали гематоген за копейки. Считалось, что эта бычья кровь очень полезна и питательна. На пруду работала лодочная станция на стороне, где сейчас уголок Крылова. На противоположной стороне проходила трамвайная линия. С завистью смотрели на счастливчиков, катавшихся на лодках. Вокруг пруда шли прогулочные аллеи с рядами деревьев и скамейками. Место тихое, располагавшее на размышление о смысле сущего. Вокруг, темным каре, стояли старинные здания.
Мы бегали и играли в этих аллеях. Ловить рыбу и купаться в пруду запрещалось. Караси так и выпрыгивали из воды, когда кто-то кидал кусок булки. Берега высокие, под 45 град., покрыты дёрном. Только со стороны трамвая берег пологий, к нему ветром пригонялся всякий мусор. Попадались модели корабликов, лодок и другие интересные безделушки. В воду входить босиком неприятно из-за зелёной ряски и множества пиявок. Но, если нужно, то….
Однажды, мы потянули из воды попавшуюся тряпку и…о боже! Из воды показалась рука. Быстро отбежали и долго решали, что делать. Потом позвали милиционера. Взрослые багром вытащили молодую женщину, утонувшую накануне при неизвестных обстоятельствах. После такого случая, рыться в ряске стало боязно.
* * *
Самым любимым после мороженного - это кино. Наш кинотеатр, «Москва» на пл. Маяковского (теперь –« Дом Ханжонкова»). Билеты стоили 3…5 руб., на детский сеанс утром в воскресенье- 1руб. Мать мне давала на проезд в школу 1руб., билет в метро- 40 коп. За неделю набегало на детский сеанс, но хотелось посмотреть и взрослый фильм. Одно время мы, то- есть, я и Толька Майоров шли на детский сеанс и забирались на бельэтаж. А там находилась комната художников, и если она не была заперта, мы там прятались за рекламными щитами и, когда начинался взрослый фильм, потихонечку оттуда выползали и садились на свободные места. Если нас замечали дежурные, то с позором выпроваживали из зала.
Процветала спекуляция билетами. Этим занимались в основном инвалиды и крутые ребята, которые враждовали между собой. Дело доходило до поножовщины.
Мы решили тоже спекульнуть. Пошли на пл. Восстания, там, в переулке находился небольшой кинотеатр. Купили один билет за 3руб., продали за 5. Купили 2 билета, тоже удалось продать одной опаздывающей на сеанс парочке. Фильм шел не интересный, билетов в кассе полно. Но мы стояли на лестнице перед входом и уверяли всех, что билеты все проданы. Уже можно самим идти в кино или домой. Но жадность сгубила, решили ещё разок продать. Подошли трое взрослых парней, вынули деньги, взяли у нас билеты и пошли, ничего не заплатив, ещё и пригрозили навалять в следующий раз. Так мы фраернулись, целый день пропал зря.
В дальнейшем мы привлекли в нашу компанию третьего- Ваню без руки. Он прошлым летом ездил в деревню. Там с пацанами, нашел снаряд или гранату, решили разрядить. Вернулся из поездки без руки.
Теперь план становился другим. Ваня должен изображать из себя нищего инвалида. Он не хотел унижаться, но мы его уговорили. Посадили его около памятного камня (теперь памятник Маяковскому), положили кепку, посоветовали высунуть культю, а сами стали ходить кругами и бросать в кепку мелочь, чтобы разжалобить прохожих. Всё шло хорошо, мешала милиция, она тогда забирала нищих в отделение. Мы с Майоровым зорко следили за милиционером, он дежурил у входа в метро. За полдня напряженной работы, выручка оказалась недостаточной на три билета, а Ваню больше уговорить не удалось.
* * *

Пронёсся слух во дворе: по улице Горького будут вести пленных немцев. Не поверив, я побежал на пл. Маяковского. Там уже полно народу. Занял место на возвышении у входа в метро. Колонны шли от Белорусского вокзала. Сначала проехали наши генералы, при полном параде и орденах, верхом на белых в яблоках конях. За ними, почти без охраны, шла пешком большая группа старших офицеров вермахта, включая генералов, то же при всех своих регалиях. Они прошли прямо, а остальных повернули направо, на Садовое кольцо. И они пошли, по этому, бесконечному кольцу вокруг центра Москвы, в сторону пл. Восстания. Колонны человек по 300. Сбоку - наши конвоиры с винтовками наперевес и верховые на лошадях. Люди стояли с обеих сторон улицы сплошной толпой. Молчали. Погода стояла жаркая, припекало солнце. Немцы шли в рядах не по ранжиру, часто из общей массы выделялись длинные верзилы. Среди общей тишины позвякивали котелки и ложки с кружками. Многие – в черных очках. Возникал недоумённый вопрос, как же они слепые воевали? После прохода колонн на асфальте обязательно что-то валялось. Часа два я стоял со всеми и смотрел на них. Картина однообразная, поэтому сбегал домой перекусить. Вернулся, они всё шли и шли. А после марша немцев, появились большие поливальные машины ЗИС-5. Они медленно двигались друг за другом, смывая с асфальта остатки вражеской грязи.
* * *
Салюты стали чуть не каждый день. Чтобы посмотреть, надо идти на пл. Маяковского, там виднее. Около меня что-то упало и покатилось. Когда поднял, понял, что это кусок недогоревшей ракеты. Принёс домой, дома никого. На кухне сушилось бельё. Зажег газ и положил кусок на конфорку. Жду. Ничего не происходит, хотел уже погасить конфорку, как вдруг, всё осветилось красным светом, сноп искр, шипение…Казалось, горит всё вокруг: бельё, стены, потолок. Так же вдруг, всё стихло и потухло. Сижу ни живой, ни мёртвый и ничего не вижу. Думал, что ослеп, но через несколько минут зрение начало возвращаться. Боялся за бельё, но обошлось несколькими маленькими дырочками.
* * *

Иногда я ездил к отцу на работу. Он был также комендантом дома на Арбате, в котором находился военный трибунал Московского гарнизона. Отец там дневал и ночевал. У него уже тогда прогрессировала язва желудка, и он питался в диетической столовой управления военной жилчасти на Тишинской пл. Когда, ему некогда, я ходил за него в столовую, по спец.талонам. Процедура получения обеда очень утомительна: нужно постоять в очереди у входа, потом в кассу, потом ждать, когда освободиться место в зале, потом – официантку и, наконец, обеда. Когда приносили 1-е, в глазах уже темнело, от супа кружилась голова, и я чуть в обморок не падал. Перед супом приносили салат – коричневая кисловатая масса (из крапивы, наверное) и немного хлеба. Кругом – голодные взгляды, так и смотри, чтобы что-нибудь не стырили.
Видя, что я голоден, отец давал мне талоны на керосин ( страшный дефицит!), их надо продать так, чтобы не попасть в лапы милиции за спекуляцию, а потом уже на деньги купить съестное. Правда, я ни разу не попался, а загудел в отделение по другому случаю. На Арбатской площади решил прокатиться на «колбасе» - это у трамвая сзади штанга для прицепа вагона. Только я угнездился, милиционер стянул меня с колбасы и отвёл в милицию. Меня ждал допрос и сиденье в кутузке с двумя бандитами, убившими кого-то. Продержали весь день и выпустили ближе к полуночи. Вышел из КПЗ и не знаю куда идти. Темно. Улицы не знакомые. Заметил кремлёвские звёзды и пошел на них. Вышел на Манежную площадь, до дома км. 4, но дорога знакомая, по ул. Горького до пл. Маяковского.
В один день, удачно реализовав талоны у керосинной, я шел по Арбату, выбирая, или сходить в кино или купить мороженое. Остановился на мороженном. Подал продавщице 5 рублей, в этот момент к ней принесло целую стайку галдящих арбатских девчонок и малышей с деньгами, которым ждать некогда, и она стала оделять их мороженным. Когда давала последнее мороженное, пацан взял у неё из рук с недоумением, и вся компания немедленно смылась. Я стоял, ждал. Продавщица: «Мальчик, что ты ждешь?» «Мороженое, я вам дал 5 руб. » «Я же отдала на все деньги» « Но мне не дали. » « Я отдала твоим ребятам. » « Я их вообще не знаю, дайте мне мороженое или деньги. » «Ничего не знаю» «Отдай деньги!» кричу я. «Пошел отсюда, а то позову милиционера» «Отдай деньги!!!» Я пнул её ящик и полез с ней драться. Подошел мильтон. Я оказался виноватым и проиграл баталию, рыдал от несправедливой обиды, но ничего не помогло. Пришлось уйти ни с чем.
* * *
Отца я редко видел смеющимся. Он выглядел всегда сурово, видно характер у него такой, да и сама жизнь не располагала к веселью. Однажды с Толькой (братом) решили его разыграть. На стуле усадили чучело, сделанное из моего пальто, штанов, валенок, шапки и т. д. , очень похожее на меня. А я спрятался за диван. Когда вошел отец, я начал канючить, что брат бьёт меня, всхлипывая при этом. Отец напустился на Тольку и тот, от греха подальше, ушел к окну. Я продолжал ныть. Проходя мимо «меня», отец в сердцах сказал: »Да, замолчи ты!» и двинул меня по затылку. Голова вместе с шапкой улетела….Отец остолбенел, но смех брата, да и моё появление из-за дивана, вернуло его к реальности. Мы думали, что он нас тотчас прибьёт, но…он погрозил нам пальцем, засмеялся и пошел довольный в свою контору.
Очень часто, на ночь, я оставался один. Все работали. Заснуть с голодухи сложно, но если уж засыпал, то пушкой не разбудишь. Звонок в квартире отсутствовал, а наружная дверь ещё за двумя дверьми, и стук в неё слышен не очень. Дверь запиралась на ключ и цепочку. Проснулся я от страшного грохота и звона. Оказалось, Анатолий пришел с вечерней смены. Стучал, стучал (цепочку-то он открыть не смог) и решил влезть в форточку. А мать перед этим помыла всю посуду и поставила на подоконник для просушки. В темноте брат съехал из форточки прямо на посуду и вместе с кастрюльками на пол. Тарелки вдребезги, хорошо, что ещё не поранился. Хотел отлупить меня сгоряча, но помиловал.
* * *

В парке им. Горького открылась выставка трофеев от разгромленных немецких армий под Сталинградом. Вдоль набережной рядами стояли подбитые и целые вражеские танки, самолёты, разные артиллерийские орудия, машины душегубки для умерщвления населения угарным газом, машины для разрушения ж.д. дорог и прочее. В подбитых танках зияли огромные дыры. В помещении находились сотни фашистских знамён, целые лари с крестами, ящики обглоданных немцами лошадиных костей, соломенные чуни для ног и многое другое.
А в музее Революции открылась выставка подарков Сталину. Подарки присылались со всех стран мира. Среди экспонатов имелось рисовое зерно с приветственной записью на индийском языке в 300 букв.
* * *
К концу войны Фельдманы съехали с квартиры и поселились на проспекте Мира, рядом с японским посольством. Я решил проведать Вальку и поехал к нему. Встретились во дворе. Я поинтересовался, что он такой хмурый. Оказалось, что его старший брат, выпускник военного училища, застрелился и у них похороны.
С фронта на побывку приехал генерал-лейтенант Кошевой. С ним прибыли две грузовые машины, крытые студебеккеры полные всякого добра. Водители - два сержанта- фронтовика. В квартире Кошевых появились картины западноевропейских художников в багетовых рамах и ковры. Юрка Кошевой теперь выходил во двор с набитыми карманами и одаривал нас немецкими леденцами. Сержанты- водители наладили с взрослыми ребятами торговлю немецкими сигаретами. Один из них, замечательный художник, показывал нам альбомы с рисунками карандашом, выполненные изумительно изящно, правда, один из альбомов, сплошная эротика и порнография. Мы, целыми днями крутились около этих машин. Раз залезли под машину и в запасном колесе обнаружили блестящую жестяную банку литра на три и валенки. Валенки нам без надобности, а банку стянули. Наша квартира, рядом и на первом этаже. Дома никого, поэтому поручили банку хранить мне. Пришел с работы брат и обнаружил её. Пришлось рассказать. На банке никаких надписей. Что в ней? Толька взял нож и пробил дырку. Выступила желтоватая густая жидкость. Он лизнул её и, О! Сладкое! Открыли, в банке оказались или абрикосы или сливы. Ягодку за ягодкой уплели за вечер всю банку. Ребятам пришлось соврать, что в ней был солидол. Хотели умыкнуть и валенки, полезли, а их уже нет, кто-то опередил.
* * *
Только что закончилась война, отцу дают отпуск. У него полувоенная форма без погон. На груди две медали: »За оборону Москвы» и «За победу над Германией….». Вместо билетов на поезд - военные литера. На пересадке во Льве Толстом столпотворение. Меня отец подсадил в окно, а сам с вещами еле влез через тамбур. Вот подъезжаем к ст. Политово. В окно видны поля хлебов до самого горизонта. Я говорю отцу: »Вот где в войну играть-то хорошо» Он смеётся. Со станции на повозке нас везут в Кудрявщино. Дорога сначала идёт ровная, потом опускается в большой овраг, потом поднимается в гору и вот – Кудрявщино. Это село, откуда отец родом. Здесь живут: его брат Аким Семёнович, племянница или моя двоюродная сестра Груша с матерью Федосьей, племянница Татьяна и многодетная семья несусветной бедности брата Ивана Семёновича, сосланного на Урал в 30-ые годы. Поселяемся у Груши. Навещаем родственников: сначала Акима, он инвалид, рука изуродована ещё в первую мировую, но работает в колхозе; потом дочь Акима Татьяну-Шило (прозвище за её пронырливость во всём); потом разных знакомых отца. Одновременно отец торгует из-под полы павло-посадскими шерстяными платками, которые ему дала для продажи сестра нашей мамы Дуся, из Павлов Посада. Люди тут живут бедно, ничего нет в избах, кроме стола, лавок, кровати и иконы в красном углу; сами избы покрыты соломой, а у кого наполовину раскрыты - скормили зимой скотине. Но увидев у отца платки, женщины готовы отдать последнее, чтобы принарядиться. Ведь мужчин в селе почти не осталось.
Тётка Федосья кормит нас с отцом по - королевски: утром кружка молока с ломтём домашнего хлеба, в обед щи и картошка, запечённая в русской печи, (помятая с молоком и смазанная сверху яйцом) и вечером – яйцо всмятку. Чтобы разнообразить меню ходим с отцом в лес по названию Барский, набрать немного грибов: белых, подберёзовиков, сыроежек; ходим на пруд ловить рыбу бреднем – это тайно, потому что запрещено. Тогда запрещалось многое: за горсть колосков сажали в тюрьму до 3-х лет, косить траву для себя не разрешалось, и Груша ходила по ночам косить по межам, приносила в мешке сырую траву и сушила за двором, чтобы никто не видел, а потом прятала сено на чердак. Хозяйская коза паслась недалеко от дома на привязи, отличалась своенравным характером, если ей удавалось отвязаться, то взбиралась на крышу дома и мекала в трубу. Из-за этого старую Федосью считали, чуть ли не колдуньей. Мне запрещалось лазить по чердаку и вообще по дому. Лет через тридцать, отец раскрыл мне секрет этого запрета. Дело в том, что Груша прятала в доме несколько лет мужа – дезертира с фронта, и никто об этом не знал. Потом его как-то легализировали, простили, даже не судили. Лето жаркое. В избе спать душно, да и негде. Поэтому мы стелили себе за двором, на сене. Однажды ночью, проснулся от льющейся на меня воды. Это неожиданно подкралась к нам гроза. Мы с отцом, как зайцы, прискакали все вымокшие в избу, захватив вещи с собой. Несколько раз с колхозниками ездили на покосы и уборку сена. Убирали другие, мы только ходили, как туристы, хотя иногда и помогали. Отец хорошо мог косить, а я ворошил сено или собирал ягоды в скошенной траве, по некошеной ходить не разрешали, чтобы её не мять, косить потом сложно.
Работали одни женщины. Ко мне, городскому, относились очень уважительно; сюсюкали, что мне не нравилось, из-за моей стеснительности. Здесь, в деревне, не было разделений парней и девчонок, как в Москве, где даже учились раздельно, и они бегали босиком и играли стайками все вместе. Из одежды у ребят только трусы с верёвкой через плечо, у девчат – платьице. Вопросы пола решались на уровне частушки:

Девочки, мадамочки, что у вас за ямочки?
Мальчики, мальчики, что у вас за пальчики?

На покосы колхозники ездили в местечко, которое поэтично называлось Паники. Это заливные луга на дне широченного оврага, по дну которого когда-то протекала река Паника, давно пересохшая, и давала о себе знать только весной в половодье, а летом от неё оставались только небольшие болотца. По склонам оврага, как часовые, столбиками стояли и посвистывали суслики. Этих дармоедов, расплодилось видимо-невидимо, за их шкурки пионерам даже давали премии. Несколько штук я тоже смог изловить на волосяные петли из конского хвоста. Жаворонки, висевшие неподвижно в воздухе, как на ниточках, пели свои бесконечные песни. К вечеру перепёлки призывали: «Спать пора, спать пора, спать пора».
Помню такой случай. Отец с Грушей и другими пошли ворошить сено к Барскому лесу, а я замешкался, пока нашел грабли, и начал догонять. Их уже не видно, иду по левому склону оврага, то поднимаясь вверх, то опускаясь вниз. Рядом поле пшеницы. Когда я поднялся на склон, то увидел наших, а когда начал опускаться увидел вблизи волка, который от неожиданной встречи остановился и уставился на меня. Что делать? Идти навстречу, боюсь. Поворачиваюсь на 180 градусов и иду назад, ожидая, что вот-вот волк бросится на меня сзади. Сжимаю грабли и думаю, как я буду бороться с волком за свою жизнь. Пройдя метров 50,услышал сбоку стук телеги и людские голоса. Затем, оглянувшись, увидел телегу, людей на ней и дворняжку, а волка и след простыл. Выйдя из оцепенения, развернулся и, ускорив шаг почти до бега, вскоре, догнал своих. Начал им сбивчиво рассказывать про своё приключение, но они не поверили, а только посмеивались. Мне же до сих пор памятен взгляд желтых волчих глаз, от которого бегут мурашки по телу.
Война к Кудрявщино подходила буквально вплотную. Уже в нескольких км. появлялась немецкая разведка на мотоциклах, самолёты бомбили ж.д. ст. Политово. Но до села не дошли. Немцев остановили где-то в районе Куликова поля, которое от Кудрявщино в 20 км.
В 1945 г. в деревне полная разруха, бедность ужасная. Налоги на всё: землю, скотину, птицу, плодовые деревья и кусты, поэтому многие от садов избавились. Меня здесь считали богачом, из-за того, что на мне чистая рубашка, штаники и сандалии. Я как-то спросил у ребят: » А кто тут у вас самый богатый?». Ответ был неожиданным: « Вы ! «. Ещё меня удивляло то обстоятельство, что на шее каждого пацана или девчонки висел нательный крестик, который я в городе ни у кого не замечал. Поинтересовался у одного малолетки: «А зачем тебе крестик?». Малыш ответил, мне, непонятному, вопросом: « А если немцы придут? ». Они ещё не ощущали и не верили, что война закончилась.
Но верили молве, что немцы щадят верующи