Тяжелый перелет

Снег пошел перед самим взлетом. Он пухло сыпался на иллюминатор и мягко оседал, сбегая талой водицей на серый асфальт аэродрома. Будто спирт в коньячном бокале, медленно и очень красиво. Я даже залюбовался.

Готовый взлететь самолет натужно взревел, словно остановленный в прыжке скакун и выключил двигатели. Две очень красивые стюардессы, занятые синхронными и довольно сексуальными упражнениями с ремнями, застыли и стали нехотя собирать свой хитрый инвентарь.

Я выглянул в окно и увидел странную технику, истово мигающую крошечными желтыми бликами. Огоньки приблизились и спецавтомобиль принялся поливать воздушное судно каким-то реагентом. Окно мигом запотело, погрузив предрассветный мир в мутную мглу.

Хотя, если честно, смотреть там не на что. Февраль в наших палестинах не самый лучший месяц в году. Лютый мороз сменяется вязкой гриппозной оттепелью, когда грязный снег обнажает глубокие ямы на недавно отремонтированных дорогах. Народ ходит хмурый, зябко кутаясь и почти не улыбаясь. Чай не апрель. Оттого и рвутся самые ушлые в теплые края. Те, кто побогаче – на райские острова, все остальные – в бюджетный Египет.

Люди в салоне лайнера сперва не придали значения задержке рейса, занятые своими делами. Сидящий спереди белорус с нездоровым интересом изучал план эвакуации при аварийной посадке. Не самое веселое чтиво. Соседка сзади, полная женщина с томными цыганскими очами, безуспешно пытающаяся спрятать могучие телеса в бесстыдный топик, громко и со знанием дела рассуждала о погоде в Шарме.

Хмурый тонкогубый субъект, сосед «синоптика», угрюмо елозил в узком кресле, пытаясь устроиться поудобнее. Его нерусское лицо ничего не выражало. Здорово, наверное, с такой физией «пулю» писать.

На «галерке», как обычно, обосновалась шумная компания. Купленный в «duty-free» алкоголь мелодично позвякивал в объемистых пластиковых пакетах. Не теряя времени, ребята принялись откупоривать бутылки, надеясь максимально «заправиться» еще на земле. Впрочем компания попалась не буйная и доброжелательная. Сильно не шумели, солеными словцами не сорили. Спасибо и за это. Да и вообще, отдыхающие в ожидании скорого купания в теплом море были счастливы и на редкость дружелюбны.

Я вздохнул, томимый недобрыми предчувствиями и полез за леденцами. Наконец, после получаса вынужденной задержки, лайнер тревожно взревел, и сочные стюардессы опять занялись эротическим действом с ремнями и кислородными масками.

Полет незадался с самого начала. Лайнер, словно космический челнок сразу устремился ввысь. Мигом заложило уши, потемневший салон украшали лишь режущие глаз указатели аварийных выходов.

Воздушное судно тяжело встряхивало, подталкивало, бросало из стороны в сторону. Очень неприятно засосало под ложечкой. Вспомнились кадры новостных крушений, разбросанные по полю вещи, обрывки бумаг и накрытые темным пластиком фрагменты тел…

Я ежеминутно поглядывал на уснувшее время, но то ли сломались часы, то ли изменились законы вселенной и Хронос медитировал. Радовало только то, что приболевшие дети крепко спали, свернувшись калачиками в своих креслах.

Небо начало сереть и в иллюминатор несмело заполз первый лучик грядущего дня. Ох, хоть бы дожить до его окончания!

Полет длился уже огромные, немысленно длинные полтора часа, а указатели сцепленных ремней и не думали гаснуть. Время от времени бортпроводник на ужасном английском и на сносном украинском просил пассажиров оставаться на местах, грозовой фронт накрыл добрую половину старушки Европы. При этом он почему-то каждый раз сообщал высоту и температуру за бортом. Будто имело значение с какой высоты свалиться наземь, с десяти километров или девяти. Результат заранее предсказуем.

Сидящий впереди молодой и очень красивый белорус, с идеально правильными чертами лица и посеревшей от страха кожей, мучительно вслушивался в чужую речь. Английского он явно не знал, а украинский ускользал от понимания, путаясь в шипящих окончаниях.

Его жена, крашеная блондинка, дергала мужа за рукав и каждый раз спрашивала:

- Ну че, че он говорит?

- Отстань! – горячился мужчина, покрывая гневом липкий страх, с которым не получалось справиться. – Я откуда знаю!

- Температура за бортом – 50, высота девять тысяч метров, сильная турбулентность, - пришел на выручку я.

- Именно девять, не десять, вы не ошиблись? – белорус повернул ко мне свои безумные глаза. Правый уголок рта его нервно подергивался, как бы удар с беднягой не приключился.

- Девять, - и твердо посмотрел на соседа, - Сто процентов.

- Значит снижаемся, - похоронным голосом подвел горький итог беларус, - то есть медленно падаем.

Мне стало жаль испуганного парня, ему и близко нельзя к самолетам подходить, а тут такой сложный рейс. Надо было его отвлечь, по крайней мере попробовать.

- А вы украинский не понимаете? – как можно мягче спросил я. – Зная два восточнославянских языка всегда поймешь третий.

Парень только рукой махнул, глядя на меня, как на идиота. Тут можно сказать мир рушится, самолет вот-вот развалится, а человек забивает себе чердак разной фигней… Зато очнулась его благоверная:

- А мы не знаем белорусского, - простодушно сказала она, - В городе живем, а в деревне у мамы больше по-тросянке*…

- Да вы не переживайте, - предпринял я еще одну попытку, - мы сейчас над морем летим, оттого и тряска, над сушей лучше будет.

Как-бы в подтверждение моих слов серая мгла в иллюминаторах слегка рассеялась, приоткрылись бело-матовые облака и внизу бурыми проплешинами замелькали клочки древней земли Египта.

Пассажиры вмиг взбодрились. «Галерка» дружно застучала стаканами, погасли указатели застегнутых ремней и к туалетам выстроились длинные очереди. Запахло едой, дорогим коньяком и простым, но очень ароматным закарпатским вином. Полная тетенька опять заунывно затянула рассказ о погоде…

Неожиданно самолет камнем рухнул вниз, маленько завис в невесомости и снова, превозмогая дикие порывы ветра принялся набирать высоту. Но недолго. Следующая воздушная яма заставила пассажиров юрко рассесться по своим местам, бортпроводнику даже не пришлось включать громкую связь. А может не до этого было. Стюардессы носились по салону словно мыши, захлопывая верхние боксы, из которых сыпались пакеты с теплыми вещами, рюкзаки и яркие сумки. Теперь полет стал напоминать американские горки. За головокружительным падением, так что внутренности подступали под горло, следовал стремительный взлет. От постоянного сглатывания зверски заболел кадык. В самолете отчетливо запахло паникой.

- Молодой человек, - в спину постучали. Я обернулся и увидел нелюдимого «картежника». Вряд ли он был старше меня, но заострять на этом тему не стоило – на лице соседа застыл ужас: - Вы в самолетах разбираетесь?

- Не очень, - честно признался я, - хуже, чем в автомобилях, хотя и в них тоже… А, что собственно…

Вместо ответа мужчина ткнул дрожащей рукой в сторону своего иллюминатора. Я выглянул туда и тут же пожалел о содеянном. Блаженны несведующие. Крыло самолета гуляло, будто весенняя кошка, туда-сюда, вверх-вниз, странно, как еще не отвалилось.

- Теперь понимаете? – хрипло прогнусавил чернявый. – Я за ним давно наблюдаю, еще с Борисполя. Оно поломанное!

- Может так и надо? – не своим голосом ответил я и с тоской посмотрел на спящих детей. И чего дома не сиделось? Но тут лайнер тряхнуло так, что я зубами клацнул, как голодный пес. Дочка только перевернулась на другой бок, зато проснулся самый меньший. И его звонкий, будто колокольчик голосок разорвал плотный, полный страха воздух салона:

- Папа, самолет падает! Мы разобьемся! Уррра!

Из-за заложенный ушек он прокричал эту фразу громко, очень громко…

Это оказалось последней каплей. Тут-же громко зарыдал ребенок, белорус бросил на меня полный презрения и ненависти взгляд, ведь я же обещал, так обещал… Мимо пронеслась стюардесса, кому-то совали валидол под язык, спереди откачивали потерявшего сознание мужчину. Полная дама в черном, знаток погоды, монотонно и с чувством, будто опытная псаломщица читала «Отче наш»…

А мой мальчик опять спал, нежно прижавшись к сестричке. Ему было невдомек, какой тарарам он устроил. Ведь на его ангельском личике не было и тени страха…

Тросянка* - русско-белорусский диалект, аналог украинского суржика.